Бал-маскарад?

Мы сидели за столом девятого мая. С мамой и ее мужем. Он рассказывает:
 
- Я помню этот день. Говорят, все радовались, плясали... не знаю, может, в Берлине так и было, как показывают. Я помню нашу станцию. Приходит эшелон. Встречают вернувшихся солдат. Нет, никакой бурной радости. А больше всего запомнился страшный истошный крик. Кричали женщины. Много. Кричали так, что закладывало уши. Кричали те, к кому не вернулись и теперь уже не вернутся. Этот крик до сих пор у меня в ушах.
 
Бабушка вспоминала салют в День Победы:
 
- Это был лучший салют в моей жизни! Но мы... как-то не осознавали полностью, ЧТО произошло. Настоящая радость была через год, когда праздновали годовщину. А тогда - как будто не со мной все происходило.
 
Еще одна родственница рассказывала, что в День Победы ей вдруг захотелось... умереть!
 
- Я всю войну как в кулаке себя держала: как будто этим напряжением я могу спасти детей. А тут я поняла - мои дети вернулись, их теперь не убьют. Цель достигнута. И из меня как будто воздух выпустили.
 
У всех, наверное, по-разному было...
 
Но вот я роюсь в Инете в поисках открыток... девушки в форме времен ВОВ торгуют пирожками... это что? Может, я чего-то не понимаю... я вырос среди артистов, я сам играл на сцене... но ведь это - не спектакль в театре, где актеры перевоплощаются в образ, чтобы донести до нас чувства героев пьесы... это - скорее карнавал, водевиль... кто же такое придумал? Эта форма полита кровью. Они понимают, что не имеют права ее носить?
 
Сейчас еще стало модно в форму сороковых наряжать подростков и совсем маленьких детей, чтобы они возложили цветы к мемориалу. Это трогательно? Вышагивает трехлетний карапуз с гвоздичкой в новенькой подогнанной по размеру гимнастерке и галифе. Сапожки бодренько стучат по асфальту... малышу еще все равно, что на нем надето, он искренне радуется празднику. Но взрослые чем думают? А рядом идет старая женщина в старой кофте, поверх которой - несколько орденов. У нее нет формы и нет денег, чтобы ее сшить. Нет денег даже на новую кофту. Но она проливала кровь и, возможно, оплакивала мужа, брата, отца... Ее жертва была ради того, чтобы детям НИКОГДА не пришлось больше надеть эту форму! Потому что это не трогательно и не умильно. Потому что в той войне воевали и дети тоже. И их убивали. И девочка лет восьми-десяти с тюльпанчиком... поможет ли ей этот не очень удобный костюм осознать, что сотни, тысячи ее ровесниц, носивших простые выцветшие платья, расстреляли фашисты за помощь партизанам?
 
Может, я дурак. Может, я не прав. Может, и ветеранам приятно видеть... просто веселых здоровых детей, внуков и правнуков, и им все равно, во что те одеты, и как все это обставлено. И может, я копаюсь в мелочах, не стоящих внимания. Я ничего не имею против профессиональных костюмированных спектаклей, в том числе на открытых площадках. Когда актер осознает, что он делает, и с уважением относится к воплощаемому образу. Но мне почему-то дико видеть, как святые символы превращают в карнавальный костюм наравне с маской зайчика или новогодним колпаком. ИМХО.