Что сказал косильщик?

Людмила Соловьёва
 
Мужчины делятся на три группы: одни охотятся на птиц, другие красят клетку... А третьи ее открывают!
 
Святой и бес
 
Захар относился ко вторым! И готовиться к женитьбе стал с... ремонта. В его жилище заковыристым был даже звонок. А стены оклеены пенкой! Кухня была уставлена книгами — но ни одной он не прочёл... И по телефону доставал вопросом:
— Что я сегодня сделал? Гвоздя не забил... — и швырял трубку.
Несмотря на портовый город, его фишкой были гвозди — а не корабли! Закручен винт — день прожит не зря. Тогда довольный Захар лежал на тахте, служа шкипером рыбацкого баркаса. И ожидал — когда птица залетит. Вопросы пола решал с окрестными продавцами... С этой целью и зашел в аптеку.
— Как поживаете? — спросила провизорша Оля.
— Зашёл пообщаться, — улыбнулся он.
Ростом был с вершок, но как и всякий коротышка - с комплексом Наполеона. Его частенько гнали, он отряхивался и, как Мальбрук, шёл в поход. Нельзя сказать, что в его жизни не было любви...
— Она «не давала» и крутила хвостом! — объяснял Захар.
Друзья крутили пальцем у виска, но коротышка не скупился на «чекушку» — и его любили. Дверь открывал даже в полночь. Прощал грехи падшим — готовясь стать... монахом!
— Все святые пили и гуляли, — уверял он, — потому и принимали целибат...
И пускался во все тяжкие! Но Птицу Счастья ждал. Сгубила шкипера тонкая натура...
 
Портовый казанова
 
— Я — тонкий! — повторял он.
И сочинял стихи, скандируя в аптечное окошко. До птицы Олечка не дотянула — была не первой молодости. И даже не второй! Но в стихах разобралась:
— Это вы писали? — только и спросила.
— А кто? — обиделся поэт.
Его улыбка была чуть ни голливудской, в глазах — цыганский гипноз, и портовый казанова козырял им...
— Надо публиковать! — сказала недоптица.
— Правда, что ли? — удивился тот.
И стал диктовать ей стихи по телефону. Ломая карандаши — она записывала. Но не сразу! Сперва было эсэмэс с признанием в любви...
— Ваши звонки не дружеские, — заметила как-то Оля.
— Я понял, что «лю»... почти сразу, — ответил он, ленясь закончить слово.
— Кого «лю»? — глупо уточнила Оля. — Меня?
— Да...
И она поверила! Они создали страниц двадцать стихов... Тем временем, недоптицу опробовали и забраковали.
— Торс люблю пышней! — сказал Захар.
Она опустила голову, не в силах скрывать горечь. Насчёт внешности не заблуждалась, но считала — что его талант всё спишет. А списывать пришлось жизнь... Правда, тогда Олечка ещё этого не знала. И искала рифмы — позабыв аптеку.
Город был небольшим. Гудело лето. Про "гения" услыхал местный литклуб... Там не знали, что при ловле птиц он красит клетку, а вместо результата выпускает — будто Змей-Горыныч — дым.
 
Мобильная дуэль
 
Литклуб пригласил поэта почитать. Ольга отобрала лучшее... И распечатала за свой счёт в интернет-кафе. Поэт ушёл напыщенный - а через полчаса звонил с плачем:
— Они заперлись в клубе!
— Кто? — удивилась Оля.
— Сволочи! — крикнул он. — Закрылись от меня!
Орал Захар к месту и не к месту... И аптекарша помчалась его вызволять. Он приметил её на аллее за десяток метров. Набрал номер мобильника, продолжая орать. Они сходились с телефонами, как на дуэли! Её весёлое: «Привет!» — заглушил шум газонокосилки...
И косильщик что-то оглушительно проорал. Скорей всего, обматерил сломавшуюся брейку... Но Захар отнёс его ругань на свой счёт!
— Он злится, — изрек поэт, — потому что я тут... с вами...
— Что со мной? — не поняла она.
— Вы старше... — выпалил поэт. — А это стыдно!
— Мы что, занимаемся сексом на его траве? — съязвила она.
— Я ухожу! — объяснил он, как идиотке.
И с руганью помчался на автобусную остановку:
— Это из-за вас закрыли двери клуба! Узнали, что я с вами, — и закрыли...
На деле, он просто опоздал! Слишком долго восхищался её рифмами... И предал — как чихнул! Оля тоже развернулась и ушла.
 
