Хоругви Юрия Назарова

По биографии этого замечательного артиста можно составить карту Советского Союза. Где он только не был! И не только благодаря съемкам в кино. Актером он и не думал быть. И всячески увиливал от этой профессии. Но все его попытки к «бегству» не увенчались успехом…

- Юрий Владимирович, вы из того поколения, которое помнит своих предков…
- Конечно! Мой дед по матери был шляхтичем. Бабка отбила деда у какой-то польки. А его отец, мой прадед – Игнатий Игнатьевич Шарловский – был управляющим в имении Волконских. Дед по отцу – дважды Георгиевский кавалер. Женился на Глазковой Евдокии Прокопьевне. Она себя называла «сдобной». Замуж она не торопилась выходить. А сестра ей сказала – если выйдешь, я тебе самовар подарю. Это и решило дело.
Отец родился 29 декабря 1909 года по старому стилю. Мать – в 1914-м. Оба оказались в Томском политехническом институте. По образованию – инженеры-теплотехники. Там и познакомились. А 5 мая 1937 года родился я. В Новосибирске. Мы жили по адресу - ул. Колыванская, 3, кв. 19.

- На Первом канале когда-то была передача «Возвращение домой». Там известные люди приезжали в свои города и вспоминали детство. Если бы вам предложили, вы бы поехали в Новосибирск?
- Конечно! Мы там прожили 17 лет. В кинотеатре «Металлист» все фильмы смотрели. В школе меня обожала наша учительница Мария Евгеньевна Сергеева. Однажды в четвертом классе она меня вызвала к доске рассказать про Степана Разина. А я не выучил… Мне надо было кол влепить, а она четверку поставила. До сих пор стыдно, что так оплошал. С 1947 года стыд не выветривается…

- Вы не встречались больше с вашей первой любовью Ирой Озеровой?
- О-о-о, Ира. Нет, не виделся. У нас в классе учился паренек - Коля Басалаев. Он мне признался, что любит эту девочку. Ну, тогда и я «за компанию» влюбился. Мы ее вместе с ним любили, а потом вместе и разлюбили. Но с той поры я узнал, что такое любовь. У Вероники Тушновой есть такие строки: «Любовь к любимому есть нежность ко всем вблизи и вдалеке». Тогда со сладостями сложно было. И если перепадала какая-то конфетка, то нес Ире этой. Но чаще всего, вкусностей не было. Но душа пылала желанием – ах, будь у меня что-нибудь, я отнес бы Ирочке – ух, как бы она обрадовалась! Отдавать самое ценное любимому человеку – вот в чем смысл любви. В этом я убежден до сей поры.
Ведь любовь – это таинство. Мне жалко современную молодежь, которой заняться сексом – как чай попить. И насколько богаче были мы. Ты ждешь свидания с любимой девушкой, чтобы только увидеть ее. Это же было счастьем! Культурным и образованным людям жить-то интереснее!

- У вас есть младший брат. Как сложилась его судьба?
- Борис младше меня на два года. Он закончил Новосибирский электротехнический институт, пел там в хоре. Так в пение и ушел с головой – стал работать в Новосибирском хоре. Сейчас – заслуженный артист! В Новосибирске и живет. Если покопаться в наших семейных генах, то такой дар не удивителен. Наш отец тоже пел. Сначала в самодеятельности, а потом даже в Новосибирском оперном театре. С матерью «воевал» – она любила романсы, а он - классику.

