Сынок

Мы сидели с ним на осенней скамейке магнитогорского Арбата. Хандусь молчал до тех пор, пока я не попросил его рассказать одну из историй армейской жизни. Он уточнил, что поведает историю из солдатской жизни его друга, Сергея. И начал с ленинской комнаты, где было тепло и светло, а главное, сухо, не то, что за окнами казармы. Он сидел за самым последним столом и писал письмо другу. Перед ним лежал номер "правды" трёхдневной давности, а сверху лист с первой и пока единственной строчкой - обычным приветствием своему тёзке - тоже Сергею. Ему сейчас не хотелось писать другу письмо, а хотелось писать Марине, но он не знал её адреса. Он не записал её адрес. Когда можно было его записать, он ещё не любил Марину, да и теперь не был уверен, любит он её или нет.
 
Конечно, если бы полюбил, было бы проще... Что именно проще, Сергей Тоже не знал, но другу писать не хотелось. Ему было лень, и он был счастлив, потому что его не никто не трогал пока. В праздники и выходные "старики" разбредались по казарме, валялись на кроватях даже не разуваясь, и пороли всякую чушь. Пока им не надоедало.А "молодые" сидели в ленинской комнате, делали вид, что читают уставы или газеты, с опаской прислушиваясь к гоготу "стариков".
Сергей смотрел на передовицу "Правды" и не знал, как относиться к тому, что первый мартеновский цех в его городе к Октябрьским праздникам - 62-й годовщине - перевыполнил план. В городе, где он родился и вырос, всегда перевыполняли план, по крайней мере, так говорили. Сергей не знал, как к этому относиться. Ну не стыдиться же этого, думал он.
 
Вот уже месяц, как Сергей в армии, а служил он в Германии. Ему нравилась эта страна, нравились люди и аккуратные домики с черепичными крышами, ровно остриженные кустарники и газоны, мощённые булыжником мостовые... Хотелось знать: неужели и здесь перевыполняется план?.. Сергей смотрел в запотевшие окна ленинской комнаты и пытался увидеть - что там, за высоченным кирпичным забором? Он испытывал что-то вроде тоски... Да он жалел, что родился не здесь.
Впервые это случилось, как только он вышел за КПП, и потом, когда шагал по городку с красной повязкой на левой руке и штык-ножом на ремне. Он смотрел на аккуратные домики с черепичными крышами, на розы - алые, чёрные, за невысокой оградой, на ратушу и костёл; почти всегда он проходил мимо запущенного пруда с позеленелой пресной водой, объятого ветвями старых деревьев, то ли вот лип, а может быть, вязов. Он шёл, и смотрел, и жалел, что не пришлось родиться на этой земле... Что не пришлось здесь родиться Маринке, тогда бы они смогли тут гулять, здесь могли бы гулять и их дети...
 
Последнее время часто удавалось бывать в городке - его определили посыльным. Если было нужно вызвать из дома кого-то из офицеров, ему выдавали специальный жетон и указывали маршрут. Чаще всего это случалось по вечерам. Сергей видел, как жили в городке офицеры и прапорщики, и ему не нравилось то,как они жили. На их месте он бы жил совсем по-другому.
Перед праздником его отправил сам командир. Сергей был в наряде и уже заканчивал мыть полы в оружейке, оставалось убрать лишь в туалете. Но его вызвал к себе командир и сказал: "Ну что, начальник скоростей?..". Ещё называл его длинноногим, ну а всех вместе - сынки. Командир говорил так, когда стоял перед строем до и после учений. И никто не обижался за это, даже "старики" улыбались, потому что он был всех старше. Он кому угодно годился в отцы.
 
Сергей вошёл в кабинет, отдал честь и попытался не выставлять напоказ свои мокрые рукава и руки, которые пахли хозяйственным мылом, хотя подворотничок он успел застегнуть... Стало неловко за грязные, отвисшие на коленях штаны, когда командир посмотрел на него и, казалось, поморщился.
-Ну что, начальник скоростей?.. Что молчишь, язык проглотил? - сказал он. Он улыбался.
-Никак нет, товарищ подполковник! Не проглотил, - ответил Сергей, покраснев. Ему стало стыдно. Вспомнились две сигареты с фильтром, которые он стянул из пачки, когда последний раз был в наряде и прибирал в кабинете у командира.
-Дома-то как, не скучаешь по дому?
-Никак нет! Времени нет, товарищ подполковник.
-Ну а письма-то пишешь?
-Так точно, пишу!
-Мать не болеет?
-Нет.
-А отец?
-Тоже нет.
-Ну молодцом! Съездишь домой, а пока бери жетон и дуй в город. Где Якушев живёт, знаешь?
-Так точно!
-Давай-ка мне Якушева, живого иль мёртвого.
-Я в наряде, товарищ подполковник...
-Понял. Дежурного по роте ко мне, а сам давай дуй. Что стоишь?
-Есть, товарищ подполковник!
-Вот-вот
 
