Семейный разговор (альтернативная новелла) в соавторстве с Изабель де Лаваль)

Семейный разговор
 
(альтернативная новелла в соавторстве с Изабель де Лаваль)
Как бы там ни было, благодарю за чудесное соавторство.
 
I
 
Екатерина Клевская размышляла... С чего начать этот разговор с мужем?
Под ее рассеянным взглядом стежки на полотне ложились неровно и так же рассеяно. Престольная пелена, которую герцогиня вышивала, казалась бесконечным белым морем, которое никогда не станет синим.
Как не старалась герцогиня вышить прелестный, одухотворенный лик ангелочка - его личико выглядело совсем не умильно, а сердито и даже, зло.
 
Екатерина принялась выпаривать проделанную с таким усердием работу и стала заново прокладывать тонкие голубые стежки.
Клевская умела и любила вышивать . За годы, проведенные в трауре по покойному первому мужу, престарелому принцу де Порсьену, надо было научиться чем-то занимать себя, чтобы не отдаваться всеобъемлющей меланхолии - частому спутнику молодых вдов.
 

А еще - спрятаться от настойчивых увещеваний ее родных немедленно, по окончании траура, выйти замуж за кого-нибудь, достойного ее теперешнему высокому положению и состоянию. Три года пришлось водить родню за нос, не снимая постылый вдовий наряд, хотя ее сердце ненавидело это строгое траурное платье и вдовье покрывало.
 
Оно напоминало ей белую ткань для Престольной пелены на которой нет никакого сюжета, словно все уже закончилось в ее жизни и никогда не наступит. И все же, утешало то, что на белой вдовьей пелене ее судьбы теперь можно было вишить желанную картину нового счастья...
 

Екатерина училась развлекать саму-себя. Она с удовольствием читала на латыни и, конечно, вышивала. Последнее увлечение стало ее любимым и действенным средством, чтобы разогнать сумрачные мысли и излить свои мечты и надежды в более реальную и ощутимую форму. А сегодня это было единственным средством для того, чтобы скрыть от домочадцев, как тяжело на ее сердце, и как напряженно она пытается найти выход из ситуации, которая на самом деле, выхода, должно быть и не имеет...
 
Она вышила свою вдовью пелену - вышла замуж. Но стала ли от этого счастливее?
Умильный вид ангелочка все также не желал появляться из-под ее иголки. Вместо него на полотне проступал образ, напоминающий красивые, несколько резкие черты знакомого мужского лица – лица ее супруга, герцога де Гиза. Всегда, по обыкновению, слегка сердитого, с разметавшимся ореолом белокурых волос вокруг его беспокойной головы.
 

Генрих де Гиз никогда не отличался мягкостью нрава, и она, когда выходила за него замуж, прекрасно знала об этом. Как и о тайне, которая уже давно не являлась тайной для целого Парижа – его увлечении принцессой Маргаритой Валуа.
 
Так что и винить некого, а женские упреки и слезы – самые плохие советчики в таких делах, да и вряд ли они помогут ей, потому и обращаться к ним нет нужды. К этим средствам прибегают только слабые женщины, когда ничего другого не остается. Екатерина научилась быть сильной.
 

Но пока все эти слухи не касались ее ушей на прямую – Ектерина де Гиз делала вид, что страсть ее супруга к Марго – как называли принцессу Валуа в Лувре – выдумки досужих придворных сплетников, не более. Генрих де Гиз был ее девичьей мечтой, за которую пришлось заплатить достойную цену. Зачем же теперь требовать плату обратно? И к чему приведет эта потеря душевного равновесия – если она станет придираться и упрекать неверного мужа?
 

Екатерина отложила вышивку, айкнула и поднесла к губам уколотый иголкой палец. Прислушалась к раздающемуся за дверью голосу и шагам на лестнице. Это был де Гиз. Сегодня он возвратился из Лувра рано – за окном еще не успело смеркнуть, а потому не пришлось зажигать свечи в покоях Екатерины, и она вышивала при закатном свете. Вошел. И она улыбнулась сама-себе, сравнив лик сердитого ангелочка на вышивке с его живой копией.
 

- Вы рано сегодня, супруг мой! – произнесла она с очаровательной улыбкой, когда Гиз вошел в ее покои. – Впрочем, мне приятно, что Вы сегодня решили вернуться из Лувра пораньше. У меня к Вам есть разговор, и я надеюсь, Вы не будете слишком строги ко мне, Генрих, за мою дерзость говорить с Вами об этом.
 
