Я тебя никогда...

«Кто знает, может быть, жить – это умереть, а умереть – жить».
 
Эврипид.
 

 
Анна давно проснулась, но вставать не было ни желания, ни сил. Она закрыла глаза и почувствовала, как холодно рукам и ногам. Ее ничего не мучило, ничего не болело. Просто вставать не хотелось и все. Сегодня ей приснилась деревня, в которой она родилась, и Анна никак не могла выйти из этого нежданного сна. Странное дело: под одеялом холодные руки-ноги, а она до сих пор чувствует на себе теплое прикосновение солнечных лучей, которые пробиваются через деревянную перегородку на чердаке деревенского дома. Маленькая Анька щурит глаза, и под самой крышей видит поток света, в котором кружатся, танцуют пылинки, и солнце хохочет молодо и звонко! Так бывает только в детстве. Если она сейчас встанет, солнце перестанет посылать ей сигналы, и она поймет, что сон закончился.
Анна родилась перед самой войной, в 32-ом. После нее, с небольшими интервалами, появились сестра Нинка и брат Алексей. Мать родила Анну в возрасте шестнадцати лет от учителя местной сельской школы, который пропал без вести в конце войны. Анна помнила отца и гордилась им. Шутка ли, учитель в школе! Правда, теперь, по истечению многих лет, она говорила о том, что отец был директором школы. Это было неправдой, но ей хотелось так думать. Евгению – отцу Анны, было почти тридцать лет, когда он увидел мать Анны Марию. После выпитого самогона с отцом Марии сделка состоялась: будущий тесть отдал дочь в надежные руки сельского учителя.
Мария росла без матери. В доме отца жизнь не казалась сладкой. У отца была вторая жена и двое общих детей, и Марии приходилось работать на скотном дворе: кормить и поить скотину, убирать навоз, таскать на себе мешки с зерном. К кухне Марию не подпускали, там и без нее было кому управляться: подрастала сводная сестра Надька. Да и мачеха гнала Марию к скотине, подальше от чистоты и уюта. Когда пришло время покинуть отцовский дом, Мария не очень печалилась. Хотелось свить свое гнездо, и там почувствовать себя хозяйкой. А хозяйка из нее была никакая. Ничему не научилась она в отцовском доме: ни готовить, ни стирать, ни убирать в доме. Евгений частенько бил молодую жену, не мог взять в толк, почему ему досталась такая неумеха. И Мария, сама или с помощью сердобольных соседок, постигала науку домоводства. Она так и не стала чистюлей и расчетливой хозяйкой, но готовила так, что приглашали ее на свадьбы и крестины, как знатную повариху! Все это было потом. А пока Мария терпела побои мужа и с неохотой шла с ним за занавеску: делать детей. Первой появилась Анна. Маленькая, недоношенная, худенькая кричала ночи напролет. Что-то болело, что-то беспокоило, но что могла знать об этом молодая мать? Не выспавшись, не отдохнув за ночь, тыкала в детский рот набухшую грудь, истекала молоком, покрывая коркой длинную, белую рубаху. А утром ребенок неожиданно замолкал и спал до обеда, как ангел. Рядом спала уставшая Мария, разбросав на подушке тяжелые, черные косы. Евгений заходил в притихший дом и, не найдя ничего в кастрюлях, стаскивал с кровати жену, наматывал волосы на кулак и бил нещадно. А вечером – за занавеску. Мужская плоть не хотела терпеть воздержания.
Потом родилась Нинка, за ней Алексей. Мария превратилась в высокую, статную красавицу с большой упругой грудью и тонким станом. Как для деревенской женщины, ножка у нее была маленькая и аккуратная, с тонкой лодыжкой и узкой ступней. Мужские взгляды преследовали ее повсюду, липли к этому памятнику красоты и гордости, как мухи. А дома ее ждали дети: маленькие и проголодавшиеся птенчики. Евгений все чаще «задерживался» где-то. А если приходил домой раньше, то был злым и недовольным. Мария старалась угодить ему во всем, но это мало помогало. Деревенские женщины стремились урвать у жизни кусочек своего счастья и мимо учителя не проходили. То одна, то другая приглашали его к себе вечерком. Он не отказывался. Не мог отказаться.
