Публичная казнь

Дедушка моей жены был замкнутым человеком. Двадцать лет назад, незадолго до его кончины, обнаружилось, что он сорок лет хранил свой дневник и не показывал его даже членам семьи. Этот дневник, написанный каллиграфическим почерком на иврите, рассказывал о его прошлом.
Дедушка родился в городе Шауляе в Литве в 1927 году. Когда ему было 14 лет он, вместе со своей семьей и другими жителями города оказался в гетто. Последующие четыре года он провел вначале — в гетто, потом — в концентрационном лагере, где нацисты содержали людей в невероятно трудных условиях. Несомненно, он был свидетелем многочисленных актов чудовищной жестокости.
В 1945 году узников концентрационного лагеря освободили, и он попал в Швецию, где прожил несколько лет. Затем дедушка перебрался в Соединенные Штаты Америки, где создал семью.
Свой дневник он начал вести в Швеции. Дедушка описывал события того периода, но иногда воспоминания возвращали его к страшным годам Второй мировой войны. Эти воспоминания, вероятно, отзывались такой пронзительной болью в его душе, что он старался гнать их от себя и крайне редко записывал в дневник.
Вот одно из таких воспоминаний…
…Этот день евреи Шауляя никогда не забудут. Нас всегда будут преследовать воспоминания, вновь и вновь представляющие нам картины того страшного дня шесть лет назад (в конце лета 1941 года), когда Бецалеля М, благословенна его память, привели на казнь в гетто, после того, как продержали его в тюрьме шесть дней. Нацисты выискивали тогда жертву из населения гетто. Жертва им была необходима — во всех других гетто в Европе уже были проведены «показательные» казни через повешение, а наше гетто оставалось исключением. Ни одной такой казни в нашем гетто еще не было. Конечно же, нацисты и в нашем гетто нещадно убивали евреев. Однажды они объявили, что перевозят часть евреев в «другое место». Мы уже знали, что это за место и что оттуда никто не возвращается. Они отвезли большую часть евреев Шауляя в лес, и расстреляли их там. Все они были похоронены в общей могиле, в двенадцати километрах от города.
Бецалель возвращался домой с работы, а нацисты уже поджидали его. Они обыскали парня, и нашли в его кармане немного денег. Это считалось серьезным нарушением, потому что иметь деньги нам не разрешалось, и существовал строгий запрет на то, чтобы приносить что-либо в гетто. Нам давали еду, и поэтому мы должны были работать без всякой оплаты. Нам выдавались продуктовые карточки, по которым мы могли получать съестное.
Когда нацисты нашли деньги в кармане Бецалеля, они начали его жестоко избивать. Избив, они бросили его в машину и отвезли в тюрьму. Потом они поставили нескольких нацистов у ворот гетто и обыскивали каждого входящего.
Им удалось поймать нескольких человек, у которых нашли кусочки хлеба в карманах. Их тоже жестоко избили и бросили в тюрьму.
Через два дня по гетто пронесся слух, что Бецалеля приговорили к публичной казни через повешение. Еврейский комитет умолял нацистов смягчить наказание, но — тщетно.
В Шаббат они построили виселицу и по всему гетто развесили объявления, где аршинными буквами сообщалось, что казнь состоится в воскресенье. Было объявлено, что на казни обязаны присутствовать все евреи гетто, без исключения. А еще мы узнали, что на несколько часов в наше гетто привезут евреев из других гетто, чтобы и они увидели казнь.
Мы втайне все еще верили, что казнь не состоится. Хотя виселица уже стояла, мы надеялись, что все эти приготовления — для устрашения. Чтобы никто из нас впредь не смел нарушать их «святые» законы...
Утром в воскресенье литовская полиция ходила по улицам гетто, громко выкрикивая приказ — чтобы все евреи шли на площадь, где должна была состояться показательная казнь. Люди собрались на площади. Нас окружила полиция с оружием наготове — чтобы мы видели, что любое сопротивление будет жестоко подавлено. Без четверти одиннадцать к воротам гетто подъехала машина. Из нее вышел офицер СС, а потом вывели и Бецалеля. Он был бледен, но держался прямо. Его глаза потемнели от голода, но излучали спокойствие и мужество. Он стоял прямо с легкой улыбкой на губах. Руки его были связаны за спиной. Затем подъехала еще одна машина, из нее вышли офицеры СС с небольшими автоматами. Увидев их, Бецалель спросил стоящего рядом с ним офицера:
— Меня будут расстреливать?
— Нет, — ответил тот. — Тебя повесят.
— Впрочем, все равно… — отозвался Бецалель.
Тут мы услышали приказ подвести Бецалеля к виселице. Он шел, выпрямившись, и, оказавшись рядом с виселицей, начал вглядываться в толпу, стараясь кого-то отыскать. Но это ему не удавалось. Он не знал, что в то утро его жену и дочь перевели в другое гетто.
Он попросил разрешения сказать людям несколько слов, но ему отказали. Но все-таки ему удалось сказать несколько слов еврею, возглавлявшему еврейскую полицию.
— Не бойтесь, — произнес он. — В конце концов, освобождение придет. И ждать уже недолго…
Двух евреев заставили принести стол и поставить на него стул. Бецалелю приказали подняться на это сооружение. На его шею набросили петлю. Его брат кинулся к ногам Бецалеля, шепча последнее прости. Но нацисты грубо оттолкнули этого человека. Потом веревка вокруг шеи Бецалеля натянулась, и все было кончено.
Прошло несколько минут, и нацисты приказали доктору-еврею констатировать смерть. Доктор посмотрел в глаза Бецалеля, приложил к его груди стетоскоп. Сердцебиения не было. Он сказал об этом нацистам, но они велели проверить еще раз. Доктор повторил процедуру и сказал, что Бецалель мертв. Нацисты, как по команде, посмотрели на часы. Было 11:15. Они отдали распоряжение, чтобы тело висело на виселице до 12:00.
В тот день наши рыдания, наверное, достигли самого неба. Это был страшный день, день страха и смятения, день горя и траура. В тот день никто не прикоснулся к еде. Пережитое тяжело легло на сердце каждого. Казалось, что Бецалель пожертвовал жизнью ради всех нас, четырех с половиной тысяч евреев нашего гетто. После этой казни нацисты дали нам короткую передышку...
Материал сайта организации Эш а-Тора