Плаванье по Жёлтой реке. Часть 1.

Случилось это в давние–стародавние времена. А может, этого никогда и не было. А если и было, то не иначе, как во времена правления легендарной династии Си - Ся.
 
Пожилой странствующий монах по имени Цзян-цзы блуждал от монастыря к монастырю в поисках истины. Настоятель одного из монастырей, приветливо принявший путника, при расставании попросил взять с собой в путь двоих послушников.
- Не-ет, - стал отнекиваться Цзян-цзы. – Я привык ходить один. Мне никто не нужен. Люди меня только отвлекают от размышлений.
 
- Да они проследуют с тобой только до столичного города Кайфын. Там их примут в монастырь Священного лотоса, я уже договорился, и обучат философии и каллиграфии. Парни они смирные и послушные. Правда, немного простоватые, но будут тебе помощниками в пути. Не откажи, святой отец!
 
- Не-ет! Не собираюсь я в Кайфын заходить. Это гнездо алчности и разврата. Там человеку, просящему мудрости, делать нечего!
 
- А знаешь ли ты, что по велению самого императора(!) в монастырь Священного лотоса на днях доставили реликвии: ноготь Будды, остриженный им собственноручно, и мозоль со среднего пальца бога письменности Вэнь-чана. И теперь толпы паломников со всей Поднебесной… Да что там – со всего света! - спешат туда, чтобы насладиться их святостью!
 
- Ну, так это меняет дело! Я Иду в Кайфын, и беру с собой твоих послушников. Но только из-за уважения к тебе, Настоятель! Вот только обутки мои совсем развалились, - Цзян-цзы поднял ногу и показал верёвочные сандалии, все в узелках порванных верёвочек и с протёртой до дыр подошвой. – Прикажи дать мне другие, целые.
 
- Да что сандалии! – заулыбался Настоятель, пряча щёлки глаз в пухлых щёках. – Вы поплывёте по реке! Вам не придётся переходить пешком горы Луаншань, с их крутыми сопками, с дремучими лесами, где водятся хищные звери! Я даю лодку, лодочника, да ещё козла в придачу. Козла в столице принесёшь в жертву духам предков, да! Помни, старый Цзян-цзы, мою доброту!
На том и порешили.
 
На следующее утро, в чудесное, светлое, тихое утро ранней осени, хотя и немного прохладное, Цзян-цзы и два молодых послушника Хань Бо и Хэнь Бо пришли на берег Жёлтой реки. Там уже стояла довольно большая плоскодонная лодка с низкими бортами и лавками вдоль бортов. На носу лодки, привязанный за рога, сидел крупный косматый козёл, спокойный, степенный, видимо уже немолодой, и жевал жвачку. Монахи без промедления сели в лодку, лодочник оттолкнулся от берега и взялся за кормовое весло. Плаванье началось.
 
Жёлтая – река довольно широкая, но сейчас, в ожидании осенних тайфунов изрядно обмелевшая. Противоположный берег скрывал светлый туманец. Жёлтые листья кружились в струях воды в прибрежных заводях. Где-то высоко-высоко в небе перекликались улетающие на юг журавли. Лодка не спеша скользила по течению мимо берегов, то крутых и обрывистых, то низких, заросших камышом и кустарником…
 
Плыли долго, весь день. Путешествие на лодке было неутомительным, но однообразным и скучным. Лодочник Го сидел на корме, и всё время покуривал глиняную трубочку с сушёной бирманской коноплёй, напевая себе под нос народные песенки. Лишь изредка он шевелил рулевым веслом, направляя лодку. Козёл, по имени Фу, освобождённый от пут, когда путешественники выплыли на середину реки, лениво жевал сено, лёжа на носу лодки и ни на кого не обращал внимания.
Мудрый Цзян-цзы долго смотрел на мутную, медленно катящуюся к морю воду, на отражающиеся в ней облака, солнце, берега. Затем созерцательность ему надоела и, от нечего делать, он разговорился с молодыми монахами. Те рассказали, что зовут их Хань Бо и Хэнь Бо, они из одной деревни из провинции Хуэй и являются двоюродными братьями. Когда им исполнилось по 13 лет, родители женили их на деревенских девушках и выделили земельные наделы размером в три тян (тян – длина ручки мотыги), чтобы они жили своим трудом. Но стоять целый день, согнувшись в три погибели, под палящим солнцем, по колено в воде, и выращивать рис, было нелегко, а вот сидеть в тени цветущих персиковых деревьев или шелестящего бамбука и вести беседы – обо всём - было гораздо приятнее, то этим они и занимались почти всё время. В итоге поля их оказались заброшенными, жёны ушли, а сами Хань Бо и Хэнь Бо в одно прекрасное утро собрали котомки и ушли жить в монастырь. Как они жили в монастыре, послушники не рассказывали, но вскоре настоятель решил послать их в город, чтобы они выучились хотя бы на писцов.
 