II
 
А между вчерашними страстными любовниками пролегла трещина, и она с каждым днем становилась все глубже, грозясь перерасти в настоящую пропасть, разделяющую герцога де Гиза и Маргариту Валуа. И имя этой пропасти было – Наварра. Маргарита, красавица Маргарита клялась, что не станет женой Беарнца, но, однако, приготовления к свадьбе шли полным ходом.
 
Герцог ревновал. Ему казалось оскорбительной сама мысль о том, что его прекрасная любовница может принадлежать другому мужчине. Да, он был вынужден спешно жениться, чтобы опровергнуть самые злостные слухи об их с Маргаритой связи.
 
Но иначе ему бы пришлось поплатиться кое-чем посущественнее, чем свобода, флорентийка бы не допустила, чтобы ее дочь пошла под венец с принцем из Лотарингского дома. Союз лилий и дроздов был слишком опасен для трона Валуа.
 
Итак, Маргарита плакала и клялась, Гиз ревновал и злился, их любовные свидания все чаще заканчивались ссорой, либо же болезненной вспышкой страсти, страсти, иссушающей сердце и отравляющей душу. Сегодняшний день не стал исключением, и, возвращаясь в отель Клиссон, Генрих был мрачен.
 

Проводить вечер с домочадцами ему не хотелось, хотя его супруга, Екатерина, и согревала отель Клиссон мягким сиянием своих глаз. Можно было отправится в город с ближайшими дворянами, Шамбре и д’Анжервилем, уж чего-чего, а развлечений ночной Париж предоставлял достаточно. Но беда в том, что даже буйное веселье, которым не гнушался ни король, ни принцы, не прельщало Гиза.
 
На минуту в раздумье остановившись у дверей, ведущих в покои жены, Гиз все-таки решил войти. Он старался быть любезен с той, кому небо и случай определило ему в супруги, но разве его вина в том, что образ Маргариты преследовал его и днем и ночью, заслоняя собой милые черты Екатерины Клевской.
 

- Добрый вечер, мадам, - коротко поклонился он жене, бросив беглый взгляд на вышивание. – Я еще не имел удовольствия видеть вас сегодня, поэтому решил засвидетельствовать вам свое почтение. Надеюсь, вы здоровы.
 
Собственно, Генрих считал, что тем самым он выполнил долг внимательного мужа и собирался удалиться, когда слова супруги застали его у дверей. Обернувшись, он с недоумением посмотрел на Екатерину, очаровательно улыбавшуюся, и просящую о разговоре. Разговор? О чем?
 
- Конечно, сударыня, я охотно выслушаю вас. Но сначала прикажите принести вина.
Гиз опустился в кресло, с обреченностью готовясь выслушать жену, которой наверняка вздумалось поговорить с ним о каких-то своих, домашних делах.
 
III
 
Оставив вышивание, Екатерина подошла к двери и мановением изящной руки позвала служанку. Тихо, вполголоса приказала ей зажечь в помрачневшей комнате свечи и принести вина для мужа, а затем, взяв низкую скамеечку, на которую имела обыкновение ставить корзинку с рукоделием, села подле Гиза.
 
Теперь, она могла лучше разглядеть его лицо: уставшее, с залегшим в глазах и на челе невысказанным гневом. Однако, гнев супруга не страшил Екатерину. Она была спокойна и с нежной улыбкой на устах наполнила ему бокал, промокнув кровавые капли вина на прозрачном стекле белой батистовой салфеткой.
Отложив белый кружевной батист, обагренный винным пятном, словно только что прижатый к сердечной ране, Екатерина подала Генриху бокал.
 
В каждом ее движении были обращенные к нему внимание и забота, что, несомненно, не могло не тронуть сердце Гиза. Женщина, которой он чуть ли не ежедневно изменял, смиренно и с любовью почитала его, как своего супруга, зная при этом о потаенной страсти его души.
 
- Я обратилась к Вам с просьбой остаться, потому что имею к Вам разговор, – повторила Екатерина снова спокойным и тихим голосом.- И, к сожалению, то, что я хочу Вам поведать, муж мой, мне крайне неприятно. Но поскольку перед Богом и людьми Вы мой единственный защитник. К кому же мне еще обратиться?
Настороженный вопросительный взгляд де Гиза заставил ее на миг умолкнуть, но пока он пил вино, молодая женщина продолжала так же спокойно и тихо.
 
