Руна тридцать четвёртая

Калервы сын, Куллервойнен,
Юноша в чулочках синих,
Стройный, золотоволосый,
В башмачках красивой кожи,
Кузнеца собрался бросить,
Ильмаринена оставить
Раньше, чем кузнец узнает,
Что жена его скончалась:
Он вскипит великой злобой,
С Куллерво он станет биться.
Он, играя, шел оттуда,
Веселясь, от дома Ильмы,
По лесам трубил веселый,
Шел, играя, новой пашней,
Потрясал болота, земли,
И земля вся откликалась
Сына Калервы веселью,
Куллерво злорадным кликам.
Стало в кузнице уж слышно;
Там кузнец работу бросил,
На дорогу вышел слушать,
Посмотреть во двор выходит,
Что там из лесу за звуки,
Кто там в рог в песках играет.
Тут он истину увидел,
Без прикрас, что там случилось;
Видит он: жена уснула,
Там красавица упала;
На дворе она лежала,
Там на травушку свалилась.
И кузнец стоял недвижим,
Тяжело ему на сердце;
Он провел всю ночь, рыдая,
Проливая долго слезы.
Мысль его чернее дегтя,
Не белее угля сердце.
Куллерво идет все дальше,
Он блуждает где попало.
День идет он частым лесом,
По земле деревьев Хийси,
А как к ночи потемнело,
На земле он там уселся.
На земле сидит сиротка.
Так покинутый размыслил:
"Кто меня, бедняжку, создал,
Кто родил на свет сиротку,
Чтоб по месяцам блуждал я
Здесь под воздухом пространным?
Кто на родину стремится,
Кто идет в свое жилище;
Мне же родина – лес темный,
На полях – мое жилище:
Очагом мне служит ветер,
Дождик баней мне бывает.
"Ой ты, Укко, бог верховный,
Никогда на этом свете
Не твори дитя несчастным,
Чтоб дитя сироткой было,
Без отца бы проживало
И без матери осталось,
Как меня ты создал, Укко,
Сотворил меня, бедняжку,
Точно чайку в синем море,
Точно птицу на утесе.
Солнце ласточке сияет,
Воробью оно блистает,
Веселит воздушных птичек;
Только мне оно не светит,
Никогда не светит солнце,
Никогда мне нет веселья.
Кто родил меня, не знаю,
Кто носил меня во чреве;
Может, утка при дороге
Принесла меня в болото
И покинула на взморье
Там, в расщелине утеса.
Потерял отца я в детстве,
В раннем детстве мать родную;
Унесла их смерть навеки,
Весь погиб наш род великий.
Башмаки из льда мне дали
Да чулочки снеговые
И пустили в гололедку
На качающийся мостик,
Чтоб свалился я в болото,
Чтоб упал в гнилую воду.
Но в мои ли, право, годы
Мне лежать мостком в трясине,
Лечь мостом в болотной луже,
Как мосток в трясине зыбкой,
Не хочу упасть в болото:
Две руки ведь я имею,
Все пять пальцев я сгибаю
И ногтей имею десять".
Вот ему на ум приходит,
И в мозгах засела дума
К Унтамо пойти в деревню,
Отомстить отцовы раны,
Слезы матери родимой
И свое несчастье злое.
Говорит слова такие:
"Подожди же, Унтамойнен,
Моего губитель рода!
Я приду с тобою биться,
Разорю твое жилище
И сожгу твой двор широкий".
Вот идет лесная баба,
В синем платье та старуха,
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"Куллерво, куда идешь ты,
Калервы сынок, спешишь ты?"
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"А вот мне на мысли вспало
И в мозгах засела дума
Отправляться на чужбину,
К Унтамо пойти в деревню,
Отомстить погибель рода,
Смерть отца, родимой слезы,
Разорить его жилище,
Обратить жилище в пепел".
Так промолвила старуха,
Говорит слова такие:
"Нет, ваш род не уничтожен,
Калерво еще не умер.
Жив еще старик отец твой,
Мать твоя еще здорова".
"Ты, старушка дорогая,
Ты мне, милая, поведай:
Где отец мой проживает,
Мать моя живет родная?"
"Там отец твой проживает,
Там и мать твоя родная:
На земле живут лапландской,
Где пруды богаты рыбой".
"Ты, старушка дорогая,
Ты мне, милая, поведай:
Как мне той земли достигнуть,
Как найти туда дорогу?"
"Хорошо дойти ты можешь,
И совсем пути не зная:
Ты пройди сначала лесом,
Берегом реки отправься,
День пройдешь ты и другой день,
Так и третий день пройдешь ты;
Поверни потом на север,
Встретишь гору на дороге,
Ты иди ее подошвой,
Обогни налево гору
И придешь к реке оттуда.
Вправо будет эта речка;
Ты по берегу отправься,
К трем тогда придешь порогам,
На конце косы ты будешь,
На довольно длинном мысе.
Там ты хижину увидишь,
На мыске рыбачью хату:
В ней живет отец доселе
И живет твоя родная,
Две твоих живут сестрицы,
Две прекраснейшие девы".
Калервы сын, Куллервойнен,
Собрался идти в дорогу.
День идет он и другой день,
И уже проходит третий;
Повернул тогда на север,
Гору встретил на дороге,
Он пошел ее подошвой,
От горы пошел налево,
Подошел тогда к потоку,
Берегом реки пошел он,
Левым берегом потока,
Подошел он к трем порогам,
На конец косы приходит,
К краю самому подходит;
Там он хижину увидел.
На мыске избу рыбачью.
Он вошел в избушку эту,
И его там не узнали:
"С моря прибыл ты откуда,
Из какого ты семейства?"
"Сына вы не узнаете?
Я дитя родное ваше.
Мужи Унтамо когда-то
Увели меня из дома,
Был я в пядь отца росточком,
Был не выше веретенца".
Мать сперва ему сказала,
Так промолвила старушка:
"О мой бедный сын, мой милый,
Бедный, золотая пряжка!
Ты живой сюда явился,
Ты прошел чрез эти страны!
Как по мертвом я рыдала,
По тебе лила я слезы!
У меня два сына было,
Две прекраснейшие дочки;
Вот из них пропали двое,
Старших двое вовсе сгибли:
На войне пропал сыночек,
Дочка без вести пропала;
Вот сыночек возвратился,
Дочь еще не появлялась".
Калервы сын, Куллервойнен,
Так спросил свою родную:
"Но куда ж она пропала,
Где сестра моя погибла?"
Мать ему сказала слово
И такие молвит речи:
"Вот куда она пропала,
Где сестра твоя погибла:
В лес за ягодой ходила,
Под горою за малиной;
Там-то курочка исчезла,
Птичка сгибла смертью тяжкой.
Там-то без вести пропала,
Как погибла – неизвестно.
Кто по дочери тоскует?
Ведь никто, как мать родная!
Мать ее всех больше ищет,
Ищет мать и к ней стремится;
Так пошла и я, бедняжка,
Отыскать хотела дочку:
Как медведь, я мчалась лесом,
Точно выдра, мчалась рощей,
День искала и другой день,
Третий день еще искала,
Но когда прошел и третий,
Как неделя миновала,
На горе вверху я стала,
На холме весьма высоком,
Там звала я громко дочку,
Там ушедшую искала:
"Где ты, дочка дорогая?
Воротись домой скорее!"
Так звала я громко дочку,
О пропавшей горевала;
Мне в ответ сказали горы,
Так ответили дубравы:
"Не зови свою ты дочку,
Не зови ее так громко!
Не вернется больше дочка,
Никогда она не сможет
Быть у матери в жилище,
Быть у пристани отцовской".