- В отличие от брата ваш путь был настолько извилистым, что оторопь берет – вы поступили в Щукинское училище, потом бросили, уехали разнорабочим в Акмолинск, потом вас еще мотало по городами и весям, после чего таки вернулись в театральное… Юрий Владимирович, а что вам мама говорила, когда вы мотались туда-сюда?
- Когда я ушел из Щукинского училища, она думала, что меня выгнали. Написала письмо куратору курса – почему, мол, выгнали? Он ей ответил, что никто меня не выгонял… Дело было как? Я поступал туда за компанию с Виктором Лихоносовым, известным нынче писателем. Он был заводилой в этом деле, а я только для его поддержки поехал. И мне было все равно – поступлю я или нет. А в итоге меня приняли, а Витю нет. Мне было 17 лет. 1954 год. Мы болели за общее дело, а не за свою шкуру. Комсомольцы ведь! И я решил, что мне надо узнать жизнь. Тогда был призыв на целину. И после первого семестра в Щукинском я бросил учебу, и махнул в Акмолинск в Казахстан. Мама меня отпустила… Жил там с работягами. Строили мост. Работал 4 месяца – с февраля по июнь 1955 года. Получил мою первую зарплату. И в трудовой книжке первая запись – проходчик. Вернулся домой. С тем же Витей Лихоносовым решили поступать в сельскохозяйственный институт и… поступили! Но документы забрали. Я со второго класса грезил о море. На кой мне это сельское хозяйство? Витя, правда, съездил в колхоз и там написал свой первый рассказ. А я на море наладился. Чтобы заработать на дорогу, устроился разнорабочим в одном колхозе под Новосибирском, грузчиком еще в одной конторе - жмых разгружал. С мыслями об Одессе поехал в Москву. Из Новосибирска-то как туда добраться? Зашел в Щукинское училище. Вася Ливанов меня увидел, сжал в охапку, сказал – возвращайся! Тут еще мои ребята, с которыми начинал учиться, облепили. Ну, что-то у меня екнуло, стал ходить вольнонаемным слушателем. Жил в общежитии другого института у моего друга на птичьих правах. Зарабатывал на жизнь, разгружая вагоны. А потом смотрю – у ребят сессия, все носятся как угорелые, все при деле, а я – никому не нужен. Взяла меня тоска, и тогда решил рвануть в Одессу, «покорять море».

Приехал я в этот славный город. Три ночи меня пускали ночевать в мореходное училище! Говорил – ребята, я хочу учиться на моряка! И меня пускали переночевать, золотые мои! Три ночи так и перекантовался. Посетил одесскую картинную галерею… Но реальность не пересеклась с моей мечтой. Не судьба мне было стать моряком. И я схватился за вторую мою страсть – желание побывать у Шолохова, на Дону. Добирался из Одессы туда бог знает на чем. Даже на бортовой машине, помню, ехал. Дотарахтел я до Вешек. В кармане 60 копеек, а у меня на душе – хорошо. Ну, не идиот ли?! Определили меня там в кузницу…

- А что ж вас так к Шолохову-то тянуло?
- Ну, он так хорошо описал жизнь казацкую, что по моему тогдашнему разумению вся правда жизни была там. Но, пожив пару недель, решил вернуться домой. Как я ехал обратно - это тоже целая эпопея. В Новосибирске работал в какой-то стройколонне стропальщиком. А потом опять-таки вернулся в Щукинское училище. И тогда уж и стал учиться, больше не путешествовал. На моем курсе азы актерства постигали Слава Шалевич, Вася Ливанов, Леня Каневский…
А с Шолоховым я таки увиделся. Уже в Москве. Он мне сказал: «Учись, сынок, учись. Это тебе говорит человек, который ни разу нигде не учился».

- Вы снимались в таких фильмах и с такими актерами, что даже не знаю, какой пример привести. Ну, вот в «Земле Санникова» вы работали с Олегом Далем, Георгием Вициным, Махумдом Эсамбаевым, Николаем Гриценко…
- Да-а… В Николая Гриценко я был влюблен еще в Щуке. Это фейерверк был, а не человек. Как он играл! Он не умел играть не блестяще! Сказка, а не актер. Раньше были блистательные артисты. Вот с ними была настоящая учеба! Обо всех не скажешь мимолетно. Это надо о каждом отдельно рассказывать. Это теперь сплошь – «звезды». А на самом деле это те, кто больше всего висит в телевизоре. Поэтому им и платят больше. Как за жеребцов на выставке…

