Осторожно – двери закрываются!

Так происходит каждый день. И осенью, и зимой, и в весеннее, веселое время. И сегодня, в жаркий летний, приятный до невозможности солнечный полдень.

Полустанок, мимо которого ползают товарняки, проскакивают скорые, уважительно приостанавливаются пригородные электрички.

На ровненькой платформе, зеркальной от только что побрызгавшего миллионами теплых капель дождя, собралась в ожидании очередного поезда милая нетолпящаяся толпа знакомых и полузнакомых потенциальных его пассажиров. Тут и дачники, и студенты, спокойно и сознательно опаздывающие на занятия к первой паре второй смены университета, и какие-то бабули-дедули, решившие от нечего делать просто прокатиться в город и обратно.

Дамы-дачницы помахивают свежими номерами только что полученных из рук почтальонки газеток-вееров, поправляют соломенные шляпки, подкрашивают губки, и тихо перешептываются друг с другом о внуках, об огроменных помидорах «бычье сердце», о ситуации по поводу центральной канализации, о сантехнике Василии, которого надо бы закодировать. О том, что может вписаться в разговор ни о чем. Ну, то есть, о том, что может не испортить такой замечательный, спокойный, размеренный летний полдень. Деревья не шумят, а только балуются с каплями дождя. Те пытаются удержаться на листиках, бегая от одного зубчатого тополиного краешка листа к другому, носятся из стороны в сторону, суетятся, чтобы удержаться, не упасть на асфальт, на землю, не превратиться опять в пар и облако, не улететь кто знает куда. И вот уже, кажется, найден баланс, равновесие, вот уже округлая, красивая и уверенная в себе капля нашла свое место в конусном уголке широкого листа и приготовилась тут пожить какое-то время. Как вдруг хозяин-ствол просто вздрогнул слегка, услышав свисток электрички или сделал легкое «брррр» от прохладной струйки ветерка, и… капля-мученица с криком «ооой!» брякнулась мордой об асфальт и растеклась в грязную кроху-лужицу, глотнув в себя пыль и мелкий песок.

На голос электрички никто из пассажиров платформы особенно не прореагировал. Никто не стал хвататься за сумки, клунки, рюкзаки и портфели. Никто не закричал «Идет! Бегом, давай, Лёня!» Никто не перестал махать размеренно веером-газетой, никто даже не шагнул на край платформы, чтобы заглянуть в ту сторону, откуда по плавящимся на солнце рельсам вот-вот покажется красно-синий нос поезда – мол, «Точно, это наша электричка свистнула только что!»

Солнце, такое же спокойное и не нагло яркое, а приятно освещающее ровно положенной, отмеренной миллиардами лет дозой всех пассажиров этой планеты, подперло ладошкой свой солнечный подбородок и снисходительно, спокойно и даже не очень-то по-солнечному величаво, наблюдает за несуетливыми пассажирами платформы и вздыхает от усталости – светить еще часов восемь-девять. Лето же…

Поезд, тихонько посвистывая и вздыхая тормозами, медленно и очень аккуратно вползает на первый путь к первой платформе. Чинно, вежливо открываются двери. Пассажиры, продолжая свои помидорно-укропные разговоры, не спеша, помогая друг другу войти на ступеньки, поддерживая под локотки дам в шляпках, входят в вагон так, что, подставь вместо вагона карету, можно запросто поверить – это карета.

Электричка извиняясь свистит, понимая, что это действие лишнее – все уже давно переместили свои тела в кожаные кресла коричнего цвета и даже не заметят сейчас, тронулся состав или нет. Все готовы к поездке и даже не думают еще о конечном пункте назначения. Зачем?

***
И тут происходит то, что происходило и вчера, и неделю назад, и раньше. Придорожные, ровные, высокие тополя вытягиваются по струнке, разом сбрасывая с себя последние капли-страдалицы на рельсы, платформу, траву; разбегаются уже почти уснувшие на ступеньках вокзала собаки-бродяги и те, что пришли провожать на поезд хозяев; солнце проснулось от дремы и занервничало, покачиваясь в разные стороны на своей оси; пассажиры, сидящие на вип-местах у окошек, по привычке прищурились и сделали паузу в шепотах-разговорах, вглядываясь в тропинку от леса к платформе. Именно здесь и сейчас произойдет то, что происходит всегда, постоянно!

- Успеет? – помощник машиниста стоит в приоткрытой двери с сигаретой и уже нервничает слегка.
- Успеет, куда денется, - успокаивает шеф-машинист и главный руководитель этой ежедневной, привычной неожиданности. – Красный еще диспетчер держит. Бежит? – уточняет он у помощника, который каждый день видит ее первым.
- Бежит, бежит! Успеет теперь.
Он садится в свое кресло и, уже успокоившись от переживаний, поглядывает на семафор и просматривает путевой лист предупреждений.

