Да ни одна живая душа (окончание)

На радостях, что благополучно облетались, побежали результаты облета начальству заводскому докладывать. И даже не спохватились, что и Алексей Петрович с нами пошел. Зашли в огромнейший кабинет. Если бы заводской футбольной команде тренироваться негде было, то тут им места вполне хватило бы. За большим столом руководство и дирекция завода уселась. Напротив них, мы - экипаж. Петрович с нами сидит. Мы даже сначала и не сообразили, что Петровичу тут вроде как бы и не место. Но не гнать же его. А сбоку и сзади нас специалисты, что за самолет отвечают, полукругом расположились.
 

Начал генерал с кормового стрелка. Тот доложил, что системы жизнеобеспечения и пушечные установки работали нормально, только лампочка из системы наддува блоков прицельной станции, что-то когда-то не загоралась. Генерал посмотрел куда-то за наши спины. Там два инженера молча подскочили и исчезли. Пока генерал радиста опрашивал, они уже вернулись и доложили, что неисправность устранена.
 

И так генерал с каждым членом экипажа беседовал, а при малейшей заминке кто то из-за нашей спины вскакивал и убегал. Возвращаясь, он докладывал, что нарушение устранено. Впрочем, замечаний было совсем немного. И Петрович свою лепту внес. Рассказал, что летная подготовка экипажа достойна всяческих похвал, оборудование работало великолепно, и с его стороны замечаний нет. При этом генерал в бумаги углубился, и лицо ими закрыл.
 

Пока Петрович докладывал, командир наш, Володя Морозов, то бледнел, то краснел, то потом покрывался. А генерал из-за бумаг выглядывал и по лицу его, как мне показалось, улыбка дьявольская порхала.
 

Когда Володя про место командира и в целом по самолету доложил, директор завода поблагодарил всех, сказал что до понедельника, максимум до вторника экипаж может отдыхать и к перелету готовиться. А уж во вторник, при всей его к нам любви и уважении, он надеется ни нас, ни самолета на территории завода больше не видеть.
 

Большой, дружной компанией мы вышли покурить на заводской двор. Тут мы услышали истошные крики, которые издавал наш славный бортинженер Леша Сероветник. В его нечленораздельных криках слышалась боль утраты и протест по поводу жульничества и обмана. Изредка доносились отдельные слова и обрывки фраз:
 

- …без полного комплекта… Да на в жисть!...не прийму… Ни за что!
 
- Что этот человек так кричит? – поинтересовался генерал, - о каком комплекте ключей он орет?
 
- Если я правильно понял, товарищ генерал-майор, - пояснил я, - пока мы были на совещании, ваши рабочие слили спирт из бачка омывателя стекол. А мы очень рассчитывали на этот спирт, нужный нам в субботу и воскресенье для качественной подготовки к перелету.
 
- Сколько там было этого спирта?
 
- Пять килограмм двести пятьдесят грамм, - назвал я максимальную вместимость бачка, хотя на полет нам выдали только два литра и которые мы с величайшей осторожностью весь облет сберегали, хотя должны были проверить систему омывателя лобовых стекол, но мы в ней не сомневались.
 
Говорят, что при полете на малых высотах над морем лобовые стекла иногда покрываются солью. Мне не повезло увидеть такое уникальное явление, зато емкость бачка была идеально рассчитана, что бы привести в нетрезвое состояние даже закаленный экипаж.
 

- Виктор Андреевич, - повернулся генерал к мужчине в комбинезоне песочного цвета, - скажи, что бы морякам налили пять литров спирта.
 
- Пять килограмм двести пятьдесят грамм, - поправил я генерала.
 
- Пять литров и не грамма больше. Хвати с них. То правака им дай, то спирту. Не надо наглеть.
 
- Так точно, товарищ генерал-майор, не надо. Большое спасибо! – тут же пошел на попятную я, как только услышал про правака.
 
Леша замолчал и, схватив пустой бачок, потрусил за Виктором Андреевичем. А мы с командиром подошли к Алексей Петровичу.
 
- Алексей Петрович! Откуда директор узнал, что вы с нами летали? Вы же сказали, что ни одна живая душа не узнает.
 

- Ха-ха-ха-ха! – закатился Петрович, - Когда вы вышли с медосмотра, меня генерал подзывает: «Петрович, у них, похоже, правака нет. Гляди, затылки чешут, и кормового стрелка с собой на медосмотр таскали. Пойди, слетай с ними, а то они еще чего-нибудь придумают. То у них штурмана охрана не пускает, то еще, какая фигня вылезет. А мне этот самолет, как бельмо на пятом глазу».
 

«Да-а!», - подумал я себе, - «Хорошо у них с информацией поставленно».
 

- Ну, тогда мне хана! – заявил Морозов, - он с командующим авиацией флота знаком. Обязательно расскажет.
 

- Да ты что! Никогда. Для пользы дела ведь. А праваку своему сам всыплешь, по первое число. Что бы наш генерал, да кому подлянку устроил?! Никогда! Да ни одна живая душа…
 

Мы с командиром криво усмехнулись, поблагодарили Петровича и в гостиницу пошли.
 

В гостинице сидел пьяненький Боря. Завидев нас, он кинулся с объятиями. Но командир его объятий избежал:
 
- Ты почему вовремя не прибыл на самолет?
 
- Мужики! Простите! Самолет из Инты задержался. Тетя Нюра меня и так…А я прибегаю на завод. Спрашиваю всех, а где тут экипаж из морской авиации? Мне показывают, а вы уже вырулили и на полосу катитесь. Ну, думаю, не дождались и без меня решили взлетать. Я решил помалкивать, что бы вас не попалить. Тихонько в гостиницу вернулся. И вот сижу за вас волнуюсь и переживаю, – а сам на стол показывает.
 

На столе две литровые бутылки Российской водки стоят. Одна наполовину выпита – результат Бориных волнений. Не дождался нас, поллитра уже выжлёкал. Между ними, размером с двухгодовалого крокодила, завернутая в газету, рыба-пелядь лежит. Подарок экипажу от тети Нюры. Запах, с ума сойти. Жирная и вкусная. Что тут поделаешь? Треснул командир Борю по затылку, слегка. Водку разлили по стопкам и рыбу-пелядь порезали.
 

А тут и Леша с бачком своим пришел. И до воскресного обеда все опять в загул пустились. А больше – ни-ни! Хотя, этот генерал нас бы и пьяными выпустил.
 

В понедельник полным составом к миловидной врачихе заявились. Букет цветов и большую шоколадку принесли. Каждый ей по комплементу отвесил. А через пол часа мы уже курс на Семипалатинск взяли. Вот такая командировка выдалась.