Вы знаете, нынешние студенты театральных училищ могут все. И шпагат, и то, и се… А вот чтобы разбудить мысль – не умеют. И этот пробел они восполняют каким-то непотребством. В моем родном Щукинском училище поставили «Варваров». И в одной сцене герой и героиня занимались сексом! Кому это нужно? А «На всякого мудреца довольно простоты»? Почти голый Глумов, которому в штаны лазят… Вот вам в реальности план Даллеса, который говорил, что все наши идеалы сомнут, нашу молодежь будут растлевать, развращать. Вот это все и выполняется… И уже забывают, что свое дело надо делать от души, ибо это обязательно находит отклик в народе.
Около тридцати лет я «провоевал» на экране - много снимался в военных фильмах. А сегодня… Сегодня я раб. В советское время у меня не возникало этого ощущения. На ум приходит мой любимый Некрасов: «В мире есть царь. Этот царь беспощаден. Голод названье ему». Сегодняшнее время заставляет не уважать невероятно талантливых актеров. Поэтому можно понять тех артистов, которые соглашаются играть такие роли, от которых мороз по коже.

- Как писал Андрей Вознесенский – придет время, когда колбаса съест человека…
- Вот тот самый случай. Сейчас пошла халтура. Актер дает себя тиражировать в многосерийных пустышках. Бандитская тема затопила все. Психология актерского творчества перестала быть востребованной. Мы забыли, что такое хорошо и что такое плохо.

- Вы работали в театре киноактера. Это какой-то печальный театр, что вы и на себе почувствовали…
- М-да. С 1963 года я был там в штате. Меня оттуда три раза увольняли и таки уволили. Правда, предлагали остаться в должности билетера-гардеробщика. Но у меня образование-то другое. И я посчитал, что с новыми «обязанностями» не справлюсь… «На дне» - последний спектакль, который мы там сыграли. Компания была отличная - Людмила Зайцева, Валентина Теличкина, Геннадий Корольков. Я играл Луку. Поставил спектакль Эдуард Марцевич, замечательный актер Малого театра. Это были времена, когда СССР развалился, а СНГ не родился, словом, не до театров было. Ни декораций, ни костюмов. И Эдик Марцевич попросил в своем театре взять для меня костюм, в котором Луку играл Игорь Ильинский. Я в нем и выходил на сцену. Бороду отращивал свою…
Скажу, что это был блистательный спектакль. Играли все шикарно. Известные актеры кино, да на сцене! Зрители всегда заполняли зал. Но гуманизм Горького шел в разрез с идеологией нашей проклюнувшейся демократии. И нас стали давить. Сначала перестали продавать билеты, потом объявляли ничем не обоснованные отмены. Словом, убили. Было очень обидно…

- Сейчас вас редко можно увидеть в новых фильмах. Чаще – на разных сценических площадках. Вы образовали дуэт с Людмилой Васильевной Мальцевой, с которой сделали несколько литературно-музыкальных программ. Расскажите об этом.
- 14 лет назад у нас возникла эта идея – ездить с выступлениями. Мы рассказали об этом Всеволоду Шиловскому. Он поддержал нас и поставил первую программу о любви. Петрарка, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Цветаева, Твардовский. Теперь у нас несколько программ – от любовной лирики до военных стихов. Поем романсы, казачьи донские песни. Каждый раз – это живое общение с залом. Наша главная цель – чтобы люди задумались. У нас теперь же кроме развлечений и ужасов ничего нигде не показывают. Поэтому очень остро стоит вопрос о том, что надо возвращаться к своим истокам, к своему языку. Вы знаете, что русский и арабский языки имеют терапевтическое влияние на психику?! Да! Поэтому хорошая литература приковывает внимание слушателей и зрителей.

