Зимняя охота

Соблазнил меня Стас на охоту сходить. Уж что там по тайге бегало – неизвестно, но наговорили ему с три короба арестантов. А он, глаза выпучив, мне. Я еще подумал, как мы эту гору дичи из леса вытащим. Но Стас сказал, что тащить далеко не придется, так как вся дичь сразу за аэродромом ходит. Кабаны, кабарги, лоси, тигры и медведи уже нас дождаться не могут и стоят толпами. Кабана мы еще волоком дотащим, а вот с лосем лучше не связываться. Пусть вся дичь прямо сразу за полосой кучкуется, все равно аэродром в длину три с половиной километра имеет. А лося, даже если возле гастронома завалить, до общаги и триста метров никак не дотянешь, тяжело. Да и куда нам, холостякам, столько мяса?

Стас чего на охоту собрался? Его сосед по комнате, Коля Белошвейкин, в госпиталь уехал и всю свою амуницию охотничью на Стаса оставил и сказал, что возражать не будет, если Стас ее проветрит хоть разок. А Стас, даром что невысок росточком, ему только дай убить кого.

У меня своего ружья не было, но в то время попросить ружье и патроны было так же легко, как рожок для тесной обуви. А тут Саня Коровченко в Ванино к подружке собрался и ружье ему вроде как ни к чему. И ружьецо у него славненькое было, курковое. Не то, что Фаридова безкурковка, из которой я Влада по весне чуть не укокошил. Это когда на все, что больше кулака, охотиться ходили. Курковое ружье, оно безопаснее будет, всегда видно, готово ли оружие к стрельбе или нет. И потихонечку курки спустить можно, если стрельба отменяется.

Миша Селявин, техник по СД, собачку себе приобрел, лаечку серенькую, Динкой назвал и все хотел из нее суровую охотничью собаку вырастить. Чтобы ни к кому, кроме него, не подходила. Но что-то у него с суровостью не заладилась. Динка даже котов всех перелизала. Ей уже месяцев десять было, а в тайге она ни разу не была. Михаилу все некогда было, в академию парень поступать готовился. Вот он нас и попросил взять собачку с собой. Чтобы два таких великих и опытных охотника, как мы со Стасом, ее натаскали.

Погода в тот день просто великолепная была. На небе ни облачка, ветра, что удивительно, почти не слышно, и мороз, как подарок из Африки, всего градусов пятнадцать – не более. Снег скрипит и сверкает, дышится, как на альпийских курортах. Я там, правда, не был, но знающие люди так говорят. А мне кажется, что чище воздуха, чем в СовГаванском районе, и быть не может, загрязнять нечем, хотя, если бы было чем, тогда конечно.

Пока по гарнизону шли и вдоль взлетной полосы, Динка вокруг нас бегала, не знала, куда дальше пойдем, а как в тайгу зашли и тропинку какую-то нашли, она поняла, что никуда мы с этой тропинки не денемся, и вперед убежала. Мы боимся, что собачку потеряем, подзываем ее к себе, куда там. Она на свист повернет голову и вперед бежит. Вот и приходилось нам нажимать, чтобы ее из виду не потерять.
– Давай, – говорю я Стасу, – проучим ее, чтобы не убегала. Вот сейчас свернем влево с тропинки и посмотрим, что она делать будет?

Свернули мы и в лес углубляемся. Снегу по колено, идти нелегко, но не успели мы и ста шагов новым курсом пройти, смотрим – лаечка наша во всю прыть несется по грудь в снегу. Обогнала нас и смотрит, что это мы тут увидели. А мы засмеялись и обратно на тропинку вернулись.

Динка с трудом из снега выбралась на тропу нашу. Опять обогнала, но недалеко. Видно, урок впрок пошел. Но обернулась она и посмотрела так, будто сказать хотела: «Шутите, ну-ну!»

Прошли мы еще метров двести, вдруг Динка резко сворачивает, по глубокому снегу на ружейный выстрел от тропки отбежала и давай там кого-то облаивать. Мы со Стасом уже поняли, что толпы зверья, если и есть где-нибудь, то не так близко к аэродрому. А тут собачка наша какую-то дичь учуяла и облаивает. Мы мигом ружья зарядили и к Динке крадемся. И глубокий же снег эта дичь выбрала. Местами чуть не по пояс проваливаемся. Но крадемся к собачке. А она не утихает, лает и лает. Добрались мы до нее. Смотрим в ту сторону, куда она лает, а там… ничего и никого. Мы все глаза проглядели, что это она там нашла? Пока мы таращились, эта подлая животинка назад на тропинку убежала и оттуда на нас наглыми глазенками посматривает, типа: «Ну, что, нашутились?»

И опять вперед побежала. Ходили мы так часа два. Дичь, видно, совсем далеко ушла. Хоть бы заячий хвост или белку увидеть. А ведь когда мы без ружья и без собаки по тайге ходили, то нет-нет, а зайчика увидеть удавалось и белки иногда появлялись. А тут, как бабка пошептала, ничего.

