Пуська

Она была тогда еще маленькой.
Она закончила второй класс и ее «вывезли на дачу».
Дача была большая.
И старая. На ней она провела первые годы своей жизни, воспоминания о которых не остались в ее памяти, зато были запечатлены на фотографиях. И поэтому впоследствии ей казалось, что она помнит себя с раннего детства.
 
Дача была выдана ее деду за заслуги перед Родиной в пожизненное пользование. В аренду. Не знаю, как дело обстоит сейчас, и используется ли такая практика до сих пор, но тогда это было нормальное явление.
 
Я это к тому говорю, чтобы было понятно. Потому что эта дача была размером не 6 соток, не 12 соток, а 5 гектаров.
 
На этих «угодьях» был яблоневый сад с домиком-шалашом для сторожа. Для сторожа-садовника был дом, в котором он жил с семьей.
 
Была березовая роща с кучей галдящих по весне грачей.
 
Был пруд, окруженный по периметру вишневыми деревьями. И по весне они радовали неописуемой красотой и отражением в воде, а в конце лета – множеством созревших вишен, которые можно было поедать, плавая в пруду. Посередине пруда росла яблоня. Потом яблоня погибла. Но в середине пруда остался маленький холмик с пеньком, который она любила находить, плавая в пруду, и отдыхала на нем: можно было встать на него – помещались только стопы.
 
Еще там было просто поле, непонятного предназначения. И еще одно поле-поляна, по периметру окруженное асфальтовой дорожкой. И также по периметру были высажены деревья. Как она потом обнаружила, это были груши, одичавшие, но все еще очень вкусные.
 
Почему я так часто пишу «были»? Потому что, дача и жизнь на ней осталась в ее памяти, так же, как детство. Когда ее дед умер, дача была изъята. И кто там теперь живет, она не знает.
 
На этой даче был большой дом со всеми удобствами. Это сейчас обыденно иметь на даче ванну, туалет, отопление. А тогда это было в диковинку.
 
И в доме сторожа таких удобств не было, хотя он тоже жил в своем доме круглый год.
И в том дачном домике, где она жила с мамой тем летом, удобств тоже не было. Был летний домик, который практически стоял на земле, потому что даже ступенек не было к входной двери.
Был маленький предбанничек-прихожая, потом вход в домик. Сначала вы попадали в кухню – отделенный от общей площади кусок комнаты, а из нее дверь вела в комнату.
Мебели там не было. Кое-что приносили из большого дома. В кухне ее мама готовила на керосинке. Воду брали из колодца.
Посуду мыли в тазу.
Этот «знаменитый» таз до сих пор у нее на даче (на 6–ти сотках). И по весне, пока не дают воду в дачный поселок, она в нем моет посуду, как когда-то в детстве.
 
Мы с ней вместе учились, поэтому я бывала на этой даче и могу так подробно все это описывать, потому что все видела своими глазами.
Для нее эта дача была не чем-то особенным, а просто обыкновенной дачей: она на ней родилась и других не видела. А для меня – просто чем-то экзотическим.
 
В то лето ее привезли на дачу. И она там жила все три месяца. Это было обычное лето.
Но одно событие, произошедшее там, она запомнила на всю жизнь.
Наверное, это было первое предательство, которое она осознала. И никогда не смогла его пережить. Хотя решение о нем было принято не ею. Но она до сих пор считает, что принимала участие в «приручении». Помните, у Экзюпери: «Мы в ответе за всех, кого приручили?»
И многим может показаться смешным: взрослая тетка, которая рыдает над брошенной когда-то в детстве кошкой. Но это, наверное, расставание с детством и понимание того, что взрослая жизнь - это не всегда справедливо. И тогда ее детство кончилось. Расставание с иллюзиями всегда тяжелое испытание.
 
Тогда, летом, к ним приблудилась драная кошка. Они увидели ее, пробравшуюся на кухню и пожирающую картофельные очистки. Она была такая тощая, облезлая и жалкая, что у них не хватило духу ее прогнать.
И она на все лето осталась с ними. И что было делать? Не кормить и наблюдать, как она умрет с голоду?
Они назвали ее Пуськой.
За лето она превратилась в очень даже симпатичную кошечку. Которая не брезговала никакой едой. Потому что голодала до истощения.
Она спрашивала маму, возьмут ли они ее домой в город. Мама эту тему «заминала» и от разговора уходила.
 
А потом лето кончилось. Приехал грузовик, в который уложили вещи, она с мамой села в кабину и они поехали…а за машиной медленно шла кошка.
Она обернулась посмотреть.
И на всю жизнь у нее в памяти осталась эта картинка: брошенная кошка, идущая за отъезжающей машиной.
Которой дали надежду на любовь и жизнь, а потом ее отняли.
 
Она так и не узнала, что потом стало с этой кошкой.
И до сих пор не знает, как надо было тогда поступить.
Да, и я не знаю.
Просто недавно она, в разговоре со мной, коснулась одной темы и вдруг расплакалась. И рассказала мне, о чем заплакала. Просто, ассоциативно, наткнулась на этот эпизод.
Так я и узнала о той боли, которая много лет живет в ее сердце.
 
А я задумалась, можно ли предсказать, какой наш взрослый логичный и обоснованный поступок может травмировать наших детей. Как и когда? И можно ли их уберечь от переживаний? И надо ли? Или не надо?
Ведь, если бы в жизни подруги не было этого эпизода с кошкой, может быть, она не смогла бы понять, что это такое – приручить другое существо. И что такое ответственность?
А, возможно, просто потом в ее жизни было много несправедливости по отношению к ней самой, и ей всегда казалось, что это – расплата за ее предательство? Просто она без всякой логики связала одно с другим.
Кто знает!
Я надеюсь, что тот факт, что она поделилась со мной этой болью, помогло ей переосмыслить то происшествие, и она избавилась от этого ненужного чувства вины, которое сидело в ней неосознанно так много лет.
 
Выводы?
А могут ли быть общие выводы?
Просто кто-то пройдет мимо, плюнет и разотрет.
А кто-то увидит и его это заденет. И он возьмет чужую боль и ощутит, как свою.
И правда ли мы в ответе за тех, кого мы приручили?
Или это просто невротическое спасательство?