Морской ребус
 
Косильщик матерился в конце лета. А осенью в аптеку зашел боцман, державший в страхе катера. Ему понадобился аспирин. Впрочем — и грозу морей влекла провизорша... Росту в боцмане было два метра, но аптекаршу он побаивался. И вытягивался в струнку, стоило той нахмурить бровь. Она всех держала в строгости, жалея лишь поэта! В тот раз боцман был, как стёклышко. И задал ей загадку.
— Какой масти была золотая рыбка в сказке?
— Сдаюсь, — не стала гадать Оля. — Селёдка?
— Холодно, — огорошил боцман. — Она к старику из Скандинавии плыла...
— ...и паспорт показала, — съязвила Оля.
— Плыла, плыла и выплыла — на боку два глаза! Плоской камбалой оказалась рыбка, а не золотой...
— Как это? — растерялась Оля.
— «Что? Где? Когда?» смотрели? — завершил с триумфом боцман. — Норвежская легенда, а наш Пушкин взял, да и списал...
«Камбала, камбала», — зациклилась Оля. Поняв — что речь как будто бы о ней... Или не о ней? Но точно не о сказке. Камбалой, случалось, звал её поэт — ходивший на соседнем с боцманом буксире. И мог о её прелестях что-то наболтать... Ей мерещилась камбала, ему — косильщик. Но, в отличие от косильщика, боцман был умён. И намекнул — что Оля у поэта на посылках!
 
Безумный драйв
 
Учёные говорят: человеку невыносимо быть объектом. Оттого и сходят с ума жертвы насилия, что превращаются в объекты... В станок! Объектом не хотела быть и золотая рыбка. Может, на такое превращение и намекал косильщик?!
Оля разгадала обман, но стихи Захара опубликовала местная газета... Он возгордился, перестав отвечать на звонки... Ссора вспыхнула, когда из-за инфляции поэта сократили!
— Всё — ваша поэзия! — снова орал он. — Задурили голову, и я потерял работу.
— Но ты сочинял и до меня...
— Не знаа-а-а-ю... — клинило его. — Я должен подумать! Может, перестану вам звонить!
— А перестань прямо сейчас, — предложила Оля.
И отключила телефон. Три дня жила на лекарствах — благо они рядом. Ещё три плакалась соседке — неделю бегала на берег моря... Рыдала так — что вырубался свет... Но Захару ей ни разу позвонить не захотелось!
Не звонил и он. Шли месяцы. Жизнь аптекарши рассыпалась на кусочки. Пришлось собирать и клеить на безумном драйве — бытию не скажешь: «Тпру...» При составлении микстуры обнаружилась ошибка... Оле грозил судебный иск — но больной выжил. Электрошок был недурным: а коротышке выплатили пять окладов.
— Аптекарша — не Жар-Птица! — изрекал он. — А я поэт... Меня надо вдохновлять. Я ищу не женщину — а музу!
— Ты прав, Захар! — кивали собутыльники. — Уважаем...
 
На всякого мудреца довольно...
 
Компании менялись, в стенах с пенкой находя и стол — и дом! А Олю — будто прокажённую — обходили... Прошёл год. Захар женился, издав виртуальный сборник на Олиных стихах!
Гражданской женой его стала корпулентная хозяйка гвоздевого магазина! Теперь утро начиналось с закручивания винтов, шурупов, вбивания шкантов, стержней, спиц, станин, столбов, перегородок, скоб и скобок... Ввертывания дюбелей и гаек. Поэт не расставался с дрелью сутками, на радость толстенькой супруге!
Пока у него неожиданно не умерла мать!
После похорон он продал «крашеную клетку» — уповая на супругино богатство... Но она не захотела с нищим жить - и поэт вновь поплёлся к аптеке. Уверенно открыл дверь и, как оплеухой, был отброшен звонким:
— Вон! Здесь для тебя ничего не продаётся!
— Что-что? — удивился коротышка.
— Пошёл вон, прямо сейчас! — повторила она, нацелив для острастки щетку.
При виде «орудия» недопоэт ретировался:
— Да ухожу я, ухожу...
И, будто рептилия, стал выползать... Осторожно прикрыл двери и исчез!
 
Русские своих не бросают!
 
Накануне Пасхи открылась дверь аптеки... И вошёл бывший коллега Миша Залетаев — в кожаном пальто. А за ним — бывший шеф, попросту Петрович.
— Привет, Ольга! — сказал Миша, подмигнув.
— А вы откуда? — глупо спросила она.
— Собирайся, девочка, — вместо ответа предложил Петрович. — Пора домой!
— А как же аптека? — захлебнулась слезами Оля.
— Закрывай лавочку, — повторил шеф, — мы на машине!
Народ в аптеке занервничал. Кто-то бросился звонить муниципалам...
— Это — не грабёж! — осадил Петрович. — Попрошу выходить по одному.
— А как же... — всё не успокаивалась Оля.
— Хватит, поехали! — повторил Петрович. — Русские своих на войне не бросают...
Вывел Ольгу и запер аптеку. Размахнувшись, выбросил ключи. А у крыльца шумела ярмарка. Румяные лоточницы торговали леденцами и печеньем, пушистой вербой, крашеными яйцами в разноцветной обёртке, ветками мимозы и берёзкой в клейких листках.
К облакам восходил коричный аромат горячей сдобы, испечённой тут же. А поодаль жужжал моторами сверкающий автомобиль. Из его окон Оле радостно махали друзья детства! Никто из которых недоптицею её не звал... А она перестала гадать — что сказал косильщик.