Огниво

Людмила Соловьёва
 
Рыбацкая прописка
 
Никто не помнит, как Майла пришла на побережье. Сперва жила в городе и служила в прачках. Развешивая белье, посадила дочку на траву, дала поиграть с дедовым огнивом... Отвернулась, а малышку украл человек в сутане - только огниво и осталось. Через год дитя видели на ярмарке. Девочка была, как кукла — но отказывалась говорить. А когда открыла рот, стал виден обрубок языка.
— Мы-ы-у-ы, — силилась сказать бедняжка.
— Маму зовёт! — кидали зеваки ей монет.
Но колько ни искала, Майла не нашла свою кровинку. Шли годы. Она поседела, став старухой. Но не озлобилась, а принялась исцелять людей — наперекор римскому папе! То ли горе отворило ей заповедные миры, то ли сердце вызнало сакральные секреты, но поддавалась ей даже завезённая крестоносцами проказа из Иерусалима!
Так шла она от села к селу и набрела на море. Нашла в дюнах обгоревший сарай. Законопатила щели, развесила по углам полынь-траву. Сложила очаг из прибрежной гальки с глиной. Подвесила варево в припасённом чугунке и села на крыльцо. Но, видно, слава шла за ведьмой по пятам, и к ней привели... корову:
— Не подлечишь?
— Идите с Богом! — кивнула она.
Что-то пошептала, и надой подскочил. Она не отказывала никому, и рыбаки полюбили Майлу всем селом. Зимой вели ребят заговорить простуду. Летом — мужей, чтоб лодка не текла. Девки шли за приворотным зельем, парни — за мужскою силой... Взамен несли хлеб, салаку, домотканые накидки. А колдунья знай молилась:
— Доченька, прости!
 
Невезучий колумб
 
Осенней ночью море заштормило, выбросив обломки шхуны. А поутру колдунья пошла набрать щепок, да заметила матроса. Юнгу вынесло на берег в кивере, штаны в лампасах... Будто открывал Америку на здешнем берегу! Майла принялась трясти его:
— Ты живой иль мёртвый?
И, не дождавшись ответа, поволокла за ноги невезучего колумба... Втащила в дом, растопила очаг. И подтянула гостя поближе к огню. Сняла мунди с него р, оставив лишь нательный крест... И вскрикнула: из тощих рёбер торчал кусок вощёного копья, но морская соль спасла юношу от зараженья. Поднатужившись, Майла выдернула древко. И принялась тереть копьё золой.
— Чистись, кровь, как эта заноза, — бормотала ведьма. — Копьё вылечу и рану затяну...
С восходом порез вправду зажил. К вечеру вышла полная луна, но колумб так и не очнулся!
— По каплям жизнь уходит, — причитала ведьма, — как волны в песок, и я не в силах помешать! Тонка серебряная нитка — жизни нет в тебе... И душу в тело не вернуть! Порвётся связка с миром, если смертника никто не сможет полюбить. А в женихе чуть теплится искорка! Нет, вру, уже погасла... Что делать мне, ума не приложу.
И опрокинула на него кувшин воды... Ведь она была ненастоящая колдунья, просто полюбила моряка! Мертвец дёрнулся и окончательно впал в кому. Ведьма пригорюнилась, взяв ларец с оставшимся от дочери огнивом! Но медлила и не спешила открывать - боясь неизведанной силы талисмана... Но еще одну смерть после дочери ей было не потянуть.
 
Любовная сила
 
Набросала в котелок полынь-травы. Налила воды, сдобрив крысиными хвостами. Добавила змеиной кожи, одуванную пушинку, растолкла яичные скорлупки, лягушачью лапу и мушиное крыло... Прокипятила — троекратно снявши пену. Остудила. И влила гостю в рот! Колумб поморщился, но снадобье не проглотил. И ведьма приоткрыла заповедный ларчик, со словами:
— Вот тебе огниво — разжигать любовь в сердцах людей! Чиркнешь, и всяк ощутит к тебе неодолимое влеченье... Будь то зверь или строптивая девица, попадутся в твой капкан — любого покоришь! Никто не воспротивится твоим чарам и желаньям. Всеми будешь ты любим - не любя в ответ!
Вынула из сундучка огниво. Стукнула по нему кресалом, загорелся пук соломы - и колумба обожгла искра... Бросила в очаг - в очаге занялся уголь! Погремев кочергой, Майла вложила зажигалку в руки гостя.
— Что это? — на миг очнулся тот.
— Потом узнаешь, — успокоила лекарка.
И колумб проспал сном праведника до утра. То был его последний праведный поступок. Проснувшись, юнга поел рыбы. И Майла рассказала свой секрет. Он удивился ее жертве:
— А тебе-то любовь не нужна?
— Я — ветер в поле, колыханье ковыля и рокот неумолчного прибоя... Живу не среди людей! Я — солнечный луч, смолистый дух сосны и поле на закате! Ты ощутишь меня, где бы ни находился... А беды ведьмам не страшны. Наш мир — по ту сторону времён и весей. Мы и живём — и погибаем в нём...
— Ну, спасибо! — принялся тот чиркать по огниву. — Чем же, дорогая, отблагодарить тебя?
— Любовью не злоупотребляй! — остерегла ведьма.
И была права. Раненый высекал любовь, не в силах унять буйну радость. Кремень мучил его, как наркомана кокаин... Морфия колумб не ведал — к тому времени зелье к побережью не довезли. Но неистовствовал — как заправский кутила!
А Майла, что ни день, ходила в рыбачий скит за прокормом. Рыбаки давали ей двойную порцию трески, но лечиться с появлением колумба шли неохотно. Зато от невест не было отбоя под знахаркиным окном — затянутым бычьим пузырём! Пузырь потускнел и трижды был заштопан. Но служил — пока обманутые девки не швырнули в него валуном.
 
