Нельзя забыть (очерк)

Тема Великой Отечественной Войны в нашей семье наиглавнейшая, ибо слишком большие жертвы понесли мои родные, близкие, родственники старшего поколения..., поэтому эта тема бередит раны и не даёт покоя и по ныне.
Эту историю ещё детстве мне рассказала моя бабуленька. Понадобились десятилетия, чтобы она нашла своё отражение на бумаге.
 
Нельзя забыть-очерк
 
Эпиграф
В жизни всегда есть место подвигу…
 
История зло шутит над теми, кто пытается её переписать. Из вымышленного прошлого трудно шагнуть в будущее.
Дмитрий Сошин
 
Предисловие.
События, описанные в этом повествовании, на первый взгляд могут показаться обычными, даже рядовыми. Относительно военного времени это правильно.
Но что поражает и восхищает в этой истории. Глубина и цельность человеческой Личности, сумевшей пропустить через себя чужую боль, чужое страдание. И, как же это непросто, своей кожей, своим сердцем, нервами соприкоснуться с горем другого человека и, не раздумывая принять единственно правильное решение, а в результате совершить поступок равносильный подвигу.
Мы ещё долго будем анализировать героизм людей, внесших свою неоценимую лепту в нашу Великую Победу. А значит, воздавать им по заслугам, ибо то, что они совершили для мирового сообщества, навсегда - навеки!
И спасибо им за это. Низкий поклон до земли-матушки.
 
С верой в победу…
Первая декада марта 1943 года.
В этот период погода меняется, как настроение у молоденькой девушки. Однако солнечные лучики то тут, то там своими бликами, вкрадчиво начинают свой роман с природой, напоминая, что долгожданное тепло не за горами. Природа застыла в ожидании полного обновления, а воздух уже пьянит и чарует приближением красавицы Весны.
 
Из сводок «Совинформбюро»:
«Украинский фронт.
На всех направлениях идут ожесточённые бои. Советские войска в результате кровопролитных сражений, невосполненных потерь, отвоёвывают каждый клочок родной земли».
 
Эвакогоспиталь, о котором пойдёт речь в повествовании, расположился в провинциальном городе, в помещении бывшего санатория.
Обыденная повседневная работа, согласованная с требованиями военного времени. Несмотря на весь ужас происходящего, люди выполняют свой человеческий и профессиональный долг.
У каждого из них своё прошлое, своя собственная жизнь, свои потери, однако объединяет их одна общая святая цель, - любой ценой приблизить день Победы.
После очередной беспокойной бессонной ночи, главный врач госпиталя – Элеонора Константиновна Оболенская собрала на пятиминутку своих подчиненных.
- План операций на данный момент ясен? – спросила она и тут же заметила, - подвезут новеньких, внесём поправки по ходу событий. Начинаем обход…
Да и поменяйте, пожалуйста, повязки Смирнову, - на ходу обратилась она к медсестре.
-Хорошо, уже иду, - поспешила Надежда. Элеонора Константиновна, он жалуется на сильные боли, - доложила медсестра.
- Вы вводили ему обезболивающее?! – поинтересовалась доктор Оболенская. Я ночью внесла в журнал все назначения, посмотрите внимательно.
- Да, ночью я ввела ему, а сегодня ещё нет, - отреагировала медсестра.
- Сделайте инъекцию прямо сейчас и, не откладывая, - потребовала Оболенская. Мы подойдём к нему во время обхода.
-Ясно, будет сделано, - заверила Оболенскую Надежда и вышла.
 
А раненых всё везли и везли. После шести часов, проведенных в операционной, доктор Оболенская умылась, переоделась, затем посмотрела на часы и сама себе сказала:
- Полчасика подремлю и займусь документацией. Она пошла к себе, прилегла на кушетку, не раздеваясь, но сна не было. Крутилась, в надежде, что удастся немного отдохнуть, но не получалось. Мозг продолжал работать в полном объёме, не желая переключаться на отдых. Вереницей проплывали операции, раненые, какие-то текущие вопросы, мысленно выписывались назначения больным, - рутинная работа не отступала. Оболенская поняла, что долгожданный отдых придётся отложить.
 
Постучались в дверь:
- Входите, - пригласила она.
Вошла Надежда - медсестра.
- Элеонора Константиновна, Вам письмо.
- С фронта?! – встрепенулась Оболенская и присела.
- Да, - односложно ответила медсестра и добавила,- только что привезли почту.
- Большое спасибо, Надюша, - поблагодарила Оболенская, взяв письмо у медсестры.
Она достала из внутреннего кармана гимнастёрки очки, быстро пробежала глазами по конверту, увидев адрес мужа, немедленно вскрыла письмо.
 
«Дорогая моя, любимая Элюшка!
Выкроил минутку, чтобы написать тебе. Я безумно за тобой и за ребятами скучаю. Не могу дождаться, когда подвернётся оказия и я, наконец, смогу увидеть вас и заключить в свои объятия. Те редкие весточки, которые приходят от тебя, как глоток из чистого родника. Спасибо тебе за них, моя родная.
У меня особых новостей нет. Завтра отбываю в штаб, срочно вызывают. Пиши, как ты, как дети? Представляю, как тебе достаётся, как тяжело и несладко. Я знаю, ты у меня героиня. Потерпи, моя единственная, я верю в нашу победу.
Обнимаю всем сердцем, целую тебя и детей. С нетерпением и внутренним трепетом жду нашей встречи. Прошу тебя, береги себя, без тебя жизни нет.
Любящий тебя, Леонид Оболенский».
 
Она перечитывала короткое послание мужа несколько раз, слёзы капали на лист, размывая чернила. Оболенская прилегла, перед глазами пронеслись чудесные воспоминания, - их счастливая довоенная жизнь. Тепло разлилось в её душе. Она вспомнила праздники в родительском доме, вспомнила прекрасных людей окружавших её в детстве и в юности.
 