По поводу публики скажу такую вещь. Белинский делил читателей на три части: мудрецы, женщины и толпа. Мудрецов интересуют мысли, характеры, женщин – чувства, толпу – события. Сегодня все наше искусство довело всех нас до уровня толпы. А мы уже столько лет ездим с нашими концертами и видим, что есть еще много и мудрецов! Выступали в Краснодаре, в пункте реабилитации подростков. Беспризорников, проще говоря. Я им читал «Песню о купце Калашникове» Михаила Лермонтова. Как они заворожено слушали! В Гжели после концерта к нам подошел один художник и воскликнул: «Как хорошо, что еще остались такие актеры, которые несут умное слово!» А вот другая ситуация - в Волгограде директора одного кинотеатра всячески давят, чтобы завладеть помещением… Мы там делали концерт, и начальство этой женщине сказало – если в зале будут дети, мы вас уволим. Дикость какая-то! Так мы со сцены во время выступления так и сказали – что же это такое у вас происходит?!
Как говорится, «помирать собираешься, а пашенку сей». Вот мы ее и сеем, насколько это возможно. Как сказал Юрий Бондарев, сейчас решающее слово за малыми делами. Надо честно, спокойно делать свое дело.

- Юрий Владимирович, можно спросить - какая пенсия у вас, народного артиста России?
- Тысячи четыре, что ли… Но я ж еще работаю! Помню, как мне принесли первую пенсию - 319 тысяч рублей. Это еще до деноминации было. Как-то я ехал на троллейбусе. Пожилой водитель меня узнал. Разговорились. Он посетовал – вот, на пенсии приходится работать. Дали ему 340 тысяч… Я уж молчал…
Вы знаете, свою «народность» я понимаю так – живу так, как народ. И в радости, и в горести… Люди узнают меня и искренне выражают свое доброе отношение. Директор филиала музея Льва Толстого мне сказал очень важную вещь. Он служил в армии. Когда грянула перестройка, и все полетело в тартарары, он решил уйти из вооруженных сил. И в тот момент посмотрел фильм «Горячий снег». «Ваша роль Уханова так на меня повлияла, что решил остаться, - сказал он мне при встрече. – Я понял, что нахожусь на нужном месте». Он дослужился до полковника… А его любовь к Толстому потом привела к служению и этому делу. А одна женщина в метро мне сказала: «Спасибо, вы нам жить помогаете!» Подарки какие дарят! Грибочки, баночку варенья… Это дороже самых дорогих букетов.

У меня все, как у людей. Единственное, что могу сказать, так это то, что я с Александром Ширвиндтом нахожусь в неком родстве - наши с ним тещи были родными сестрами! А в остальном… Семья, дети, внуки. Единственное, стараюсь изо всех сил не потерять совесть. На вопрос: «Что такое счастье?» я давно нашел ответ: «Это чистая совесть». Это дается непросто, но зато ты спокойно спишь. Грехов можно найти у каждого – и у Шекспира, и у Пушкина, и у Толстого. Но кроме грехов они еще что-то такое сделали, что их наследие постигают уже столько времени.

- А самый необычный подарок можете назвать?
- Да. Мы были в Приморье в рамках фестиваля «Меридианы Тихого» и там нам подарили натуральный корень женьшеня. Специально для нас искали в лесу. Прямо со мхом принесли…

- Вы периодически заглядываете в домашний фотоальбом?
- Да. У меня несколько «реликтовых» фоток, которыми я особенно дорожу. Одна из них - 1954 года. На ней - четыре выпускника 73-й мужской средней школы Новосибирска: Витя Лихоносов, ныне известный писатель, Эрик Малыгин, ставший лауреатом Ленинской премии – тот, у кого в общежитии я и кантовался-то, Валерий Каган, кандидат технических наук, живет теперь в Америке, и я. Все мы стали людьми. И какими! Причем, все росли без отцов. Я думаю - мы на самом деле были рождены, чтоб сказку сделать былью. Мы дружим друг с другом с 1946 года. Переписываемся, как сейчас говорят, «живыми» письмами! У всех у них потрясающее чувство слова. Вот только я, охламон эдакий, не всегда отвечаю… Каган позванивает из Вермонта. И костерит Америку – на чем свет стоит!

- Хоругвь – это священное знамя. О ваших хоругвях любви, счастья и дружбы вы уже сказали. Можете что-то еще добавить?
- Вы знаете, в 1943 году отец подарил мне книжку «Тимур и его команда» с надписью: «Моему сынище Юрке – будь таким, как Тимур. Чита, 15 июня 1941 года». С тех пор я стараюсь быть таким, как Тимур.

Фото Барканов С. В.