Майлино проклятье
 
Майла заткнула пробоину, едва жилец ушёл из дому — в хозяйстве он не помогал... А когда вернулся, она вновь сварила ухи. Но заработка не было, "уволили" рыбаки знахарку - перестав здороваться! А были и те - кто плевал ей вслед. Чем толще становился гость, тем она хирее... А он, знай, портил рыбацких невест — разжигая гнев шкиперов тех мест. Откуда огниво — дон жуан не говорил!
Но его курносый профиль стал орлиным, а взор томным... Да и речи моряк вёл, как златоуст! Когда закрома Майлы совсем истощились, убежал в посёлок на подкорм. Высмеивал её, о воскрешении не вспоминая. Злословил, будто Майла тоже пала жертвою огнива... Старожилы стали гнать колдунью, но Всевышний навёл на поселок мор! Жара спалила на корню жнивьё, а дождь сгноил картофель...
В ту зиму голод забирал без счёта стариков. А мартовский шторм унёс кормильцев. Остались вдовы да беззубые старухи! Тут бы разгуляться дон жуану — но в море он не выходил, салаку не ловил. И в бедах обвинили Майлу:
— Почто оживила мертвеца?!
Покойник был к беде, по всем морским приметам... Не похоронишь — не пожнёшь, цинично говорили тут! А оживить утопленника — навести на скит проклятье. Стереть с лица земли поморский род... И староста посёлка Лулла с одним глазом села в лодку. Да поплыла за советом к Инквизитору! Вернулась к ночи... И вдовые рыбачки стали складывать на отмели костер. Наносили сучьев и лесин, вбили в песок дощатый крест! И на рассвете пошли к Майле...
 
Противоядие любви
 
Дверь снесли острогой, хотя ведьма не спала. И не молила о спасении, когда ивовым прутом вязали руки. Да схватив за волосы, волокли к поленнице — сложенной из обломков той же шхуны... Будто в отместку за доброту!
В ожидании Инквизитора ведьму бросили на сучья! Тот явился к вечеру в сопровождении сестрицы во Христе. Присутствием монашек освящались церкви. И палач уже зажег смоляной факел, когда Лулла ткнула пальцем в дон жуана:
— У него огниво, пусть подпалит!
Майла взмолилась о пощаде... Но толпа подначивала, и ловелас боялся оплошать. Да любопытство разбирало: сгорит ли ведьма? Так ли уж сильна? Он достал огниво из кармана с галунами...
— Не разводи огня! — плакала Майла над своим подарком.
— Тогда сожгут меня, — возразил жених.
И изо всех сил стукнул кресалом! Хворост опалила искра, пламя взметнулось — охвативши юбку ведьмы. Она запрокинула голову и завыла! Дрова занялись огнем, но и сквозь треск поленьев доносился вой колдуньи.
— Будь ты проклят! — вопила она.
— Что, теперь меня разлюбишь? — засмеялся дон жуан. — Нет лекарства от любви!
И в подтверждение поднял огниво над толпой. Пока народ глядел — приезжая монашка стукнула его по локтю. Да и выбила подарок, лопоча:
— Мы-у-о-о-е-е...
— Глядите, у неё нет языка, — заохали рыбачки.
Но одноглазая Лулла заступилась за убогую:
— Бракуйте и меня?!
И пододвинулась к калеке. Пока шли споры, дурочка приблизилась к костру... Кинула в огонь любовное кресало. А следом прыгнула сама! Кожа на руках у неё запузырилась... Но монашка тянулась к Майле, с криками:
— У-уы-вы-ы-и!
 
Мать-тьма
 
И обняла мать — потерявшую сознанье! То была дочь Майлы, узнавшая детскую игрушку. Но высекла она не страсть, а огонь жертвенной любви. Видно, талисман и вправду творил чудо. Пламя много дней не утихало, но ни костей, ни кремня в пепелище не нашли. Лишь белый дым взлетел к высоким облакам... Да Инквизитор сбежал в город — украв лодку.
...Правда, в ночи кто-то заметил две фигуры — покидавшие селенье. Та, что постарше, — прихрамывала, опираясь на плечо юной. Девушка ей что-то толковала, весело жестикулируя рукой. Обе смеялись — словно шли из рая, а не из костра! И то был рай: огниво возвратило дочке речь. Воскресил кремень не только казанову — но и Майлу с дочкой?
Как они спаслись, мать-тьма молчит... И — как заговорила безъязыкая монашка! А вот скит не уцелел. Нагрянула проказа, скрутившая и моряка — и Луллу. Колумб покрылся язвами, так что лекари к нему не приближались. К чему лечить отозванного с того света моряка? А свою Америку он всё же открыл...
Но не огниво, а добро — не требующее ничего взамен... Иначе то была б не доброта, а сделка! Потому Майла и выжила, получив награду Небес — а предатель сгинул. Да и скит был стёрт с лица земли. С тех пор никто в нём не селился, будто знахарка прокляла не моряка —а белый свет.
Но любовное огниво не забыто. Местные рыбаки даже сложили легенду о кресале огненных страстей! Не уточняя: уцелел ли в огне талисман предков? Чтобы искать его по сей день...