Письмо четвёртое

Настенька!

Таким образом, моё поколение, родившееся в сложные для страны сороковые годы ХХ столетия, отличается от твоего поколения 1980-х как минимум тремя основными характеристиками. Во-первых, нас научили радоваться от одной возможности присутствовать в жизни, поэтому мы все безоговорочно любили жизнь и ценили каждое мгновение как возможность самореализации в ней. Во-вторых, моё поколение умело вдохновляться достижениями окружающих людей, и поэтому каждый из нас соучаствовал в жизни общества и являлся полноправным его членом. Победы окружающих людей в труде, творчестве и быте не заставляли нас комплексовать, завидовать и замыкаться в себе, а наоборот, вдохновляли на саморазвитие и самосовершенствование, пробуждали здоровое желание доказать свою значимость и незаменимость. В-третьих, каждый из нас испытывал обострённое чувство гордости за своё государство и за его героическое прошлое и настоящее. Каждый из моего поколения в той или иной степени понимал, что мы не просто работаем и занимаемся самореализацией в повседневной жизни, а мы первыми на Земле строим коммунистическое общество! Поэтому каждый из нас не работал ради заработной платы, а творил историю, опираясь на внутренние интересы, мечты и богатое воображение. Мы смотрели на любое задание, поставленное перед нами родиной и партией, не как на возможность заработать и материально обогатиться, а как на вызов истории, как на вопрос жизни или смерти, и решали его быстро, качественно и ответственно.

Каждая из трёх составляющих менталитета моего поколения закладывалась в нас родителями, близким окружением и системой образования с момента рождения до периода зрелости. С годами на их основе сформировались внутренние «Я», в том числе и моё «Я», с которым ты привыкла общаться, иногда ругаться, а в основном всё же мирно сосуществовать. И пусть мы с тобою долгое время понимали друг друга, любили, скучали друг за другом, но разница в наших основах мировосприятия оставалась, зрела, расширялась, с каждым годом увеличивая пропасть между нами. Чем старше ты становилась, тем чаще между нами проскальзывало непонимание, обиды, неприятие поступков и решений. Это заставляло меня искать причины в себе, ведь я намного старше и опытнее тебя, поэтому первая искала и инициировала пути разрешения наших конфликтов. Внученька, я очень сильно тебя люблю, поэтому наперекор рассудку и здравому смыслу я всегда первой шла на уступки, признавалась в том, в чём совершенно не была виновата. Мой разум уступал чувствам, и ты привыкла к тому, что я первая протягивала тебе руку, всегда уступала и признавала за собой вину. Но на самом деле не я была виновата в наших конфликтах, не я шла на принципы и не я упрямилась и пыталась тебе что-то доказать. Возможно, несвоевременно и не совсем к месту, но скажу, что это ты, твоё мировосприятие и отношение к жизни виновато в наших конфликтах и ссорах. Рассказывая тебе о себе, раскрывая перед тобой особенности своего внутреннего мира, я попытаюсь доказать тебе это. Только что-то сравнивая и сопоставляя, мы открываем для себя истину и делаем шаг навстречу прозрению и пониманию.

Уже после сорока лет, познакомившись во Франции с азами психоанализа, я долго училась проникать в глубины своего мировосприятия, раскладывать его на составные части, разбирать периоды их образования, определять авторство. Это занятие скрадывало моё одиночество и приглушало тоску за родиной и за вами – самыми близкими для меня людьми. Подолгу простаивая на скалистом берегу Атлантического океана, в чужой, так и не ставшей мне родной Франции, я проникала в глубины своего подсознания и изучала его особенности, раскрывая истоки своего поведения, причины, которые толкали меня на совершение тех или иных поступков. Постижение основ своей психики, проникновение в подвалы бессознательного – это сложная, но интересная процедура, особенно когда удавалось извлечь и выставить на обозрение сознания что-то важное и ценное из своего далёкого прошлого. Во Франции я практически пере открыла себя заново, проанализировав особенности формирования своего внутреннего «Я», содержательно раскрыв основы своего мировосприятия.

Малышка, я никогда не рассказывала тебе о своих чёрных лебедях, потому что боялась, что моя искренность и глубина самопознания отпугнёт тебя и ещё больше отдалит. Мне казалась, что ты ещё не готова для серьёзных откровений, особенно на такие глубокие и определяющие философские темы. Возможно, так оно и было, но сейчас у нас с тобою нет выбора – просто не осталось времени ждать. Поэтому, на свой страх и риск я обречена обнажить перед тобою свой внутренний мир, чтобы ты поняла, что твоя бабушка достаточно глубоко понимает не только жизнь своего поколения, но и твоего поколения тоже, что при желании, прежде чем решиться на суицид, ты могла обратиться ко мне и мы бы обязательно нашли иные пути разрешения твоих проблем.