Когда началась война, старшенькой Анне исполнилось девять лет. Она уже вовсю ворочала кастрюли на плите. С трудом носила тяжеленные ведра с водой, выливая половину на босые пятки. Как обжигала детские ножки студеная вода! Но делать было нечего: мать ходила на работу, а отец, как сознательный, ушел в партизаны. Теперь Анна вспоминала отца очень часто. Вот он купил ей красивую, с разноцветными картинками, книжку, вот он учит ее читать, вот подбрасывает к потолку, и маленькая Анна звонко смеется. Теперь ей казалось, что с уходом отца закончилось счастье. А что мать? Мать только ругает, заставляет присматривать за сестрой и братом, наказывает за непослушание. В маленьком сердце Анны появлялись первые ростки злости против брата, сестры, матери. Ей так хотелось погулять! Хотелось – перехотелось.
Когда война закончилась, Анна была уже подростком. Отец домой так и не вернулся. Мать сказала, что он пропал без вести. Что это значит, Анна не понимала. Она почти не училась в школе. Не любила школу, не любила учиться, не любила читать. За исключением той книжки с яркими картинками, которую подарил отец. Всю жизнь писала без точек и запятых, на одном дыхании, с ошибками и непонятным смыслом. Писала, как чукча. Своей неграмотности стала стесняться спустя годы. Причину не помнит. Поняла, что это нужно скрывать и все. То говорила, что не видит, то очки забыла, то голова болит. Возраст стал благом для недоучившейся Анны. Иначе, как это понимать: отец – директор школы, а дочь неграмотная.
Из родительского дома вырвалась, как весенний ветер. Не могла и не хотела оставаться с матерью. Единственной из всей семьи была ниже среднего роста, круглолицая, улыбчивая. У нее не было царственной осанки матери и ярких голубых глаз сестры Нинки. Но что-то в ней было смешливое, заводное, детское! Ребята не замечали ни маленького роста, ни легкой кривизны ног, ни пухлых щек и бегали за ней табуном. В городе Анна устроилась работать на завод и сразу стала своей среди своих. Там же познакомилась с будущим мужем. Честно говоря, неизвестно чем бы закончились все эти ухаживания, если бы Анна не узнала, что ее Коля не простой рабочий, а фельдшер по образованию. За простого работягу она бы не пошла. После женитьбы, Анна почувствовала, что станет матерью, и Николай увез ее в деревню к родителям.
Хотелось, чтобы ребенок родился в спокойной обстановке, экономя при этом деньги молодых родителей. В конце лета родился мальчик. Николай был так счастлив, что не отходил от Анны ни на шаг. Деревенские посмеивались над ним, потому что Николай и пеленки стирал, и песни пел, и строгал что-то весело и задорно в сарае, и кашу готовил, пританцовывая и целуя молодую жену.
Когда ребенку исполнился год, Анна заскучала. Ей надоела деревенская жизнь. Николай строил планы, собираясь остаться в деревне надолго, но Анне это было неинтересно. Ей было скучно. Она хотела жить в городе, ходить в театры, танцевать на заводских вечеринках, пить ситро и есть мороженное, которое она обожала.
Но тут неожиданно заболел сын. Ребенок метался в кроватке с высокой температурой, и сбить ее никак не удавалось. Николай сутками сидел рядом с ним, а ребенку легче не становилось. Непонятные судороги сковывали детское тельце, и казалось, что этому не будет конца. Когда приехал врач, то поставил неутешительный диагноз: полиомиелит. Как бороться с этим диагнозом никто не знал, и Анна решила ехать в город. Николай умолял ее не ехать, повременить, но Анна была непреклонной: надо ехать. В городе она устроится на работу, заберет Николая с ребенком, а там все как-то устроится. И уехала.
Пока Анна налаживала свою жизнь в городе, устраивалась на работу, добивалась общежития, ее хватало только на то, чтобы прикоснуться к подушке и уснуть. По выходным дням ехала к матери в деревню за продуктами: экономила деньги. Мать нагружала полные сумки и авоськи продуктами и провожала к автобусу. А сама стояла на обочине и долго провожала автобус глазами, пока тот не исчезал за поворотом. Мать почему-то чувствовала облегчение. Она не знала, как помочь Анне, но за то короткое время, которое она проводила с дочерью, не раз ловила на себе враждебный взгляд Анны, выслушивала ее советы по поводу ведения хозяйства, недовольство от расточительности и непонятной щедрости. Мария была щедрой и хлебосольной, а это, с точки зрения Анны, было большим недостатком матери.