Её отец – академик Неженский, был выдающимся хирургом.
За годы своей трудовой деятельности он спас тысячи человеческих жизней. Одновременно с основной работой занимался научными разработками, читал лекции студентам, готовя молодую смену. Это была цельная глубокая личность, эрудит. Круг его интересов был широким и разносторонним. Его коллеги в медицинском институте, друзья, сослуживцы любили бывать в их гостеприимном доме на Васильевском острове.
Принимая гостей, Константин Романович Неженский всегда исполнял для них на рояле лучшие музыкальные произведения из мирового классического наследия, изящно переплетая их строками высокой поэзии.
А на «бис», в обязательном порядке, академик одухотворённо исполнял ноктюрны, вальсы, мазурки Фредерика Шопена. Оболенская выросла в этой атмосфере и с детства мечтала посвятить свою жизнь служению людям. Она даже внешность в основном унаследовала от отца: рослая, стройная, роскошная брюнетка с шелковистой шалью пышных волос, с бархатными глазами, цвета малахита. От матери она унаследовала женственность, тонкие точёные черты лица, обезоруживающее обаяние, острый пытливый ум и открытую душу. И в плане человеческих качеств, она не уступала своим родителям и всегда была на высоте. В любой момент в самой сложной ситуации, была готова подставить плечо, протянуть руку помощи каждому, кто встречался на её пути.
Окончив школу, она с полной уверенностью правильного выбора, пошла по стопам отца. А, выйдя замуж за кадрового офицера Леонида Дмитриевича Оболенского, разъезжая с ним по бескрайним просторам Советского Союза, также наполняла их будни теплом, радостными событиями, маленькими семейными праздниками.
 
Всё это осталось там, в той далёкой жизни, которая лишь изредка отголосками напоминала о себе, бередила душу, и так безжалостно саднили незаживающие раны. Через знакомых пришло печальное известие от ёё сестры, - в блокадном Ленинграде от голода умерли её родители, которые в самом начале войны категорически отказались покинуть Ленинград. На фронт отца Оболенской не брали по возрасту, хотя он прошение подавал в самом начале войны. В связи с этим он решил приносить пользу и оказывать помощь в своём родном городе. Отец до последнего дня продолжал нести свою службу, помогая обездоленным, больным, выводя из обмороков прямо на улицах Ленинграда. Он выполнял свою миссию, даже в экстремальных условиях.
Эту потерю Оболенская переживала очень тяжело, с большим трудом справляясь, а в глубине души ни на минуту не соглашаясь с реальностью.
Она знала, что нельзя оставлять родных в Ленинграде, именно поэтому, когда встал вопрос об эвакуации госпиталя, которым она руководила, Оболенская попросила разрешения взять с собой детей. Муж к тому времени уже был на фронте. Её родные, как я писала выше, отказались уехать из любимого города. Но оставить у них детей она не решилась. Так распорядилась судьба, так они расстались навсегда.
 
Оболенская сложила письмо, спрятала его в шкатулку, где у неё хранились все документы. Собрала волосы, заправив их в узел на затылке, и вышла на крыльцо подышать свежим воздухом.
Светлана – медсестра, молодая налитая розовощёкая девушка развешивала выстиранное бельё, бинты, а водитель-Николай то и дело поглядывал на неё, отвлекая вопросами, пытаясь заигрывать с ней. Дело молодое и даже война этому не помеха. Жизнь - есть жизнь.
Он только что привёз продукты, консервы, медикаменты и все, кто мог, помогал ему перебазировать ящики в кухню, кладовую, а медикаменты в подсобное складское помещение. День выдался, на удивление, спокойный и работа спорилась.
 
Надежда умирает последней…
У ступенек крутилась девчушка лет девяти-десяти, с красивой курчавой головкой, огромными, распахнутыми всему миру, глазёнками, полными грусти и непроглядной тоски. Её глаза, не по возрасту взрослые, отражали неимоверное страдание. Она была очень худенькой, кожа на её личике просвечивалась. А под глазами пролегли впадины и тёмные круги.
 
Девочка поглядывала по сторонам, наблюдая за происходящим. Видимо она хотела с кем-то поговорить.
Ранее доктор Оболенская её никогда не видела.
На крыльцо вышел доктор Воронин.
 
К началу Великой Отечественной войны Владислав Николаевич Воронин достиг возраста зрелости – в мае 1941 ему исполнилось 43 года. За плечами у него остались ещё две войны, немалый срок службы в рядах советской армии и нелёгкие испытания, отчего состояние здоровья ухудшилось. Но он посчитал своим долгом приносить пользу в военно-полевых условиях, а не в тылу. Воронин отличался аналитическим складом ума, был хорошим стратегом, всегда дипломатичен и выдержан. Он отдавал себе отчёт, что эта война решит ход событий во всём мире и определит судьбу многих стран. Его отговаривали, убеждая, что его знания и опыт в тылу найдут себе должное применение, но ему удалось настоять на своём решении и убедить вышестоящее начальство отправить его на фронт. Так он получил назначение в эвакогоспиталь заместителем Оболенской по лечебной части.
 