- Сегодня утром я стала невольной, случайной свидетельницей, как шептались наши служанки. Они говорили о том, что я, очевидно, глупа, раз не препятствую Вам, моему мужу и господину, встречаться в Лувре с другой женщиной. Они называли имя принцессы Валуа и говорили, что, очевидно, я не так хороша, раз мой муж изменяет мне с другой.
 
Я сделала вид, что не слышала этих слов, и не стала отбирать у несчастных кусок хлеба. Они - бедные люди, не ведающие, что всего лишь переносят вымыслы и сплетни. Но позже я отправилась в церковь моей покровительницы, Святой Екатерины, на утреннюю мессу. Однако, и там, за спиной, я слышала шушуканье и смех вполне приличных господ, среди которых были и Ваши друзья из придворных. И в этом шепоте я различала мое имя, а также имя принцессы Валуа.
 
Екатерина долила в бокал супруга вина, и пока Гиз сохранял гробовое молчание, она продолжала, устремив на него мягкий взгляд своих выразительных карих глаз.
 
-Я никогда не прошу Вас, мой супруг, ни о чем; не спрашиваю, куда Вы идете и когда будете, хоть мне и не все равно, какими заботами наполнен Ваш день. Я не требую от Вас внимания, довольствуясь вот такими вот мимолетными встречами и разговорами, как сейчас, хоть что скрывать – мне приятны Ваша ласка и забота. Не прошу от Вас выявления страстной любви, хотя, видит Бог, лучшее время нашего с Вами брака все еще продолжается, и Вы никогда небыли мне противны. Я не питаю иллюзий Генрих, потому что знаю: принудить кого-либо к любви невозможно, а Вас...и подавно.
 

Вы не дали мне остаться вдовой, Ваше имя служит мне защитой и покровом среди сильных мира сего. И я довольствуюсь тем, что мне послал Господь, хотя и не перестаю возносить Ему молитвы.
Но как Ваша жена, я прошу Вас, моего супруга и защитника: оградите меня от этих сплетен и насмешек. Я не хочу, чтобы над моим именем насмехались ни в нашем доме, ни в Лувре, ни даже в какой-нибудь парижской харчевне. И знаю, что у Вас, Генрих, есть достаточно мудрости и влияния, дабы прекратить подобные насмешки.
 

Уж лучше пусть о Вашей жене говорят, как о покойнице: или хорошо или - никак. Потому что в первую очередь, таким образом, порочится Ваше имя, которым я дорожу превыше всего.
Екатерина легко коснулась руки Гиза и поднесла ее к своим губам – жест, выражавший ее крайнюю признательность и преданность своему супругу. Ее обоняние не могло не уловить опостылевший ей едва ощутимый аромат мускуса, исходящий от его пальцев – любимый аромат принцессы Маргариты Валуа.
 
IV
 
Генрих слушал, и изумление в его душе перерастало в гнев. Гнев, правда, был обращен не на жену, а на тех, кто посмел потревожить ее покой сплетнями о связи герцога с Маргаритой Валуа. Екатерина ему была по сердцу и к тому же подарила сына и наследника, уже одно это обязывало Генриха позаботится о ее благополучии. Разумеется, в понимании герцога, благополучие жены не означало верности ее мужа и повелителя. Но уж сделать такую малость, как оградить ее от неприятных разговоров слуг и придворных он может.
 
С грубоватой нежностью погладив Екатерину по щеке, он ответил:
- Конечно, сударыня, вы вправе просить меня о защите, а мой долг оказать ее вам. Благо, сделать это не трудно. Вы мне укажете тех, кто огорчил вас слухами, и обещаю, больше они не произнесут ни слова. Что касается служанок…
 
Гиз хотел было заметить, что слушать праздные разговоры слуг – не дело для герцогини де Гиз, но сдержался. Женщины слабы, следует по возможности проявлять к ним снисходительность и доброту. Екатерина же, показав себя примерной супругой, вдвойне заслужила и доброту, и снисходительность, поэтому Генрих удержал резкие слова, готовые слететь с языка.
 
- Что касается не в меру болтливых служанок, то найти новых, знающих свое место и свой долг будет несложно.
 
