Уж если я чего решил

Семен Будяковский служил в ТЭЧи полка в группе самолета и двигателя. Руководство ценило его руки – золотые, с платиновыми прожилками. Никто быстрее его не мог выполнить регламентные работы на двигателях. Никто не мог из обрезков алюминиевого листа, всегда валяющегося вокруг ТЭЧи, склепать лодку, похожую на «Прогресс». Единственное отличие от настоящего заключалось в том, что если бы он столкнулся с настоящим, то последнему кранты с буль-булем были бы. Все, что клепал Семен, отличалось надежностью и крепостью. Догадайся Министерство обороны поручить ему танк из дюраля склепать, его танк любое чудище стальное пробил бы.

Дома Семен тоже без дела не сидел и наклепал уже четверых. И, если жена не врала, ждали пятого. А Сеня все в старлеях ходил. И было бы у него все хорошо. Но имел он в организме своем одну особенность. По понедельникам разило от него, как в приемном покое лечебно-трудового

профилактория, куда только завезли сотню алкашей. И что бы он ни делал, ничего не помогало. Ни пачка лаврового листа, ни дефицитная жевательная резинка, никакие зубные эликсиры.
И было непонятно: отчего этот запах появлялся? Жена его давно спиртного в дом не покупала. Иван Сипатый – начальник ТЭЧи – сказал ей, что если от Семена перестанет по понедельникам спиртом разить, он его начальником группы поставит. А это капитанская категория и двадцатка к окладу. Плюс все выслуги и коэффициенты. Глядишь, «полтинник» и набежит. Как раз к рождению пятого Будяковского. Очень кстати.

Вот готовит она в субботу обед. Семен рядом мается. Никаких рыбалок, никаких дружков, никаких магазинов.
– Сходи, – говорит, – Сеня в сарай (а сарай у них под домом, в подвале, только в подъезд выйти и вниз спуститься) и набери там капустки к обеду. И огурчиков с помидорчиками прихвати.
Семен: «Угу» и побежал. Через десять-пятнадцать минут приходит. Старательно огурец жует. Садятся обедать, а Сеню уже повело. То вилкой в закуску попасть не может, то опрокинет на столе чего, а то ложкой в рот не попадет.
– Э! – говорит жена, – да ты уже пьян, как зюзя. И когда успел?

После обеда закроет его в квартире, а сама в подвал, в сарай. Перероет все. То там, то сям фляжки со спиртом находит. Реквизирует, конечно, и домой. А дома Семен – готовченко! Лыка не вяжет.

Воскресенье в мучениях проходит. Страдает, бедолага, так, что даже дети ему сочувствуют. Садятся рядом, ручонками его гладят и приговаривают:
– Папочка, родненький, худо тебе?
Семен только мычит и голову руками обнимает. Ну и жена – живой человек с душой христианской:
– Иди уж, прохвост, похмелись.
Семушка на кухню шатаясь идет. Она ему стопку, другую, а ему все не легчает. А как у бутылочки или фляжки донышко покажется, тут ему и лучше делается. А в понедельник опять запах такой, что в третьей от него шеренге офицеры рукава занюхивают.
И решила Марина положить этому конец. В сарае и в гараже, где у него мотоцикл с коляской стоял, все прошерстила. Все закуточки обшарила, все ящики с инструментами пересмотрела. Нашла пяток фляжек да бутылок. Все к подруге своей, Настене, отнесла.

Подходит суббота. Семен:
– Пойду за хлебом схожу.
Марина ему:
– Сидеть! Петенька сходит.
– Ну, так с младшеньким погуляю.
– Не надо! Витюшка с ним пойдет.
– Так что ж, теперь и воздухом подышать не выйти?
– Ничего, надышишься еще. Пообедаем, посуду уберем и погуляем. Вместе.
Дело к обеду. Семен за стол садится. Опять вилкой в салат попасть не может. Борщ на треники пролил. Да и ложкой себе чуть не в глаз тычет. Язык заплетается. Еле до дивана дошел. Упал и задрых.

– Во, дела! – Марина поражается, – все время на глазах был. Когда и где надраться успел?
Марина женщина начитанная была. Про всяких экстрасенсов и телепатов слышала. Про самовнушение знала. Не иначе сам себе внушил и по привычке, что с годами по субботам выработалась, без водки и спирта пьянел. В воскресенье обычная история. Дети жалеют, и Марина жалеет. А в понедельник начальник ТЭЧи принюхался, плюнул и Семену фигу показал.
Марина глаз с муженька не спускала. Всю неделю он трезвый, службу носит исправно, в наряды ходит. Нет претензий. А в субботу, не выходя из дому и без капли спиртного – ну зюзя козельский, да и только!

Однако Марина стала примечать, что настроение у него повышается, как он из санузла выходит. Узел у них совмещенный. Обшарила она все углы и закоулки, под ванную залезла. Нигде. Ничего. Только и осталось ей на нечистую силу да на самовнушение грешить. И протекали у них субботы и воскресенья по-прежнему. И третировал Семен запахом алкогольным сослуживцев своих.
Но сколь веревочке ни виться, а конец всегда будет. Сплоховал Семен. Пошел в туалет и бутылкой по чугуну звякнул. Жена хоть в самовнушение и верила, но за Сеней зорко следила. Попался голубчик. Звякнул бутылкой все-таки, материальной. Марина сердитой наседкой, у которой кошка на цыплят нацелилась, в ванную ворвалась. А там ее Сенечка бутылку в бачок унитазный прячет. А у самого уже глазки масляные. Оттолкнула она его, залезла ногами на унитаз (раньше бачки чугунные чуть ли не под потолком закреплялись), в бачок заглянула.

А там полбутылки спирта в воде лежит. Уже отхлебнул, подлец, будь здоров, сколько! А на поплавке сырок плавленый «Дружба» лежит. На закуску.
Впервые в понедельник Семен на построение без запаха пришел. Иван Сипатый даже удивился:
– Что-то сегодня не как всегда! Чего-то не хватает.



А Семен Марине клятву дал, что больше прятать ничего не будет, если она никому про бутылку в бачке и сырок не расскажет. Полгода они оба крепились, а когда Семену капитана дали и пятый пацан у них появился, на радостях все и рассказали. А чего прятаться? Нормально, как люди, живут. Семен на дембель майором ушел. Его начальником ТЭЧи поставили. Он на радостях выпил немного, а когда домой пришел то Марине спел:
– Вот печать, вот ключи,
Я начальник ТЭЧи!
А Марина сказала:
- Гы!

А со спиртным напрочь завязал. Только в компаниях, с женой и только шампанское. Начальник, как ни как.