Не под аплодисменты, конечно, но при всеобщей концентрации внимания и людей, и природы, и даже машины-электрички, появляется она. Не появляется, а выскакивает из леса на тропинку на такой скорости, будто ей придали ускорение бильярдным кием в одно место. Из расстегнувшейся большой сумки-портфеля пытаются выпасть какие-то документы, кошельки, ручки. Она придерживает рукой эту, расстегнутую, и другую – наполненную разноцветными папками и чем-то еще. Ноги подкашиваются, каблуки то впиваются на всю высоту в мягкую дорожку, то пытаются сломаться, натыкаясь на колотый щебень. Прическа, сделанная в спешке почти уже на пороге дома, превратилась ровно в то, что женщины видят в зеркале, выходя из бани. Молния в джинсах, сволочь, расползается и кусает живот. Блузка, потерявшая последнюю пуговицу в придорожных кустах, давно развивается белым флагом за спиной.

Вот еще, еще, еще чуток… мимо деревянного туалета, мимо собак-сторожей, еще три, четыре, семь ступенек платформы, еще прыжка три до последней пары cамозастегивающихся дверей последнего вагона и…
- О, зеленый! Она там где? – это уже помощник машинисту.
- В дверях. Успела!
- Осторожно! Двери закрываются! – на этих дикторских словах, с двух сторон резко выскочили металлические дверцы и словно лезвия топоров направились к впрыгивающему телу пассажирки, пытаясь если и не срезать выпирающие наружу части ее попы, то хотя бы вырвать из рук растрепавшиеся расстегнутые сумки и пакеты.

- Оп-пппа… успела… слава богу!

Она, как всегда, стояла еще пару остановок в тамбуре, приходя в чувство, тяжело дыша. Эта ежедневная борьба за «успеть в последний вагон» вымотала ее, казалось, окончательно. Каждый день нужно думать о том, успеешь или нет, а может, выпадешь назад при резком толчке электрички и затылком о платформу на тихую радость всем пассажирам. Только собаки, возможно, и посочувствуют. И даже лизнут из жалости. А могут и голову эти двери прижать. Она стояла, курила и высовывалась в двери на остановках, пытаясь глотнуть ветерка. И думала обо всем этом. И успокаивала себя тем, что до головы двери все-таки не доберутся – задница ж еще есть, она шире, чего это вдруг голову прижимать?!
***
Наступил новый день. И был он необычным. Для всех: и дня нее, и для пассажиров на платформе, и для тополей, и для электрички, и даже для спокойного солнца.

Она пришла не спеша на платформу, выбрала скамейку в тени, не читала, не говорила по телефону, не курила, и, казалось даже, ничего не ждала. В руках сегодня была только маленькая дамская сумочка, наглухо застегнутая золотистым зажимом. Она просто дышала солнечным днем, наблюдала за дремлющими собаками, разглядывала огромный разноцветный кленовый лист и думала, как же правильно геометрически он устроен.

Пришла электричка. Она сидела, и ей лень было вставать – ветерок играл с ее волосами, вовсе не пытаясь нарушить пышную челку. Из окон смотрели обезумевшие от непонятности глаза пассажирок с платформы. Собаки присели и тоже вопросительно уставились на нее. Помощник машиниста по пояс высунулся из кабины – мол, чё ты, не едешь, что ли?! Двери свистнули, прошипели, закрылись и снова открылись, приглашая повторно: you are welcome!

Она всего этого не видела, она даже не подозревала, что ее бездействие может так сильно всех насторожить, испугать. Она вспоминала вчерашнюю ни о чем телепередачу, из которой вырвала только одно, значимое для нее сегодня высказывание: «Иногда чтобы успеть, нужно остановиться. Просто бездействовать и отдаться на волю провидения. Пусть все будет так, как должно быть. Не надо впрыгивать в последний вагон – возможно, это не ваш поезд, возможно, надо просто изменить маршрут, сбавить скорость, вглядеться в себя, а не в дорогу».

Расстроенная электричка уехала – у зеленого глаза семафора не бесконечное терпение. А потом встала и, сопровождаемая ленивой вереницей привокзальных собак, пошла по тропинке обратно. Домой. Сегодня самое время просто позагорать в теньке под вишней. Так решила она. И мир к концу дня, к ее удивлению, совсем не изменился. Наверное, не изменился – новости о ситуации на Украине, о новых селфи Обамы и о митингах ипэшников по поводу обязательных сертификатов на товар она сегодня просто не слушала. Просьбу телефона подзарядиться хотя бы чуток она проигнорировала.

Она слушала джаз и медленно рисовала на белой стене кленовый лист. Такой правильный и такой неожиданно разноцветный.