V
 
С неизъяснимой нежностью Екатерина прижалась щекой к ладони мужа, словно через это простое, ласковое прикосновение пальцев герцога к своей щеке она могла впитать всю его любовь, заботу и нежность.
 
-Мой дорогой супруг, позвольте мне просить Вас быть снисходительным к нашим домашним слугам. – Тихо произнесла она. – Давайте будем выше их болтовни.
 
К тому же, – добавила Екатерина, не отрывая взгляда от взгляда герцога, - Если Вы смените всех служанок - то по городу поползут слухи, а уволенная прислуга станет болтать еще больше. Они не опасны, Генрих, ручаюсь Вам. Они невежественны и судят лишь о том, что видят. Вот сегодня, сейчас Вы здесь, со мной, и я уверена, что моя служанка в недоумении, а завтра утром она с усердием станет рассказывать остальным, как Вы добры ко мне, и как они ошибаются.
 
- Просто окажите мне какую-нибудь услугу, любезность, когда моя служанка войдет, и этого будет достаточно, чтобы изменить ход ее мыслей. Уверяю Вас.
Что же касается господ из церкви – я не знаю их имен в точности, просто видела в Лувре, в Вашем обществе, когда Вы любезно брали туда меня с собой. Но все они принадлежат к свите принца Анжуйского.
 
По лицу Екатерины на миг пробежала тень. Она знала о тихой вражде ее мужа и Монсеньора Анжу. И если бы не амбиции первого и интриги второго – эти два прекрасных принца – Анжуйский и Лотарингский - могли бы стать лучшими друзьями и опорой Франции, соединив вместе усилия и волю для ее блага. Однако, политика Лувра Екатерину теперь интересовала мало.
 
Она увлечется ею намного позже, когда ее возлюбленного герцога де Гиза не станет, а на карту будет поставлено благополучие их детей, а также ее собственная судьба. А пока она была молода и счастлива уже тем, что ее строгий и грозный супруг восседает перед ней в своем кресле, подобно Зевсу Олимпийскому работы античного скульптора Фидия, и уделяет ей свое, пусть и мимолетное расположение и внимание, выказывая заботу о ее судьбе.
 

Екатерина отогнала прочь сумрачные мысли, улыбнулась Генриху и снова прикоснулась губами к пальцам супруга, все еще ласкающим ее щеку.
 
- Однако, я не хочу быть той женой, которая приносит Вам, утомленному дневными заботами и трудами только дурные вести, - произнесла она, боясь разрушить ту очаровательную атмосферу, что на это краткое время соткалась между ними в вечернем воздухе ее покоев.
 
- Осмелюсь заметить, мой супруг, что добрые и благодатные новости должны исходить из нашего дома, а не дурные - входить в него. Еще одно слово, и я, если Вы того не пожелаете сами, больше не задержу Вас, Генрих.
 
Глаза герцога вопросительно взглянули на нее. Ах, он, вероятно, ожидает какой-нибудь блажи от своей благоверной!
- Я желала удостовериться, прежде чем сообщить Вам эту новость, и вот, сегодня удостоверилась. Похоже, Святая Екатерина благосклонна ко мне, потому что я снова ожидаю от Вас ребенка, супруг мой, – произнесла она.
 
VI
 
При этом известии, дорогом сердцу каждого мужчины, лицо Гиза осветила улыбка. Еще один ребенок! Еще один сын, если будет на то воля Господа. Мрачные мысли на какое-то время отступили, уступив место гордости и благодарности жене. С досужими сплетниками он разберется позже.
 
- Это прекрасная новость, моя милая супруга, и я благодарен вам за нее, - тепло произнес герцог, поднося, в свою очередь тонкие пальцы жены к своим губам.
 
Стоило признать, что тут судьба была к нему благосклонна, подарив рачительную хозяйку и плодовитую жену. Когда-то он был уверен в том, что лучшей жены для него, чем Маргарита Валуа и быть не может, но сейчас он в этом сомневался. Пусть Маргарита наполняла его ночи огнем и страстью, но зато дома его ждала тихая гавань, улыбчивая, милая жена и первенец, к которому скоро прибавится еще один ребенок.
 
– Тогда мы должны позаботиться не только о вас, но и о ребенке, которого вы носите. В Париже становится все жарче, лекари опасаются вспышек чумы, может быть, вам стоит перебраться за город, туда где тихо и прохладно?
 