- Между прочим, - философски заметил Хань Бо, - Больше всего мы хотели бы стать философами.
Он провёл пальцем по воде, струившейся за бортом лодки, и щелчком отправил крупную каплю на спину козла.
 
- И мудрецами, - добавил Хэнь Бо, хлопнув по воде широкой ладонью. – Только в нашем монастыре не было ни тех, ни других. А нам хоть бы поговорить, хоть поглядеть на настоящего мудреца! Быть может в Кайфыне …
Цзян-цзы огладил реденькую пегую бородёнку:
 
- Знайте, о, юноши! Вам неслыханно повезло – я и есть настоящий философ и мудрец! Возможно, самый мудрейший из всех ныне живущих в Поднебесной философов, - добавил он скромно. – Вам очень повезло, что вы встретились со мной. Ведь известно, пусть даже человек от природы и обладает прекрасными свойствами – он должен получить себе мудрого учителя. И следовать ему. Если вы будете мне со всем вниманием внимать, собирать в своей памяти сокровища моих поучений – я и из вас сделаю философов. Ну, а мудрость к вам придёт. После.
 
Услыхав такие слова от мудрого монаха, послушники рассыпались в благодарностях и восхвалении достоинств Мастера. Они даже стали молиться, словно перед ними был не обычный человек, а святой, сошедший с небес в их лодку. Увидав такое изъявление чувств, лодочник вытряхнул пепел из трубки за борт и стал работать веслом усерднее, поглядывая на Цзян-цзы с уважением и трепетом. Один козёл сделал вид, что его ничто не касается, продолжая жевать жвачку и глядеть куда-то вбок.
 
Донельзя польщённый неожиданным вниманием Цзян-цзы тут же в лодке, посредине Жёлтой реки, посвятил Хань Бо и Хэнь Бо в философы. Сразу же состоялась и первая научная беседа трёх философов.
- Что вы знаете об устройстве мира? – спросил своих молодых коллег Цзян-цзы.
- Мы знаем, что … - начал Хань Бо.
- Мир устроен по законам … - перебил друга Хэнь Бо.
 
- Заткнитесь вы оба! – рявкнул их учитель. – Кто думает, что постиг всё – ничего не знает! Запомните раз и навсегда: вы не знаете ничего, пока я вам не расскажу. Итак, последний раз спрашиваю: что вы знаете об устройстве мира?
 
- Мы не знаем ничего, - хором ответили молодые философы. Как бы подтверждая их слова, козёл Фу топнул копытом и, пряча ехидную морду в охапке сена, что-то невнятно проблеял.
 
- Ну, так я расскажу вам об этом, - удовлетворённо кивнул редкой бородёнкой Цзян-цзы. – Если вы, олухи, когда-нибудь перестанете слушать глупые сказки других олухов и прочтёте «Исторические записи о трёх правителях и пяти императорах», то узнаете, что первоначально Вселенная была не больше куриного яйца, и было в ней два элемента: светлый – ян, и мутный – инь. От их соприкосновения родился Пань-гу – первый человек на земле. С момента рождения Пань-гу стал работать, взбивая и увеличивая инь и ян. Он и сам вырастал на 1 чжан в день, а Вселенная увеличивалась на 1000 чжан! Пань-гу трудился без устали 18 тысяч лет и сотворил наш мир, создал всё, что мы видим и чувствуем. Из ян образовалось Небо, из инь – Земля. Пань-гу вырос до 90 тысяч ли(!) и именно это расстояние отделяет небеса от земной тверди. После смерти, его дыхание стало ветром и облаками, голос – громом, левый глаз – солнцем, правый – луной. Четыре конечности и пять частей тела стали четырьмя сторонами света и пятью священными горами. Его кровь превратилась в реки, жилы и вены стали дорогами на земле, плоть – почвой на полях. Волосы на голове и усы стали созвездьями. Растительность на теле стала травами и деревьями, зубы и кости – драгоценными каменьями и золотом, костный мозг – жемчугом и нефритом, пот – дождём и росой. А паразиты на теле Пань-гу стали людьми.
- Так что, паразиты мы все, - заключил философ.
 
Он помолчал немного и сказал дипломатично:
- Но монахи и знать … полезные паразиты!
- А расскажите, учитель, как же тогда… - с горячностью начал Хань Бо.
- О-хо-хо! – глубоко зевнул Цзян-цзы. – Беседа с вами крайне утомила меня. Я, пожалуй, посплю. И не вздумайте мешать моему отдыху – в гневе я страшен!
 