- Какой чистый воздух, не правда ли? И как легко дышится…, - прочувственно отметила Оболенская.
- Даааааааааааааа…, - протянул Воронин. Весна идёт, что ж тут удивительного? Природа – великая труженица отрабатывает свой годичный цикл.
- Как-то уж очень прозаично у Вас получается.
Немного погодя, с сожалением она приняла его точку зрения:
- Наверное, Вы правы, не до романтики сейчас.
Владислав Николаевич, Вы знаете, кто эта девчушка? – обратилась Оболенская к коллеге, переключая его внимание на девочку.
- Которая? – спросил он безынициативно, тем временем прикуривая у Степана Тимофеевича – сторожа бывшего санатория. Воронин выглядел очень уставшим и не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Накопленное утомление от бессонных ночей, многочасовых операций, с каждым днём всё больше давало о себе знать, изматывало его до такой степени, что он мало реагировал на окружающую его жизнь. В силу этих обстоятельств эмоциональный окрас отсутствовал в его поведении.
- Гляньте, туда. Видите девочку, что крутится среди наших? - пояснила Оболенская.
Воронин на мгновение оторвал глаза от папиросы, перевёл взгляд в нужном направлении и сухо ответил:
- Впервые вижу.
Тогда Оболенская спустилась вниз, подошла к девочке и спросила:
- Как тебя зовут, дорогая? Ты, чья будешь? Может быть, ты заблудилась?
Девочка подняла на неё глаза, и перед Оболенской распахнулся веер густых длинных ресниц, которые органично окаймляли очень тёплые и глубокие глаза маленького человека.
-Поля-Полина, - ответила девочка, робея.
- Какое красивое у тебя имя, Полюшка, - ласково сказала Оболенская.
- А сколько тебе лет?
- Девять, - ответила девочка.
- А, где твои родные, почему ты пришла одна? – расспрашивала Оболенская.
- У меня никого нет, все погибли, - ответила девочка и потупила взор.
Наступило гробовое молчание.
После паузы, она добавила, сквозь слёзы, - в гетто все и никого уже нет. Их там убили.
Тётя Дуся, у которой мы каждый год жили летом, услышала, что немцы устроили облаву, всех наших угоняют в гетто. Она успела меня спрятать у себя за печкой. Как раз в тот момент, когда немцы направились за нами. Мама с бабушкой умоляли соседей спрятать моих братиков, но немцы опередили их, заскочили
с собаками и…, - Поля запнулась.
Тётя Дуся потом сильно убивалась. Никак не могла успокоиться и простить себе, что всех не спрятала. Она для нас всегда была, как родная.
Соседи упрекали меня, что тётя Дуся рисковала жизнью, спасая меня. Я и ушла оттуда, чтобы никому не мешать. Как-то добралась до железной дороги, села в первый поезд, а на следующей остановке вышла. Бродила, бродила…, потом какие-то люди отвели меня в большой дом, где было много детей. Но там тоже голодали, друг у друга отбирали последний кусочек.
После этих слов девочка заплакала навзрыд.
 
У Оболенской сжалось сердце, ком подступил к горлу, перехватило дыхание только от одной мысли, - сколько душевных мук выпало на долю ни в чём не повинной девочки. Оболенская подошла к ней, обняла её и с трудом выговорила:
- Не плачь, Полюшка, не надо. Ты не одна. Всё наладится. Если хочешь, будешь жить здесь, с нами. Мои дети станут твоими друзьями и добрыми помощниками, они будут всегда рядом.
Не надо плакать, прошу тебя. Всё будет хорошо, вот увидишь.
Ты не одна, - повторила Элеонора Константиновна рефреном, успокаивая девочку.
- Тётя, а где твои дети, как их зовут? Сколько им лет? – заинтересовалась Полина, вытирая слёзы ладошкой.
Оболенская оживлённо ответила:
- Дети живут здесь, со мной. Маше и Даше – двенадцать лет, Павлу и Петру – одиннадцать. Они близнецы, погодки, - пояснила Оболенская.
- Полюшка, наверное, ты голодна? – сообразила доктор.
- Спасибо, тётя. Кушать нечего, а очень хочется. Всё болит, рана внутри, я давно ничего не ела. И раньше тоже, где воды попью, а где и кусочек хлеба дадут.
- Пойдём быстренько, сейчас мы покормим тебя, - сказала Оболенская, взяла Полю за маленькую ручку и повела за собой.
Рядом со столовой находились кухня, за ней кладовая, куда завозили продукты. А в подсобном складском помещении, при соблюдении все инструкций, хранились медикаменты. Оболенская, входя в столовую, обратилась к поварихе.
- Варвара Семёновна, принимайте новенькую. Это Поленька, она теперь будет жить с нами. Покормите её, пожалуйста. Она очень голодная.
- Иди, голубка моя, садись, я тебе супчику горяченького налью, с хлебушком, - зычным голосом произнесла сердобольная повариха.
Девочка посмотрела на неё, затем перевела взгляд на Оболенскую, дожидаясь подтверждения сказанного, не веря, что спасение наконец-то найдено.
Повариха усадила девочку, поставила перед ней плошку с ароматным горячим супом, отрезала кусочек ржаного хлеба и, улыбаясь, произнесла:
- Кушай, золотко моё. Дуй потихонечку, только что сварила, ещё горячий. Смотри, не обожгись.
Девочка, словно не слыша её, захватила всей ладошкой ложку, посмотрела на повариху, на доктора и стала взахлёб, не останавливаясь, не прожёвывая пищу, глотать суп вперемежку с хлебом. В мгновении ока плошка оказалась пустой.
Доктор и повариха переглянулись, но не произнесли ни слова.
- Спасибо большое, тётенька, - поблагодарила девочка, краешком хлеба промокая остатки пищи с личика. Хороший супчик. Очень хороший. Моя бабушка тоже очень вкусно…, - и тут она запнулась и больше не вымолвила ни слова.
- На здоровье тебе, моя милая, - пригорюнившись, пробормотала повариха. Ой, ты горе – горькое, - тяжело вздыхала она.
Оболенская подошла к поварихе и тихонечко, почти шёпотом, наказала ей:
- Варвара Семёновна, пожалуйста, больше Поле ничего не давайте, во избежание осложнений. Она давно ничего не ела. Вы меня поняли?
Повариха внимательно посмотрела на доктора и тут же отреагировала:
- Слушаюсь, Элеонора Константиновна, буду кормить её маленькими порциями, как нашего партизана из восьмой палаты, который целый месяц находился в подполье без пищи.
Оболенская одобрительно ответила:
- Да, да, именно так.
 
