Жизнь. Часть 8. Платон. Апология Сократа.

Полагаю, что полезно узнать о нашем обществе, о современном человеке, как бы убрав века, прожитые после казни Сократа, и представив, что как бы Сократ говорит не с афинянами, а говорит он с нами…

«Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне, я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они, ни лгали, всего больше я удивился одному – тому, что они говорили, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим ораторским искусством; не смутиться перед тем, что они тот час же будут опровергнуты мною на деле, как только окажется, что я вовсе не силен в красноречии, это с их стороны показалось мне всего постыднее, конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; а если это они разумеют, то я готов согласиться, что я - оратор, только не на их образец.

Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите ее всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи с разряженной, украшенной, как у этих людей, изысканными выражениями, а услышите речь простую, состоящую из первых попавшихся слов.

Ибо я верю, что то, что я буду говорить, - правда, и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и неприлично было бы мне в моем возрасте выступать перед вами, о мужи, наподобие юноши с придуманною речью.

Так вот я прошу вас убедительно и умоляю, о мужи афиняне: услыхавши, что я защищаюсь теми же словами, какими привык говорить и на площади у меняльных лавок, где многие из вас слыхали меня, и в других местах, не удивляйтесь и не поднимайте из – за этого шума.

Дело - то вот в чем: в первый раз пришел я теперь в суд, будучи семидесяти лет от роду; так ведь здешний – то язык просто сказывается для меня чужим, и как вы извинили бы меня, если бы я, будучи, в самом деле, чужеземцем, говорил на том языке и тем складом речи, к которым привык с детства, так и теперь я прошу у вас не более чем справедливости, как мне кажется, - позволить мне говорить по моему обычаю, хорош он или не хорош – все равно, и смотреть только на то, буду ли я говорить правду или нет; в этом ведь и заключается долг судьи, долг же оратора – говорить правду.

И вот правильно будет, о мужи афиняне, если сначала я буду защищаться против обвинений, которым подвергался раньше, и против первых моих обвинителей, а уж потом против теперешних обвинений и против теперешних обвинителей.

Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уж лет, и все – таки ничего истинного они не сказали; их – то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами. И эти тоже страшны, но те еще страшнее, о мужи! Большинство из вас они восстановляли против меня, когда вы были детьми, и внушали вам против меня обвинение, в котором не было ни слова правды, говоря, что существует некий Сократ, мудрый муж, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду.

Вот эти – то люди, о мужи афиняне, пустившие эту молву, и суть мои страшные обвинители, потому что слушающие их думают, что тот, кто исследует подобные вещи, тот и богов не признает.

Кроме того, обвинителей этих много и обвиняют они уже давно, да и говорили они с вами в том возрасте, когда вы больше всего верили на слово, будучи детьми, некоторые же юношами, словом – обвиняли заочно, в отсутствие обвиняемого.

Но всегда нелепее то, что и по имени – то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только сочинителей комедий. Ну а все те, которые восстанавливали вас против меня по зависти и злобе или потому что никого из них нельзя ни привести сюда, ни опровергнуть, а просто приходиться, как бы, сражаться с тенями, защищаться и опровергать, когда никто не возражает.

Так уж и вы тоже согласитесь, что у меня, как я сказал, два рода обвинителей: одни – обвинившие меня теперь, а другие – давнишние, о которых я сейчас говорил, и признайте, что сначала я должен защищаться против давнишних, потому что и они обвиняли меня перед вами раньше и гораздо больше, чем теперешние. Хорошо.

Итак, о мужи афиняне, следует защищаться и постараться в малое время опровергнуть клевету, которая уже много времени держится между вами. Желал бы я, разумеется, чтоб так оно и случилось, и чтобы защита моя была успешной, конечно, если это к лучшему и для вас, и для меня.

Только я думаю, что это трудно, и для меня вовсе не тайна, какое это предприятие. Ну да уж относительно этого пусть будет, как угодно богу, а закон следует исполнять и защищаться.

Припомним же сначала, в чем состоит обвинение, от которого пошла обо мне дурная молва, полагаясь на которую Мелети подал на меня жалобу. Хорошо.

В каких именно выражениях клеветали на меня клеветники? Следует привести их показание, как показание настоящих обвинителей: Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других, научая тому же.

Вот в каком роде это обвинение. Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой – то Сократ болтается там, в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю».

Чтобы повысить ваш интерес к чтению и познанию науки жизни, я сделаю паузу и перейду от речи Сократа, к тому, какое влияние она оказала на развитие сознания человека.

Напомню слова из книги Иова - « в старцах мудрость, и в долголетних разум», и, не раскрывая мудрость этого утверждения, отмечу, что понадобилось 24 века, чтобы человек смог «гулять по воздуху», и это не вызывало протеста.

Одно становится ясным, что каждое новое поколение, независимо от того, перерождается оно для войны, для раскрытия загадок природы, или просто для жизни в удовольствии, становится на голову мудрее и хитрее.

Накопленные знания личности, не исчезают в бездне мирового океана, а откладываются в зародыше, в семени этой жизни, для прорастания в будущей. И, никто не будет отрицать, что это знания индивидуума, накопленные им в этой жизни, и через потомство возрожденные в будущей жизни.

Каждый человек должен для себя сделать определение, что он вкладывает в то или другое слово. Если я славлю Бога, Отца и Сына, и Святого Духа, то имею ввиду - Божественное и Невыразимое Начало, которое есть вечная тайна.

Но, если я желаю, бессмертия душе своей, то я желаю чтобы моя жизнь моей жизнью не прервалась, а перерождалась в жизни моих потомков, и желаю, чтобы они воспользовались моими знаниями, накопленными в жизни моей и жизни моих родителей, и жизни их родителей.

В противном случае мой разум останется на уровне первого человека, и ни о каком совершенствовании речи быть не может, тем более не может быть речи о рождении гениев и талантов.

Талантливый человек или гениальный должен быть благодарен Богу за то, что надоумил предков вести нравственный образ жизни, и родителям, за то, что они жили не ради, только своего, удовольствия, но, и ради таланта, этого человека.

Сократ отличался от своих древних мудрецов тем, что не скрывал свои знания. До него и после него мудрецы, считая свои знания слишком священными, для того чтобы делится ими с массами. И каждый мудрец до Иисуса Христа, который повелел научить человека житейской премудрости, повторял, что все, что он знает, это то, что он не знает ничего.

Поэтому приобретение божественной мудрости обществами многих веков не поощрялось и преследовалось. Тем более нравственность жителей многих веков не соответствовала чистоте помыслов, с которыми можно, приблизится к тайнам, или, хотя бы, к загадкам скрытым в природе человека, и тех сил, которыми он располагает, при условии, достижения подобия Богу.