Сергей шагал по вымощенным булыжником улучкам, придерживая рукою штык-нож и вдыхая гущу влажного воздуха. Трудно было понять в темноте: то ли моросил мелкий дождь, то ли это был просто туман. Сергей думал об отце. Он часто его вспоминал, гораздо чаще, чем мать. И теперь решил посчитать, сколько отцу будет лет, когда он вернётся из армии. Оказалось, что отец уже будет довольно старым. Стало вдруг жаль отца и совсем как-то грустно.
Позади послышался шелест шин. Сергей обернулся и отшагнул в сторону: его обогнал старый немец на велосипеде, буркнув презрительно "швайн". Сергей посмотрел на брюки свои, ощутив запах хозяйственного мыла, и понял, что этот немец, скорее всего, был нацистом. А когда сгорбленная спина уже маячила впереди, он подумал, что этому немцу, наверное, нелегко ездить на велосипеде, однако он ездит...
 
Немца вдруг отбросило влево, занесло на проезжую часть, он завилял и упал как раз там, где проносились машины... Сергей ускорил шаг, побежал. Немец лежал на боку на мокром булыжнике, пытался встать и не мог. Сергей подхватил его со спины, принялся поднимать; старый немец бормотал что-то. Это было очень похоже на ругань. Шляпа валялась в стороне. Сергей потянулся за нею и вежливо подал ворчливому старику, отвёл его от дороги. Затем подкатил велосипед, помог старому немцу усесться в седло. Тот уже не ругался, только сопел. И молча отъехал.
Сергей опять смотрел ему вслед и думал: у этого немца, наверно, есть тёплый дом, может быть даже - шикарная вилла; есть, наверное, и внуки, которых он иногда усаживает на колени...
 
До дома офицерского состава оставалось всего два поворота, как вдруг снова послышался шелест шин и велосипедный звонок. Старый немец догнал его и, сняв шляпу, сказал: "Данке шён" - и ещё что-то.
Сергею непременно хотелось, чтобы у немца в шляпе было перо. Потом, когда он рассказывал эту историю, то обязательно отмечал, что оно было, хотя ведь пера не было, это он точно помнил. Но это не важно. Главное - приятно вспоминать старого немца. Сергей вообще любил вспоминать, и он был счастлив, когда его оставляли в покое, но это случалось редко.
В ленинскую комнату вошёл сержант Мальцев, командир отделения. Он склонил набок голову и поморщился. Осмотрел сидящих, увидел Сергея и подошёл к нему. Сергей проверил, застёгнут ли подворотничок. Мальцев стоял напротив, заложив руки за спину. Вновь склонил набок голову и опять поморщился: "Чо, сал-лабон! Сидишь балдеешь... Встать!". Сергей встал и втянул голову в плечи, сержант осмотрел его: подворотничок, пряжка, сапоги...
"Получку получил? Деньги есть?.." - спросил он. Сергей покрутил головой. "Прор-рубал! Прожр-рал"! - заорал Мальцев. - Бал-лдеешь сидишь! А в казарме бар-рдак! Бегом!".
 
Сергей вбежал в казарму: "старики" валялись на кроватях и ржали. Его кровать была взбита. Он бросился её поправлять и получил подзатыльник, а затем и резкий пинок... Те, кто возлежал на кроватях, ещё больше заржали. Потом, когда он из последних сил отжимался от пола и сержант Мальцев, сидя на табурете считал, а "старики" снова ржали, Сергею подумалось: наверно, так надо, чтобы стать хорошим солдатом... И уже после отбоя, когда он заснул, ему приснился вновь родной город, но только не центральными улицами и зелёными скверами, а почему-то захолустьем левого берега: серыми, покрытыми копотью двухэтажниками, не снесёнными до сих пор бараками и сараями, - той своей частью, где Сергей и бывал-то всего раз или два.
...-Вот такая армейская история моего друга, - подытожил Олег. - Как она тебе, а?
-Жесковатая, - сказал я.
-Перинных историй у меня нет, - заметил Хандусь.
Вскоре мы уже шли дальше по магнитогорскому Арбату. Осенний ветер срывал с деревьев медяки и щедро бросал их к нашим ногам.
Вечерело.