Она посмотрела на Полю, а та, разморенная горячим обедом, засыпала прямо у стола. Оболенская подошла, бережно взяла её на руки и почти скороговоркой сказала:
- Варвара Семёновна, дорогая, постелите ей пока у себя, а утром отведите её в детскую. В обществе ребят её душевные раны быстрее залечатся. Завтра же мы обустроим Поле спальное место и выкупаем её.
Повариха, ничего не ответив, покачивая бёдрами, зашагала в другой конец столовой. Там была дверь, которая вела в небольшую комнату, где стояла одна кровать, над которой на гвоздях висели сменные вещи поварихи. Рядом она разместила фотографии её близких: мужа и детей. Все они находились на передовой, но воевали на разных фронтах.
В углу маленькой комнаты стоял старый небольшой сундук. Войдя в комнату, она достала из сундука постельные принадлежности. Постелила поверх него, у изголовья приготовила маленькую подушечку. Оболенская осторожно положила Полю, раздела её и накрыла одеялом.
- Пусть отдохнёт, досталось ей бедняжечке ни за что, ни про что. Жаль, очень жаль девочку. Сирота…, - тихо, с большим чувством, вкладывая глубокий смысл в каждое слово, - проговорила Оболенская.
 
Привезли новых раненых. Санитары вносили их в смотровую комнату. Оболенская с доктором Ворониным принимала раненых и тут же осматривала их. Троим, срочно потребовалось хирургическое вмешательство. Врачи вернулись в операционную. Елизавета Ивановна-врач и Максим Юрьевич-фельдшер ассистировали Оболенской и Воронину. Рутинная работа продолжалась.
 
Прошлая жизнь ушла безвозвратно…
Ночь стояла удивительно тихая. Лишь изредка доносились залпы орудий. Собака сторожа подвывала им в ответ. Небо такое звёздное, ясное, что без труда можно было различить все созвездия и пересчитать звёзды на небесном небосклоне. Редкое явление для военного времени.
Посреди ночи Поля проснулась. Ей приснилось, что все её близкие живы, все вместе, как раньше до войны. Мама такая красивая, в нарядном платье. Её вьющиеся волосы, аккуратно уложенные, обрамляют весь облик. Мама улыбается ей. Папа в своём праздничном костюме, такой жизнерадостный торжественный, вручает детям подарки. Полина вспомнила, что перед праздниками папа всегда покупал всем подарки. В доме царит замечательная атмосфера. У всех приподнятое настроение. А её любимейшая бабушка накрывает праздничный стол в гостиной, и комната наполняется ароматами вкуснейших блюд, которые бабушка сама готовила. Полина во сне почувствовала, как у неё заурчало в животе в предвкушении. Она подошла к столу и увидела свою любимую бабку. Потянулась к блюду и вдруг…, сон оборвался. Исчезло всё, исчезли родные лица, а на их место пришёл мрак. Девочка пробудилась со стопудовым камнем на сердце, задыхаясь от той бесчеловечной несправедливости, которая внезапно свалилась на неё, лишив всего, в первую очередь детства. Полина осознала, что осталась совсем одна. Нет никого, кто её так горячо, так преданно, всем сердцем любил. И кого она очень любила, без кого не мыслила, не представляла своей жизни. Всё то, что ей было так дорого, исчезло навсегда. Она больше никогда не увидит маму, папу, бабушку, близких родственников, своих подружек. Не увидит их дом, где они так дружно и хорошо жили. Не увидит своих братиков, не будет играть с ними. А по весне она с родными больше никогда не будет беззаботно прогуливаться по её любимым улицам и скверам, где пышными свечами цветут каштаны. А спустя время папа уже не соберёт для неё глянцевые плоды и не расскажет ей о них и других растениях, приобщая к чудесам и дарам природы. Ей больше никогда и никто не приготовит любимейших, очень вкусных блюд. А ведь они прошли через всё её детство, без них она не мыслила своего существования. Она всегда их так ждала и ассоциировала с таким ёмким понятием – счастье. Полина представила себе всё это, и её хрупкая детская душа переполнилась недетским и нечеловеческим страданием. От этого она – её душа рвалась на части, и из груди вырвались рыдания.
 
Повариха сквозь сон услышала громкий, пронзительный плачь и, тут же поднялась.
- Что случилось, моя хорошая? Кто обидел мою девочку, - по-матерински спросила она, подошла к Полине и присела на край сундука, с трудом умещаясь.
Полина безутешно рыдала.
- Мама, мама, - звала она. Хочу к маме, - причитала девочка.
- Не надо, моя маленькая. Страшный сон приснился, да?
Сейчас мы его прогоним.
И Варвара Семёновна стала импровизировано размахивать руками в сторону окна, отвлекая девочку от её переживаний. Затем она сходила на кухню и принесла маленькую чашечку.
- Давай, моя лапушка, попьём компотику, смочим горлышко. Сразу легче станет. Варвара Семёновна приподняла головку Полины и по маленьким глоточкам стала поить её. Девочка послушно выполняла. Она почувствовала материнское внимание, душевное отношение и медленно - медленно успокаивалась, продолжая всхлипывать.
- Какая умница, наша Поля. Вот так, дорогая, хорошо. Допьём компотик, и будем отдыхать. А утречком я отведу тебя к ребятам, тебе с ними веселее будет.
Варвара Семёновна отнесла на кухню чашку. Вернулась в комнату, подошла к Полине, укрыла её, поцеловала и пошла к своей кровати.
- Я хочу к тебе. Можно? – тихо спросила девочка, не заметив, что обратилась к поварихе на «ты».
- Ну иди, как-нибудь поместимся, - согласилась добрая душа -Варвара Семёновна. Она очень любила детей и всегда находила с ними общий язык.
Полина босая подошла к кровати поварихи, забралась в неё. Повернулась на бочок, а попкой упёрлась в мягкий тёплый живот Варвары Семёновны. Повариха обняла её, Полина согрелась телом и душой, так незаметно для себя и заснула.
 