Молодые монахи с готовностью скинули свои халаты и разостлали их на лавке, чтобы старому философу было мягче спать. А под голову ему сунули пук сена, отобранный у козла. Цзян-цзы вытянулся на лавке, накрыл голову от солнца потрёпанной шляпой из рисовой соломы, и вскоре стал негромко похрапывать и присвистывать носом.
Хань Бо и Хэнь Бо сели на корточки на дно лодки, напротив спящего монаха и стали вполголоса беседовать, благоговейно поглядывая на мудреца. Они стали обсуждать важные проблемы: продолжается ли рост Вселенной после смерти Пань-гу, и из каких именно пород накожных паразитов (ну, там клещи, вши или кто ещё) появились те или иные люди (красивые женщины, например).
 
Старому козлу надоело без дела сидеть в лодке и тупо пялиться на пустынные берега. Он потянулся жёсткими губами и вырвал клок сена из-под головы Цзян-цзы. Монах пошевелился, и его голова склонилась к самому борту лодки. Остатки сена оказались плотно прижатыми к лавке. Козёл оглянулся на увлечённых спором послушников и одним движением сдёрнул с головы старика соломенную шляпу. К несчастью мудрая голова Цзян-цзы оказалась повязана полоской ткани с вышитыми на ней шёлковыми нитями цитатами из «Махаяны». Довольный козёл захрустел соломой, перемалывая зубами заодно и философские изречения. Молодые послушники обернулись на зверское чавканье, и пришли в ужас от такого святотатства.
 
- Фу!... Фу! - громко зашикали они на козла, вскочили на ноги, замахали рукавами халатов. Молодые люди делали страшные рожи, шипели, плевались, изо всех сил пугая животное. Вместе с тем, они старались не разбудить строгого Учителя. Фу немного подумал и решил, что здоровые нервы и целые рога лучше, чем пригоршня старой безвкусной соломы. Он выплюнул остатки шляпы и полоску ткани в реку. Хань Бо и Хэнь Бо сразу успокоились – ведь никакая опасность их любимому Учителю больше не грозила, и снова сели на дно лодки. Лодочник Го попытался поддеть веслом тонкую материю, но промахнулся, и её закружило и понесло в струях речной воды.
 
Под вечер Цзян-цзы проснулся, потянулся, разминая затекшие члены, и схватился за голову.
- Ай! Ой! Где моя шляпа? Где моя святыня?!
 
Хань Бо и Хэнь Бо подскочили и стали наперебой рассказывать, как козёл подкрался и сбросил в воду и шляпу и повязку с надписями. Они же, проявив достойное философов смирение, пожурили козла, но не решились нарушать сон Учителя из-за двух упавших в воду предметов.
 
- Наверно, Ваша тряпочка уже к морю подплывает, - меланхолически заметил лодочник, направляя своё судёнышко к берегу на ночлег. – Если не утонула…
 
Старый монах пнул козла в куцехвостый зад и набросился с кулаками на послушников.
- Вы – дети греха! Порождения демонов из ночных кошмаров! Это была не простая «тряпочка». Это – священная повязка, со священными текстами изготовленная в монастыре Удантянь из небесных нитей, отбелённая облаками! Ей нет цены! Вы должны были спасти ее, во что бы то ни стало! Впредь будете знать, что следует поднимать всё, что падает с лодки! Иначе не видать вам пришествия Ми Лофо! А Амито-фо плюнет на ваш след! Понятно, несчастные?!
 
Напуганные и пристыженные послушники взмолились:
- Прости нас, о, Учитель! Мы всё поняли и раскаиваемся! Впредь будем поднимать всё, что падает с лодки, клянёмся!
- Ну, что ж, - отдуваясь, сказал уставший драться Цзян-цзы. – Будем опять философами. Потеря – есть начало умножения. Множество – есть начало потери.
 
Путники переночевали у костра, разведённого лодочником на обрывистом берегу. Они засиделись за разговорами далеко за полночь. Пили зелёный чай и смотрели на большие, яркие, чистые, осенние звёзды. Мудрый Цзян-цзы поведал своим ученикам о 28 созвездиях и о 129 счастливых и несчастливых звёздах, об их свойствах. Так, например, Звезда сирот позволяет женщине превратиться в мужчину. Звезда пронзительной боли вызывает ревматизм. Звезда
удовольствия связывает ноги тех, кому суждено стать возлюбленными серебряными нитями. И ещё много-много интересного и познавательного рассказал Цзян-цзы.