«А заодно туда, где ушей моей жены не коснуться слухи и сплетни, способные потревожить ее покой», - подумал Гиз, отлично понимая, что всех сплетен ему не унять и всех сплетников не призвать к ответу.
 
VII
 
По лицу Екатерины Клевской пробежала легкая тень. Уезжать из Парижа? В словах ее властного супруга звучала искренняя забота и беспокойство о ней и детях, но почему-то на сердце у нее стало тяжело. Не то чтобы ее присутствие в отеле Клиссон могло как-то преградить герцогу де Гизу возможность ей изменять с другой - с принцессой Валуа или любой другой дамой из Лувра. Нет. Думать так было бы смешно и наивно. Ничто не могло помешать ее своевольному Генриху, если он чего-то желал: купить породистую быстроногую лошадь, владельцем которой не прочь бы стать сам Монсеньор Анжуйский или король Наваррский, или увести из-под их носа придворную даму, расположения которой те могли настойчиво добиваться.
 
Здесь Екатерина была совершенно бессильна. И ее сила заключалась именно в том, чтобы не вмешиваться в подобные вещи. У нее и так было достаточно забот. Старинному Клиссону нужна была хозяйка, умеющая поддерживать порядок.
Однако, отправляясь в загородное родовое поместье Гизов, она лишалась тех часов видеть своего супруга и говорить с ним, которыми несказанно дорожила, когда он заходил в ее покои утром или вечером. И пока он пил вино и разговаривал с ней – она могла насладиться его обществом. За исключением, конечно, счастливых ночей его любви, отведенных Богом Екатерине Клевской не смотря ни на что.
 
- Я не стану перечить Вам, дорогой супруг, и если Вы пожелаете, я отправлюсь в загородное имение. Но могу ли я просить Вас все же, позволить мне остаться здесь, в Париже? Я привыкла к той атмосфере, которую Вы любезно создали для меня в Клиссоне, и в загородном имении мне будет очень скучно без привычных занятий. Сестры могли бы навещать меня, и все было бы чудесно!
Екатерина смолкла, только за тем, чтобы посмотреть в глаза герцога и убедиться, что не видит в них явного возражения ее просьбе.
 
-Но, кроме того, - продолжала она совсем тихо, – Я буду совсем лишена Вашего драгоценного общества. А, не видя Вас совсем, я не могу чувствовать себя счастливой даже в Вашем роскошном загородном замке.
 
Внутренне Екатерина напряглась, ожидая, что ответит ей герцог. Возразит ли, рассердится или снизойдет к ее просьбе. Гиз никогда не был жесток к ней, и его несколько грубоватая нежность все же была нежностью, от которой ее сердце таяло; но что же скажет он сейчас?
 
VIII
 
- Если вы хотите остаться в Париже, мадам, так оно и будет, - заверил Гиз жену, желая доставить ей это небольшое удовольствие. В конце концов, просьба была незначительна, а желание быть ближе к сестрам так естественно. Да и в отеле достаточно слуг, чтобы позаботиться о герцогине. – Но если вдруг передумаете, вам достаточно только сказать…
 
Генрих хотел было уже осведомиться о здоровье своего старшего сына и наследника. Когда в дверь, почтительно склонившись в поклоне, проскользнул слуга. С видом многозначительным и таинственным он держал на маленьком серебряном блюде изящно сложенную записочку без подписи, но Генриху было достаточно одного взгляда на клочок бумаги, запечатанный красным сургучом, чтобы его сердце забилось как безумное. От записки исходил слабый аромат мускуса.
 
С нарочито безразличным выражением лица он развернул записку, прочел несколько слов, написанным летящим почерком Маргариты. Она хотела его видеть. Она просила его о свидании. Сейчас, немедленно.
 
Одна фраза, но какой силой она обладала над сердцем Гиза!
Нежно поцеловав жену в высокий лоб, он поднялся, мыслями находясь уже воле белых коленей Маргариты Валуа.
 
- Простите, милая моя жена, но я вынужден вас покинуть. Дела. Покойной ночи и пусть ангелы берегут ваш сон!
Выйдя из комнаты, герцог приказал слуге подать короткий плащ и кинжал. На Париж спускалась ночь, а его ждала Маргарита. Пока еще его Маргарита...