Солидарность и взаимовыручка.
Накануне Оболенская узнала, что ей завтра предстоит отбыть на совещание. Она подошла к Воронину и спросила:
- Владислав Николаевич, меня на завтра вызывают в обком, если я задержусь, Вы с Елизаветой Ивановной справитесь без меня?
Воронин в этот момент осматривал послеоперационного больного. Полностью уйдя в свои мысли, взвешивая и анализируя состояние больного, он вышел из палаты, чтобы дать сестре поручение. Рассеяно переведя взгляд на Оболенскую, он спросил:
- Вы, кажется, что-то сказали?
- Меня вызывают на совещание, - начала она.
- Всё вспомнил, не продолжайте, - скороговоркой проговорил Воронин, жестикулируя, и тут же отреагировал:
- А, что у нас есть другой выход?! – полушутя, с иронией в голосе ответил он вопросом на вопрос и, недоумевая прогундосил, - голубушка, раненые не будут ждать. Им нужна неотложная помощь. Ну что я Вам рассказываю? Вы не хуже меня знаете.
И, что тут будешь делать, если все Ваши подчинённые мужеского пола ещё в Ленинграде решили, что они достойнее выполнят свой гражданский долг в самой гуще военных событий. Мммм…, да…
Грядущим поколениям ещё предстоит положить на чашу весов наш труд и их, и неизвестно, какой окажется тяжелее, - рассуждал он. Что и говорить, всем досталось с лихвой. А сколько ещё предстоит, никто не знает, - сникшим голосом добавил Воронин. Пополнение, как видите, до сих пор не прибыло, хотя заявку Вы подавали, я знаю, - бурчал он.
Но, чтобы не расстраивать коллегу-начальство, скептически проговорил:
- Справимся. Я только не понимаю, чего они от Вас хотят, что врачу делать на этих совещаниях?!
Ладно, не обращайте на меня внимания. Я видимо становлюсь брюзгой.
Задумавшись, не вынимая папиросы изо рта, он посмотрел куда-то вдаль и протянул, - о-хо-хо…, «стареем, друг Горацио», - неожиданно процитировал Воронин Шекспира.
Оболенская грустно улыбнулась уголками глаз.
- Спасибо Вам, Владислав Николаевич. Вы меня всегда успокаиваете. Что-то и я уставать стала, - призналась она. Сказывается длительное напряжение. Ничего не поделаешь. Издержки нашей работы.
 
- Вот именно, издержки, - вторил ей Воронин, соглашаясь.
- А давайте после войны встретимся в нашем госпитале, только уже в Ленинграде, - внезапно предложила Оболенская.
- Это как понимать? – удивился Воронин.
- А вот так и понимайте. Приглашаю Вас на работу в наш госпиталь. Жильём мы Вас с семьёй обеспечим. Условия работы у нас посолиднее будут, чем в вашем лечебном учреждении на Украине. Вы отменный хирург и к тому же с Вами легко работается. Соглашайтесь.
- До мирного времени ещё дожить надо, - мрачно пробубнил Воронин. А после войны всё по-другому будет.
- Ну, хорошо, хорошо. Торопить Вас не буду. Время есть. Я Вам оставлю свой адрес, если надумаете, черкните, - подытожила Оболенская.
Воронин, в знак согласия лишь кивнул головой, не выпуская папиросу изо рта.
 
Редкие мгновения
В этот день после обеда на втором этаже госпиталя в большом зале состоялся концерт. Для всех, кто давно был оторван от дома, приезд артистов стал настоящим знаменательным событием.
В концерте приняли участие артисты фронтовой бригады.
Все ходячие раненые заполнили зал. Негде было игле упасть. Людей охватило внутреннее волнение, в предвкушении встречи с любимыми артистами. Медсёстры, нянечки, помощники Варвары Семёновны на кухне, санитары, меняя друг друга, забегали ненадолго послушать концерт. Это был глоток свежего воздуха, весточка из дома и напоминание о той жизни, которая осталась у каждого из них где-то там, позади.
Полина с Машей, Дашей, Петей и Павлушей тоже поднялась на второй этаж. Дети с трудом протиснулись между ранеными, чтобы хоть что-нибудь увидеть.
Динамично и интересно была построена программа концерта. Артисты своим искусством, желанием передать в зал особую атмосферу зарядили слушателей радостными незабываемыми эмоциями. Им удалось даже развеселить раненых, донести своё искусство до их усталых и изболевшихся сердец. Таким образом, в госпитале состоялся настоящий большой праздник.
После концерта все улыбались, делясь впечатлениями, раненые не спешили расходиться.
 
Этим временем, Полина улучила момент и тихонько подошла к инструменту. Она села за пианино именно так, как когда-то учила её бабушка – Эсфирь Вениаминовна.
 