Только тут я какую-то черную собаку увидел метрах в трехстах от нас. Динка ее тоже учуяла и, чтобы не нарываться на ненужный конфликт, к нам подбежала и к моим сапогам прижалась. Испугалась, сучонка!

Смотрю я, а у черной собаки четыре уха. Я еще головой потряс: как это четыре уха? А она нас не видит и несколько боком к нам приближается. Теперь-то стало видно, что у нее не четыре уха, а только два, а то, что я за дополнительные уши принял, – рожки. Собака-то кабаргой оказалось. Есть все-таки дичь, есть! Нас азарт обуял, и стали мы к этой кабарге подкрадываться. Динка молчит, к сапогам моим жмется, и вид у нее, как у матроса первого года, которого «дедушка» на тумбочку посылает объявить, сколько ему до дембеля осталось.

Но кабарга нас учуяла и в гущу леса скаканула. Будь мы поумней да поопытней, мы бы Стаса на этом месте оставили, а я с Динкой за кабаргой пошел. Но мы все трое за ней понеслись. Думаем, вот сейчас она остановится, тут мы ее и щелкнем. Я курки не взвожу, рано еще, а пальцы сами собой спусковые крючки ищут. Если бы курки были взведены, обязательно шарахнул бы и дичь всю распугал без толку. Идем мы, идем по следу и видим, что солнце вправо сквозь ветки перемещается. Удивительно мне это стало. Чего это солнце все правее и правее, вот уже и за спину мне зашло. Получается, что мы плавненько на 180 развернулись.

И вот вижу я, что кто-то еще за нашей кабаргой пристроился и, главное, уже здорово впереди нас идет. Только Стас вдруг говорит:

– А мы тут уже проходили.

Точно. Кабарга круг замкнула и где то в сторону спрыгнула. Ищи ее теперь!

Расстроились мы со Стасом. Вот же был реальный шанс добычу подстрелить и гордо в гарнизон прийти. И добыча, и тащить нетяжело. Да не с нашим охотничьим счастьем. Ушла, гадюка.
И тут слышим ревет в лесу кто-то. Медведь-шатун, не иначе. Вот это да!

В это «да» каждый из нас свой смысл вложил. Стас обрадовался. Есть еще шанс убить медведя! Я подумал: «Этого еще не хватало!». Что подумала Динка, сказать невозможно, но у нее даже ее лаячий, баранкой, хвост раскрутился и она его себе под задницу поджала.

– Стас, а зачем нам этот медведь сдался? Мы ж его не дотащим.
– Нам главное с него шкуру снять, а за мясом кого-нибудь с машиной найдем и приедем.
– А ты уверен, что мы с него шкуру спустим, а не он с нас?
– Ты чо!? Нас трое, а он один. Ты перезарядил стволы? Жакан вставил?
– Да я уже третий патрон в свою двустволку сую. Не лезет.
– Давай-давай! Пошли. Слышишь, как ревет?

Медведь действительно ревел, почти не прекращая. Его угрожающий рев доносился из-за лысоватой сопки с крутыми склонами впереди нас.

– Слушай! А чего он ревет?
– А кто его знает? Может, в капкан попал или деревом его прищемило. Похоже, что у косолапого проблемы. Пошли – пошли.

Полезли мы на сопку, и эта сучка, что все время впереди нас бежала и подкалывала нас, теперь выглядела крайне напуганной и держалась только между нами. Она не знала, откуда будет нападение, но мудро рассудила, что если она будет между нами, то в любом случае медведь нападет сперва или на Стаса, или на меня, а ей удастся ускользнуть.

Мы выбрались на сопку. С другой ее стороны у самого подножья извивалась грунтовая лесная дорога, по которой вывозили хлысты с лесоповала. В одном месте дорогу пересекала обширная наледь. На этой наледи…на этой наледи буксовал хлыстовоз. И рев его двигателя очень походил на рев раздраженного медведя. По крайней мере, как мы его себе представляли.

– А ты когда-нибудь слышал, как медведь ревет! – спросил я, упирая стволы моей двустволки себе в ступню сапога и опираясь на приклад.
– Нет, никогда, – весело ответил Стас.

Я перевел дыхание и попытался зажать спусковые крючки моего ружья. Я был уверен, что курки спущены и окажут мне только легкое пружинящее сопротивление, но все же решил проверить. Когда я посмотрел на курки, мне сразу стало жарко. Оба курка были взведены, и в обеих стволах покоились два жакана, готовые через миг оторвать мне ступню правой ноги. Что было бы потом, мне страшно представить. Уж с летной работы выгнали бы точно, а то и вовсе бы из армии наладили.

Разрядив ружье и закинув его за спину, я притих и за всю дорогу назад не произнес ни слова. Мне все представлялось, как Стас волочит меня по снегу. Насколько я помню, это была моя последняя попытка стать охотником. А еще я подумал: а так ли уж нужна эта добыча и такой ценой?