В любом случае, Настенька, ещё ничего не потеряно, мы боремся за тебя и твою жизнь. Поэтому на пике этой борьбы я хочу предложить тебе свою исповедь, чтобы ты выбрала из неё самое необходимое и молчаливо использовала в своей борьбе со смертью. Выбирай лучшее, внученька, бери, что нравится, и борись – прошу тебя, дорогая, борись до последних сил, до последнего удара своего сердца.

Итак, внученька, первое качество, которое легло в основу моего мировоззрения в первом двадцатилетии – это пьянящее чувство радости от одной только возможности присутствовать в жизни. Сейчас, с вершин своих семидесяти лет, наблюдая за тернистым путём развития своего народа и Родины, я прихожу к пониманию, что экологические катастрофы, социальные и экономические революции, а также другие формы потрясений и бедствий, вызывающие стрессы и мобилизацию деятельности нашей психики, воспринимающиеся как трагедия и горе, на самом деле являются необходимыми условиями качественного развития человечества. Ведь, по сути, моё поколение родилось и воспитывалось в семьях, только что прошедших Великую Отечественную войну, которая оставила после себя ещё свежие воспоминания о смерти близких, о разрушениях, оккупации, насилии. Мы росли в условиях, когда на каждом шагу сталкивались с напоминаниями об этом трагическом периоде истории нашего государства: инвалиды, недоедание, полуразрушенные бытовые условия, жуткие воспоминания родных и соседей, оплакиваемая смерть близких, причём разных возрастов. Вся окружающая нас социальная среда и атмосфера подчеркивали одно: жизнь – это временное явление, и каждый из нас задержится в ней ненадолго. И понимание временности жизни, высокой вероятности того, что «завтра» для кого-то из нас не наступит, учило нас ценить не только саму жизнь, но даже сам факт присутствия в ней. Мы на каждом шагу сталкивались с фактами, когда люди хотели, но не смогли дожить свою жизнь, когда они планировали, но не успевали воплотить намеченное. Вокруг нас повсеместно умирали молодые люди: от ран, несчастных случаев, болезней, голода. Эти ранние смерти закладывали в нас понимание, что возраст человека не может являться критерием ценности жизни, что основная оценка жизни – это её полнота, насыщенность событиями и степень самореализации.

Моё поколение рано осознало скоротечность жизни и приняло, что не всё в судьбе зависит от желания человека. Мы не боялись смерти, но постоянно помнили о её незримом присутствии. И, возможно, подсознательное ощущение неизбежности смерти, раннее открытие и принятие конечности жизни, воспитало в нас понимание ценности каждого не прожитого, а именно проживаемого дня. Мы радовались не только от понимания того, что мы какой-то промежуток времени прожили и уже что-то прошли и испытали, а мы наслаждались текущим, только зарождающимся, вдохновляясь не прошедшим, а проис-ходящим, только начинающимся в настоящем. Мы соучаствовали в событии, понимая его величие, и поэтому факт соприкосновения с только становящимся в истории, строящимся, переполнял нас гордостью и торжеством. И от этого понимания каждое утро встречалось нами не как облегчение от того, что мы что-то успели сделать вчера, а как возможность насладиться предстоящим соучастием в сегодняшней жизни, возрадоваться начинающемуся. Каждый новый день для нас начинался не с подведения итогов прошедшего, а с планами на текущий день и с желанием все эти планы успеть воплотить сегодня, немедленно и до конца. И именно поэтому каждый новый день мы проживали как последний – он открывал нам возможность для самореализации, вдохновлял нас на трудовые подвиги, радовал предстоящими свершениями, и мы брались за фантастические, на первый взгляд не реализуемые проекты, и реализовывали их, доказывая ошибочность оппонентов.

Мы жили настоящим, вдохновлялись текущим и испытывали чувство радости только от зарождающихся, на наших глазах разворачивающихся событий. Мы не оглядывались в прошлое, потому что в прошлом каждому из нас пришлось хлебнуть слишком много бед и несчастий, и мало кто из нас хотел повторения ужасов кровопролитной войны. Но при этом, каждый из нас ощущал сопричастность с прошлым своего народа и Родины, оно прочно вошло в нас и жило в нашем подсознании своей жизнью, постоянно напоминая о ценности жизни, её скоротечности и завершённости. Мы опирались на прошлое, реализуя себя в настоящем, но выкладываясь в строительстве настоящего, мы мечтали о будущем, потому что только в мечтах мы могли убежать от ужасных воспоминаний о своём прошлом.