Дело в том, что бабушка Полины - мать её отца преподавала по классу фортепиано в музыкальном училище, а дома, в свободное время, занималась всесторонним развитием внуков, их музыкальным и лингвистическим образованием. Полина в свои девять лет наизусть декламировала стихи и большие отрывки из сказок Александра Сергеевича Пушкина. Колыбельную Александра Блока она напевала младшим братикам на придуманную ею мелодию. Стихи Некрасова заучивала на одном дыхании, любила читать сказки Бажова. Знала наизусть стихи Тараса Григорьевича Шевченко. А кроме этого она наизусть читала небольшие отрывки из произведений Шолом Алейхема. Свободно могла беседовать на иностранных языках: французском, немецком и идише.
Эсфирь Вениаминовна, будучи человеком наблюдательным и неравнодушным уже в трёхлетней Полине разглядела незаурядные способности. Поспешила поделиться этой находкой с сыном и невесткой. Видя их понимание, доброе расположение и солидарность в этом вопросе, стала заниматься с маленькой Полиной музыкой. А та, в свою очередь, довольно быстро осваивала учебный материал и радовала всех большими успехами. Позднее Полина выступала в школе перед своими соучениками, сверстниками и педагогами, а дома ни одно мероприятие не обходилось без участия Полины.
Для этой цели ей пошили концертное платье, которое она очень любила и берегла. Платье тёмно-синего цвета из шерстяной ткани с белоснежным большим воротником из крепа круглой формы и бантом в центре. На рукавах манжеты из той же ткани, что и воротник. Нижняя часть платья спадала красивыми фалдами, прикрывая коленки. Бежевые чулочки прикрывали детские ножки. Чёрные туфельки с перепонкой на пуговичке завершали весь ансамбль. Мама приподнимала с висков Полины кучеряшки, которые крупными локонами спадали на лицо девочки, и фиксировала их заколками-невидимками, чтобы не мешали ей во время исполнения. Полина выглядела в этом убранстве превосходно, просто безупречно.
Война изменила девочку кардинально. Оставила в её душе страшный след, незаживающую рану, загнала в угол. Полина производила впечатление раненой птицы с перебитыми крыльями. И вдруг, на этом концерте, под влиянием музыки, внутреннего воодушевления, девочка вспомнила незабываемые вечера в их доме, ту неповторимую атмосферу, увидела сияющие лица своих близких, и потянулась незримая ниточка к той счастливой довоенной жизни.
 
Полина сосредоточилась, поставила руки на клавиши и начала играть. В зал полились дивные пленяющие звуки, олицетворяющие торжество любви, победу жизни над смертью и насилием.
Все, кто там были, мгновенно повернулись лицом к Полине, поначалу не понимая, что на самом деле происходит. Воцарилась мёртвая, глухая тишина, когда даже раздающиеся в отдалении разряды молнии или разрывы снарядов, не проявляются сразу, а лишь давят на слух.
Создавалось впечатление, что люди, затаив дыхание, слушали откровенный монолог, наполненный глубоким смыслом и невыносимым страданием, которым Полина делилась с ними посредством великой музыки. Одно произведение сменялось другим. Чувства рвались наружу. Внезапно нахлынувшие эмоции вдохновили Полину, и она продолжала своё выступление.
 
В этот момент вошла Оболенская. Она освободилась ненадолго и решила посмотреть, как проходит культурное мероприятие. Оболенская, проходя сзади, в основном за спинами слушателей, поднимаясь на «носочки» искала своих детей и Полину. Обходя раненых, найдя лазейки, она приблизилась к детям. Тихонько и с удовольствием констатировала:
- А сейчас звучит «Сладкая грёза» Петра Ильича Чайковского из детского альбома. До этого произведения исполнялись «Апрель» тоже Чайковского из альбома для юношества, два экспромта и вальс Шуберта, затем «На память Элизе» Бетховена. Помните, ребята? – на подъёме произнесла она.
Оболенская задала этот вопрос детям, будучи в полной уверенности, что продолжается концерт и произведения, с детства хорошо знакомые, исполняет приезжий музыкант. Когда же она увидела выражение их лиц, поняла, что происходит нечто неординарное. Тогда Оболенская перевела взгляд на исполнителя. Увидев за инструментом Полину, полностью ушедшую в свой мир, известный только ей одной, в переживания её личной драмы, которыми она наполняла каждый извлекаемый звук, Оболенская в глубоком потрясении застыла на несколько мгновений, всей душой сострадая девочке.
Полина своим исполнением раскрылась полностью.
 
Так раскрываются в мае: пёстрые тюльпаны, величественные нарциссы, пышные грозди сирени, божественно красивые чайные розы. В белоснежный наряд невесты одеваются вишня, черёмуха, радуя глаз, наполняя восторгом душу.
Так оживает вся природа после продолжительного холодного времени года, под воздействием тепла, пристального человеческого внимания и правильного ухода.
Вот когда они отдают нам свою царственную красоту, позволяя любоваться, наслаждаться и непрестанно восхищаться.
Так и хочется воскликнуть: «Да здравствует Любовь, которая вдохновляет людей на такие чудеса!»
И, какое блаженство испытывают те, которым выпадает счастье, соприкоснуться с бессмертным творением Господа Бога и рук человеческих!
 
Прозвучали заключительные аккорды очередного произведения. Полина сняла руки с инструмента. Зал взорвался овациями. Она встала, скромно поклонилась, посмотрела в зал и села снова. Немного настроившись, Полина начала исполнять грустную, щемящую душу мелодию. Оболенская сразу уловила её посыл.
У её отца было много друзей разных национальностей, в их числе были евреи. Некоторые их них служили в медицинских учреждениях, как и отец, являлись его коллегами. Другие исполняли свою миссию, будучи специалистами других профессий. Но это не мешало им быть прекрасно образованными, подкованными знаниями во многих областях, в том числе и музыкальной. Они приходя в гости к родителям Оболенской, охотно садились за рояль и исполняли различные музыкальные произведения, в том числе еврейские мелодии, как грустные, так и весёлые, заряжая ими всех, кто находился рядом, оказавшись в роли слушателей.
Полина продолжала своё выступление. Когда она начала играть заводные, красочные, зримые, веселые музыкальные произведения – живые картины в воображаемом движении, слушатели, желая поддержать её, тут же подхватили, аплодируя в так музыке.
Так продолжалось, пока Полина не завершила. Зал рукоплескал ей. А она с благодарностью принимала их поддержку. И слёзы – крохотные бусинки стыдливо скатывались по детскому личику.
Эти слёзы были вызваны человеческим пониманием, теплом, идущим от сердец слушателей и трогательным вниманием к судьбе девочки.
 
