Фронтовики

Боевой опыт бесценен. Особенно для воспитания и обучения нового поколения воздушных бойцов. Мой командир пришел в авиаполк в начале шестидесятых, когда в нем еще оставались фронтовики. И командир эскадрильи был фронтовик. Те несколько летчиков, старых праваков, летавших на «Дугласах» изредка летали на несложные задания и, с утра похмелившись, мирно дремали за задними столами во время предварительной подготовки.

Весь свой организаторский и педагогический талант, а также командирские навыки комэск-фронтовик отдавал молодому поколению, летчикам и штурманам, пришедшим в полк в начале пятидесятых. Воспитывал он молодое поколение на примерах ветеранов, которые, все, как один, четко знали порядок действий при неполном выпуске передней стойки шасси. Сам командир эскадрильи, на то он и командир, прекрасно знал аэродинамику, инструкцию экипажу и документы, регламентирующие летную работу. Все свои знания, опыт и командирские навыки он использовал для совершенствования боевой подготовки доверенного ему личного и летного состава. А известно, кто не сечет чад своих, тот их не любит.

Во время контроля готовности он изыскивал самые каверзные вопросы и задавал их подрастающему поколению авиаторов. И горе было тому, кто не сумел четко и полно ответить на поставленный вопрос. Начиналась экзекуция, которой позавидовала бы инквизиция. А заканчивалась она всегда одинаково:

– Никуда вы, не воевавшее поколение, не годитесь. Вот смотрите. Петрович! – обращался комэск к одному из сидящих за последним столом, – Петрович, ну-ка доложи нам порядок действий экипажа при неполном выпуске передней стойки шасси.

Петрович, поправив на груди ордена и колодки, четко докладывал действия экипажа, которые уже заучили даже кормовые стрелки, чьи действия при этом особом случае заключались в помалкивании, пока не спросят. Тем не менее, командир эскадрильи, стуча себя кулаком в грудь, громко восклицал:

– Молодец! Ух, блин, горжусь! Вот, – поворачивался он к молодым летчикам, – учитесь, как надо относиться к своим обязанностям.

После этого он извлекал из своей богатейшей памяти самый сложный вопрос из аэродинамики, в которой, как известно, почти одна математика, и задавал его очередному юноше.