Возможно, внученька, я слишком сложно выражаюсь, но я хочу, чтобы ты поняла – ценность настоящего мы познавали в сравнении со своим прошлым. И как бы нам тяжело не приходилось в настоящем, наше прошлое оказывалось ещё тяжелее, поэтому мы радовались даже тем маленьким радостям, которые твоё поколение, Настенька, к сожалению, сейчас даже не замечает. Мы радовались, внученька, одной возможности наслаждаться жизнью. Казалось бы, что здесь замечательного: человек живёт, здравствует, значить он уже наслаждается. Но на самом деле всё не так просто. Когда ты последний раз гостила у меня в Шанхае, я обратила внимание на твои опустошённые глаза, безразличный, лишённый всякой заинтересованности, пугающий пустотой взгляд. Это ужаснуло меня – ведь тебе едва исполнилось восемнадцать! Такой взгляд за свою жизнь я встречала редко, и в основном у людей уже обречённых, выжженных и в последствие умерщвлённых жизнью. Это как раз и были те люди, которые присутствовали в жизни, не получая от неё наслаждения. Я всеми силами пыталась изменить твой взгляд, наполнить его содержанием, заинтересованностью, вниманием, я прилагала максимум усилий, чтобы пробудить в тебе потребность к знаниям, к действиям, самореализации. Но не зря говорят, что взгляд человека – это зеркало его души. Человек, живущий без наслаждения и вдохновения от жизни, это человек с уже мёртвой душой. А пока никому из смертных не удавалось оживлять мёртвые души…

Настенька, в твоём возрасте у нас были совершенно другие глаза – они горели планами, проектами, желаниями и мы боялись только одного – не успеть намеченное воплотить в жизни. Мы помнили о скоротечности жизни, постоянно ощущали её конечность, поэтому спешили доказать свою значимость, показать весомость своего присутствия в жизни, сравняться с героями, на подвигах которых мы выросли. В наших глазах искрилась энергия, бурлили желания, сквозило нетерпение. Наш взгляд был устремлён в будущее и пронизывал его, вскрывая содержа-ние и высвечивая перспективы. Свою внутреннюю энергию и неудержимое желание жить мы передавали друг другу взглядом – глаза в глаза: заряжаясь, воспламеняясь и пробуждаясь. Это был пронзающий взгляд, зажигающий, вдохновляющий на новые свершения. Такими же были наши сердца и души.

Маленькая моя, моё первое двадцатилетие являлось периодом обоготворения героев – война и народ возвеличили подвиги тысяч людей: солдат, партизан, разведчиков, тружеников оборонных предприятий. Каждый из героев – начиная от подростков до взрослых мужей – вопрошал к нам, подрастающим поколениям, только с одним вопросом: «А тебе совершить подвиг слабо?» И это задевало самолюбие, пробуждало честолюбие и толкало на штурм нового дня, потому что хотелось доказать свою значимость и востребованность.

Внученька, как я хотела походить на Зою Космодемьянскую, партизанку, которая выдержала немецкие пытки и не предала своих товарищей. Я засыпала и просыпалась, помня о комсомольском подполье в Краснодоне, где мои сверстники устраивали взрывы на железных дорогах и противостояли налаженной немецкой системе гестапо. И я знала, что тоже бы так смогла, что если бы враг решился снова напасть на мою Родину, я бы, не раздумывая, взяла в руки автомат и пошла в ополчение. Я бы бросалась с гранатами под вражеские танки, закрывала грудью амбразуры дотов, вытаскивала бы с поля боя раненых солдат. Обстановка реальности подвига, величия героев и народная благодарность героям настолько вдохновляла и ориентировала нас на подвиг, что моё поколение, толком не знавшее войну, в мирное время старалось подражать жизни родителей, чьё поколение выстояло в годы Великой Отечественной войны и победило, несмотря на все трудности, которые предшествовали и сопровождали этот период истории Советского государства.

Моё поколение воспитывалось ориентированным на подвиг. Мы росли в такой обстановке эмоционального подъёма и социального единения, что если бы партия приказала отдать жизнь за Родину – большинство из нас это сделало не задумываясь. Ведь что такое смертная жизнь в сравнении с бессмертием в памяти народной? Поэтому мы и ценили жизнь как возможность совершить подвиг, как шанс остаться в памяти своего народа и сравниться в бессмертии с героями, о которых уже написаны книги и сняты кинофильмы. А мы знали, что мы не хуже их, мы способны, возможно, даже на большее.

Настенька, как нам хотелось жить ради возможности достойно умереть! В связке – жизнь и смерть – для нас важными являлись обе составляющие: жизнь мы ценили как возможность проявить себя, как предварительную подготовку к подвигу, а смерть – как планку, преодолев которую, человек переходил в отряд бессмертных – героев. Мы не боялись смерти, потому что при правильной смерти мы оставались в памяти народной, и слава о нас сохранялась на века. Жизнь изначально воспринималась нами как мгновение, которое ни в коем случае нельзя упустить – его нужно поймать, войти с ним в ритм и наслаждаться до тех пор, пока не выпадет шанс достойно умереть, совершив подвиг во славу Родины и своего народа.

© Олег Базалук