Люди разделяли горе Полины и она почувствовала это. Это единение чувств было бесценным для ребёнка, который в одночасье лишился всего.
Слушатели, не торопясь и, неохотно расходились, не переставая делиться впечатлениями.
Оболенская, переполненная восторженными эмоциями, вместе с детьми подошла к Полине.
- Какая ты у нас молодчина!!! Ты такое удовольствие доставила всем, – хвалила она девочку. Настоящий музыкант! Я горжусь тобой. Умничка ты наша! Так держать!
Оболенская обняла Полину, прижала к себе.
- Вот у кого надо учиться, - на подъёме сказала она, обращаясь к детям.
- Мамочка, ты наверное не слышала, как наша Поля исполняла полонез Огинского. Дома, в Ленинграде нам его играл дедушка.
Ты помнишь?! - вдохновенно выпалив, вступила в разговор Даша. Маша, Петя и Павлуша поддержали её.
- Помню, доченька, всё помню, - с грустью в голосе подтвердила Оболенская.
Полина наша - большой мастер! Честь ей и хвала!
Закончится война, вернёмся в Ленинград, она обязательно продолжит своё музыкальное образование, - сказала Оболенская, уводя детей от ненужных вопросов. Она до сих не решилась рассказать детям, какая судьба настигла её родителей - их бабушку и дедушку.
Что касается родителей её мужа, то они успели уехать из Ленинграда и вместе с родственниками эвакуировались.
 
Судьбоносное решение.
Оболенская собиралась к отъезду. Водитель ожидал её внизу.
Неожиданно постучали в дверь. Оболенская подумала:
- Кто бы это мог быть? Все знают, что я тороплюсь.
Она приоткрыла дверь и увидела перед собой совершенно чужих людей в штатском: мужчину и двух женщин. Мужчина высокого роста, крупного телосложения, с белёсыми глазами, желтизной в седине, вытянутым лицом, на котором застыло каменное выражение. На втором плане женщины, обе невысокого роста, ближе к пенсионному возрасту, почему-то прятались за спиной мужчины.
- Добрый день, - поздоровался мужчина. Я могу поговорить с …, - он приостановился на мгновение и опустил глаза в папку с документами. Вскоре он продолжил по написанному, - нам нужна Оболенская Элеонора Константиновна – главврач госпиталя.
- Это я, - мгновенно отреагировав, твёрдым голосом ответила Оболенская.
- Разрешите войти? – властно проговорил мужчина, напирая на неё всем корпусом.
- Вы знаете, я уезжаю в обком партии на совещание. Сожалею, но у меня сейчас нет времени. А, что собственно случилось?! – возмущённо спросила она, от напора гостя, пятясь спиной назад.
- Ничего подождут. Мы не отнимем у Вас много времени, - грубо и бесцеремонно отрезал мужчина, обходя Оболенскую. Вошёл в комнату, бросил папку с документами на стол, без приглашения сел на стул и продолжил:
- Мы из Гороно. Курируем детдома, собираем детей, оставшихся без родителей. Нам сообщили, что у Вас находится девочка – Полина Вайнерович - девяти лет от роду, уроженка города Киева, - прочитал он по бумаге и продолжил, - которую мы, между прочим, определили в детдом, в связи с тем, что её родители погибли. Но она пробыла там всего несколько дней и почему-то ушла. Сейчас мы готовим детдом к эвакуации на Урал и считаем, что девочка должна вернуться туда и эвакуироваться со всеми. Там её место. Здесь в любой момент могут начаться боевые действия.
Оболенская терпеливо выслушала его доклад и попыталась объяснить в корректной форме:
 
- Не скрою, Вы меня немало озадачили. Во-первых, девочка пришла к нам сама. У неё не было крова, её никто не опекал и никто не заботился о ней. Она жаловалась, что долгое время ничего не ела, выглядела истощённой, измождённой и глубоко несчастной.
Не правда ли, причины серьёзные, чтобы приютить бездомного ребёнка, тем более во время войны. Девочка находится здесь под присмотром специалистов, вместе с моими детьми проводит время, они с ней занимаются по школьной программе. Более того, она читает раненым письма, беседует с ними, рассказывает им много интересного. Это тоже своего рода терапия. Ей хорошо здесь. Она начала приходить в себя. Ей необходима реабилитация после всего, что выпало на её детскую долю.
Я никак не могу с Вами согласиться. Я, как врач, как женщина, наконец, как мать не имею морального права травмировать ребёнка, причём, совершенно сознательно. Зачем лишать её того, что ей так тяжело досталось…
- Да, но Вы не родственница Полине и не можете решать её судьбу, - мужчина опять перебил Оболенскую, оборвав на полуслове.
- Вы не дали мне договорить, - возмутилась Оболенская.
Поймите, наконец, ей хорошо здесь, - повторила она.
-У Вас нет прав задерживать чужого ребёнка, - настаивал незнакомец, - и заниматься её воспитанием, тоже нет никакого права, - зашумел он.
- Поля мне не чужая. Я и мои дети, весь персонал госпиталя, раненые, абсолютно все, разделяем её боль и стараемся ей помочь.
Как Вы не понимаете, что если Вы сейчас силой заберёте ребёнка, нанесёте ей повторно душевную травму, для неё это будет ещё одной потерей. И вряд ли она сможет справиться с этим. Поля здесь чувствует себя, как дома. Она так нелегко выходит из шока, который ей пришлось пережить, в связи с гибелью её родных. На полное восстановление потребуется немало времени и соответствующие условия. Как врач, говорю Вам совершенно ответственно, нельзя этого делать, - настаивала Оболенская.
В её голосе прозвучали назидательные нотки.
- Рекомендую Вам хорошо всё взвесить, прежде чем совершить необдуманный поступок.
 