Когда сыну исполнилось два года, Анна наконец-то смогла забрать его в город. Семья была на грани развода. Николай измучился с маленьким больным ребенком и уже не надеялся на то, что совместная жизнь с Анной возможна. Но приехавшая в деревню Анна, не дав ему опомниться, замельтешила, закружилась, одарила родственников небольшими подарками, и не успев как следует обидеться, Николай с ребенком оказались в крохотной городской комнатенке без окон. Администрация завода, войдя в трудное положение молодой семьи, предоставила им временно комнату в общежитии – бывшую бельевую. Николай с энтузиазмом принялся за ремонт, и вскоре комнатка приобрела жилой вид. Эта временность растянулась на годы. Когда семья получила двухкомнатную квартиру в "хрущевке", сыну было почти пятнадцать лет, а Анна родила здоровую, долгожданную девочку. Дочь сблизила супругов, ставших почти чужими людьми. А ведь Анна всю жизнь мечтала о большой и чистой любви! В молодости не складывалось с большой и чистой: этот рыжий, у того нос не такой, у третьего ничего, кроме гармошки, не было, четвертый ростом не вышел. А хотелось красивого, высокого, культурного, с положением. Нравился ей один. Долго нравился! Замирала в его присутствии. Старалась почаще попадаться на глаза. Но ничего из этого не вышло. Вениамин, так звали мужчину, был сыном соседей по лестничной площадке. Лет сорока, холост, хорош собой, он работал преподавателем в каком-то институте.
Женщины ходили к нему, как косули на водопой. Он давно чувствовал, что Анна к нему неравнодушна. Поэтому взял ее прямо в прихожей, на грязном половике, грубо и без сантиментов. Как прислугу или проводницу в поезде, который мчится неизвестно куда. Анне понравилось. Но больше к соседям она не заходила, а сосед не приглашал.
Николай пристрастился к выпивке, частенько сам затевал ссоры. Что-то в нем сломалось. Его будто обесточили. Свет пропал. Он не чувствовал больше Анну – живую и теплую. Все это время он заботился о сыне, возил его в детские санатории, лежал с ним в больницах, советовался с врачами. А когда ребенок пошел в школу, Николай решал с ним задачи, писал диктанты, читал книжки, защищал от жестоких и сильных сверстников. Он обожал своего первенца и жалел его.
Так и плыла их семейная лодка: Анна командовала, а мужики гребли веслами. Даже себе Анна не признавалась в том, что стесняется больного сына. Она чувствовала себя убогой и какой-то ущербной из-за того, что она, молодая здоровая девка, не смогла уберечь сына от болезни и теперь вынуждена стыдиться этого. Это была ее тайна, ее вечный секрет. С ним она и умрет. А вот подрастающая дочь радовала! Девочка росла крепкой, симпатичной, с копной вьющихся волос. Одно огорчало Анну: дочь становилась похожей на свою бабушку Марию. Такая же высокая, статная, кровь с молоком. Окружающие замечали сходство, и, желая сделать приятное Анне, говорили: «Копия бабы Марии!» Анна бесилась, и ее настроение падало до нуля. Потом привыкла. Она по-прежнему ездила к матери в деревню за продуктами, делала заготовки на зиму. Но помощи от Анны было мало. Приезжала в субботу, а в воскресенье уже спешила обратно. Анна замечала, как стремительно стареет мать, как с трудом передвигается на пораженных полиартритом ногах. Теперь мать подолгу сидела на лавочке у дома, обмотав колени какими-то тряпками, согревая их и обманывая себя в том, что это ей помогает. Анна подозрительно оглядывала хозяйство и замечала, что мать живет неэкономно. Все чаще в голову приходила мысль продать домик и забрать мать к себе, но представить себе, как она будет жить с матерью в одной квартире, не могла.
