Навеянные строки (продолжение 18)

Я до того изжил себя, что не осталось даже зависти к тем, кто отлично знал свое место в жизни.
***
Меня перестало занимать время, его бег, эта ускользающая вечность… Если раньше мне хотелось его остановить, растянуть, как-то замедлить, то теперь, я равнодушен, словно смотрю на женщину, к которой невозможно подступиться.
***
Как-то случайно встретил школьного товарища, едва узнал — шутка ли, лет сорок минуло. Зашли в кафе, приняли за встречу, и он стал рассказывать мне о своей горемычной жизни, как-то просто, легко, даже с улыбкой, а я не мог удержаться — слезы ручьем… Нервы ни к черту.
***
Перед сном, она по ошибке намазала пятки ног кремом для лица, и теперь боится — не выступит ли на ногах рожа.
***
"Отговорила роща золотая, березовым веселым языком, и журавли печально пролетая..." или "Клен ты мой опавший, клен заледенелый… Как жену чужую обнимал березку" Боже мой!.. Даже озноб пробирает. Все… Больше уже ничего не надо для бессмертия. Мне бы, хоть одну такую строчку...
***
Мне всегда хотелось этакой легкости речи, слова, мысли, ну что-то от Фигаро или Хлестакова. Знаете, чтобы речь плавно текла, нежно журчала, на перекатах шуток и каламбуров. Андрей Миронов это делал потрясающе.
***
Намедни, вышел после дождя во двор и как-то неловко подвернул ногу, беспомощно завалился, весь перепачкался. И так стало душно от бессилия и жалости к себя, что мне показалось — а, стоит ли жить?..
***
Мне кажется, что человечность, а проще — милосердие и сострадание не в прямой зависимости от образованности и интеллигентности. Я встречал людей, прямо сказать — темных, но душевная отзывчивость и доброта их — через край.
***
Ужас как боюсь… Нет, не смерти — безумия!
***
Ехал как-то на автобусе, засмотрелся на интересную женщину, долго глядел, пристально, благо она не заметила. И думаю: вот ведь, и хороша собой, и уж точно — любима, а все равно какая-то тень печали лежит на всем ее облике. Вероятно, печалью, мы отмечены все на этом свете.
***
В каждом из нас всего понемногу: и от Раскольникова и Вронского, Ионыча и Анны Карениной, братьев Карамазовых и Нехлюдова, Катюши Масловой и Пьера Безухова.., и черт знает от кого еще. Мы выросли на этой литературе и невольно впитали кое-что от героев.
***
Наедине, сам с собой, по душам, это, пожалуй, будут самые откровеннейшие собеседники.
***
"Коня на ходу остановит, в горящую избу войдет", вот это женщины, не то, что у Чехова — три сестры. "В Москву, в Москву!" а сами даже пальцем не пошевелили. Ни любить, ни жить толком не умели, зато сочувствие и жалость выбили до слез.
***
Париж, ночь. Мулен Руж. Вертится мельница. Музыка, блеск. Канкан, танцовщицы на подбор, как фарфоровые статуэтки. Вино, шумное веселье, и ты, рыскаешь глазами — где он, где этот — Тулуз Лотрек, сидящий за столиком с мелками и бумагой, увлеченно потягивающий, абсент.
***
Если бы, пушкинского темперамента поддать Чехову, болезни Достоевского — Толстому, а Тургеневу — сатиру Салтыкова-Щедрина… Ха — ха… Вот это была бы еще та, русская литература, я вам, скажу.
***
Из детства. Летний день, жара. Пшеница в пояс, цвета есенинских кудрей, вольно колышется и глупые жаворонки, беспечно застыв в воздухе, частят крыльями. Над полем стоит гул, словно радуясь жизни, дышит земля. Где такое теперь услышишь, разве что — больной стон.