- Но у Вас своих четверо детей, - взорвался чиновник и тут же ехидно продолжил свои домыслы, - сомневаюсь, что Вы отважитесь на усыновление пятого, - дерзил он вызывающе.
- Господин хороший, - остановила его Оболенская менторским тоном. Вы плохо думаете о людях. Я, по крайней мере, Вам повода для этого не давала. Не надо оскорблять мои чувства. Если на то пошло, я уверена, что мой муж не будет против усыновления Поли. К Вашему сведению, я ему о ней уже написала. И, как только мы вернёмся домой, вопрос об усыновлении будет решён и довольно быстро, можете мне поверить. А сейчас, прошу простить, мне пора.
- Ну, мы проверим, обязательно проверим, - недовольно проговорил чиновник, взяв со стола папку с документами и, поднялся со стула.
- Ваше право, - коротко, собранным голосом ответила Оболенская.
- Ну, Вы хоть имеете представление, из какой семьи эта девочка?! – повышая голос, заявил чиновник. Она ведь другой национальности, - он умышленно давил на Оболенскую. Вы подвергаете опасности себя, своих детей, персонал госпиталя и всех раненых. Немцы с Вашими чувствами считаться не будут, - пугал он.
- На этот случай существует такое понятие, как эвакуация. Нам не привыкать, - парировала чиновнику Оболенская.
 
Теперь перейдём ко второму пункту этого вопроса. Я просто обязана Вам кое-что напомнить, - начала она. Вы, наверное, забыли. У нас единая большая многонациональная страна. И лично для меня национальность человека не имеет ни малейшего значения, ребёнку нужна моя помощь и это главное, - говорила она, стараясь сохранять спокойствие. При этом голос её звучал уверенно.
Чиновник, понимая, что Оболенскую переубедить не удаётся, решил ввести в курс дела, надеясь, хоть что-то её остановит:
- Видимо, Вам необходимо знать, если у Вас действительно намерения серьёзные, - иронизировал он.
И изменившимся голосом продолжил своё наступление:
- Эти данные мы получили из Народного Комиссариата Внутренних Дел, по нашему запросу. Так вот. Зачитываю их ответ:
«Отец Полины – Михаил Борисович Вайнерович, довольно известный в Киеве адвокат. Он выигрывал очень сложные запутанные судебные процессы. Был на хорошем счету. Пользовался уважением. Среди юристов прослыл адвокатом
номер один».
- Органы отмечают, с их стороны он чист, не был замешен и уличён в нарушениях.
После рождения третьего ребёнка, который страдал тяжёлым заболеванием дыхательной системы и, которому был показан сухой климат, семья на всё лето выезжала из Киева, намеренно меняя климатические условия.
Глава семейства по службе довольно часто отбывал в Киев, так произошло и незадолго до начала войны. Больше он свою семью не видел, - в завершении информировал чиновник не по тексту письма, а своими словам.
- Хочется думать, что он жив. Это так?! – с надеждой спросила Оболенская, не дождавшись завершения доклада.
- Нет, он в Бабьем яру со всеми другими родственниками, - хладнокровно отрубил чиновник. А мать Полины – Изабелла Иосифовна Вайнерович с сыновьями: Эммануилом и Виктором, также бабушкой Полины – Эсфирь Вениаминовной Вайнерович погибли в гетто, - отчеканил чиновник.
 
- Какое-то безумие!!! Какая чудовищная несправедливость, ужасно всё это, - произнесла Оболенская в сердцах. Не укладывается у меня в голове, сколько не пытаюсь понять, а не могу, - расстроилась она. Когда же всё это кончится?! – взмолилась она.
- Война и удивляться нечему, - сухо произнёс чиновник.
- Да, война…, - на мгновение задумавшись, пропустила через себя Оболенская, отвернувшись к окну.
Она, будучи волевым человеком, уже спустя несколько минут, сконцентрировала внимание на делах, взяла свой планшет с документацией, ключи и сказала:
- Простите. Я должна ехать, меня ждут.
Проводив чиновников, Оболенская быстрым шагом направилась к машине. И вдруг она ощутила, как кто-то обхватил, буквально обвил её сзади, да так крепко, что она от неожиданности резко остановилась и всем корпусом покачнулась. Затем, вполоборота повернувшись, увидела, как Полина вцепилась в неё своими маленькими ручками и громко навзрыд заплакала. Как оказалось, Полина тихонько стояла под дверью и слышала весь разговор. Уже позднее Оболенской рассказали об этом ходячие раненые, которые сочувствовали маленькой Поле.
 
Оболенская подумала, - я поступила правильно, отстояв счастливое и спокойное будущее обездоленной девочки.
Оболенская присела, обняла худенькое детское тельце, прижала к себе, поцеловала её, погладила по головке, посмотрела ей в глазёнки, ласково и нежно сказала:
- Не плачь, моя девочка. Ты моя девочка, я тебя никому не отдам.
Ты мне веришь?
Поля пристально заглянула в глаза Оболенской. Убедившись, что эти глаза не обманут, в ответ закивала головкой а, в знак благодарности обвила шею Оболенской своими маленькими ручками, личиком прильнув к её щеке.
Так судьба Поленьки Вайнерович улыбнулась ей ещё раз.
 
П.С. Нельзя забывать о шести миллионах сожженных, замученных, истерзанных, убитых, которых спасти не удалось. Ни в коем случае нельзя забывать о 20-ти миллионах наших солдат, кому не довелось, не посчастливилось вернуться домой после этой бесчеловечной кровавой бойни.
Катастрофа европейского еврейства, как и все другие жертвы периода Великой Отечественной Войны или второй мировой, как её называют в Европе, напоминают всем нам о том, что с фашизмом, антисемитизмом, экстремизмом нужно бороться повсеместно, беспощадно и всем вместе.
 
П.С. Мои прелестные феи-подруженьки. Всех помню и очень люблю. Долго не была дома, стало быть, оторвана от интернета.
К тому же у мужа осложнилось его состояние, в общем, себе не принадлежу. Мечтаю легко вздохнуть и окунуться с головой в приятные эмоции.