Дети выросли, и Николай ушел. Квартиру разменяли, и Анне досталась маленькая квартирка, которую она возненавидела сразу. Ей хотелось жить с дочерью, но дочь была против. Слишком часто Анна влезала в ее личную жизнь. Стоило Анне позвонить дочери на работу, как ту начинало колотить и все заканчивалось ссорой. Анна ревновала дочь к отцу, с которым та часто виделась. А потом Николай умер, и ревновать стало не к кому.
К мысли о продаже дома в деревне Анна готовилась долго. В ее голове зрели всевозможные проекты и планы. То ей хотелось просто взять деньги, то купить на них новый дом, где уже она, Анна, будет хозяйкой. Но все планы рухнули после того, как дом был продан, а с рублем что-то случилось. Теперь она не могла купить даже самый захудалый домишко. И брат Алексей согласился взять мать к себе. Мать тосковала и плакала. Ей так не хотелось уезжать из родной деревни! Но Анна пригрозила, что приезжать не будет, и мать согласилась.
Что-то не сложилось у старухи с невесткой. Живя замкнуто и тихо в доме сына, Мария отчетливо понимала, что здесь ей не рады. Анна, скрепя сердце, забрала мать в город. Каждый день она изводила себя детскими воспоминаниями, где была мученицей и выполняла каторжную работу. Она накручивала себя до такой степени, что когда встречалась глазами с матерью, то ей казалось, будто из ее собственных глаз льется что-то белое и вязкое, похожее на ненависть. Все раздражало ее в старухе: ее неаккуратность, медлительность, добродушие, разговоры, ее одиночество. И Анна, будто в отместку, уходила из дома на весь день. Она сидела безвылазно у дочери, посещала своих малочисленных подруг. Лишь бы не дома, лишь бы не с матерью. Но и этого ей было мало. Однажды ей показалось, что мать не рассталась со своими деревенскими привычками, и угощает соседей чем-то, что принадлежит ей, Анне. Весь вечер она звонила сыну, дочери, знакомым и жаловалась, какой бессовестной и неблагодарной оказалась мать: раздает то, что Анна с таким трудом зарабатывает. На следующий день мать была наказана. Анна закрыла ее на ключ, и теперь старая женщина не могла выйти даже во двор.
Старуха смотрела на мир через окно и думала о том, что люди тогда молоды, когда не знают об этом. Она тоже не знала когда-то, что молода. Знала только то, что она здоровая, сильная, крепкая, как ломовая лошадь. Сейчас она не чувствовала себя живой и воспринимала жизнь стереофонически, на слух. Она зависела от Анны и в то же время не зависела ни от кого. Слезы текли по старческим щекам, и вместе с ними как будто уходила боль из сердца. Слезы были солеными, а сердце легким. Счастье никогда не задерживалось возле нее надолго. Его забирали другие люди или оно уходило само. Не все ли равно по какой причине уходит счастье, если оно уходит. Там, где есть начало, должно быть продолжение. Или конец. В ней сидело опустошение. В этом опустошении билось сердце. Работало вхолостую. Вся энергия уходила из нее, будто она умирала, а душа вот-вот освободится и полетит. Ей давно хотелось почувствовать это особое чувство освобождения, радостного растворения, слияния с небом. Она ждала.
Анна, возвращаясь домой, с досадой вспомнила, что забыла починить кровать, на которой спала мать. Та несколько раз жаловалась дочери, что кровать шатается и стоит непрочно. Ничего. Все завтра. Открывая ключом входную дверь, Анна почувствовала, что в квартире стоит мертвая тишина. Лампочка под потолком тускло заморгала, и Анна увидела, что мать лежит на полу, рядом с покосившейся кроватью. Она дышала, но не откликалась на зов. И Анна вызвала «скорую». Мать больше не вернулась в свое заточение: умерла в больнице. Она прожила на свободе всего два дня.
Сейчас Анна давно уже ничего не ждала. Ей было скучно, мутно, слякотно. Она почти не выходила из дома. Мир потускнел и растерял все свои краски, которые так любила Анна. Она лежала под одеялом и не могла согреться. То ли во сне, то ли наяву ей снилась деревня, солнце, согревающее ее сквозь деревянную перегородку. И мать... с теплыми, мягкими руками.