Орден. часть 1

Маленькая серогрудая синичка села на колышек, воткнутый возле куста пиона, пискнула. Крохотные коготки цепко держались за деревяшку, пока бусинки глаз изучали окрестности. Решив, что опасности нет, синичка вспорхнула, подлетела к старой ржавой железной бочке, перевёрнутой вверх дном, и юркнула в неровное отверстие, размером чуть больше пятака.

- Ну, надо же, где себе «дупло» нашла, - удивился старик и потёр ноющие колени.
От огорода сильно пахло влажной землёй, молодой травой и ещё чем-то свежим, щемящим, которому не найдёшь сразу названия и название которому «жизнь».

Старик откинулся на спинку скамейки, стоящей на пригреве, возле крыльца старого дома, и посмотрел выцветшими глазами на яркое майское небо. Солнце приближалось к зениту, от туч, щедро поливших землю прошедшей ночью, не осталось и следа. Надо пойти открыть огуречник – как бы ростки не спАрились. А к вечеру хорошо бы прополоть грядку моркови. Эх-ма, с тех пор, как умерла его старуха всё приходится делать самому. Вот и обед пора идти готовить. Хватит на лавке сидеть!

Взгляд старика скользнул ниже на вытянувшуюся за речкой Берёзовкой пологую сопку, зелёную, лесистую. Припомнилось, сколько раз они ходили с женой на эту сопку, и в укромных ложках-релках нарезали полные корзины груздей. А если не хватало места в корзинах, старик снимал свой брезентовый длиннополый плащ, связывал рукава, и в этот импровизированный мешок набирали ещё грибов, которые жалко было оставлять в лесу. А что за грузди это были! Крепкие, мохнатые, без единой червоточины! Они с женой солили грибы в дубовой кадушке, ели сами, угощали родных и соседей. Да-а, было время!

А ещё на этой сопочке, на лысом косогоре с южной стороны растёт крупная, сладкая да ароматная глубеница-ягода. В урожайные годы её можно хоть лёжа собирать. С этой дикой клубникой не сравнится никакая садовая «виктория». Но не дойти больше старику до сопки – ноженьки не ходят, да и сердчишко пошаливать стало. Да и много ли ему старику надо? В огороде растёт немного малины и смородины, и ладно. А молодые все не хотят свои заготовки делать, им проще в магазине купить готовое. Времена пошли!

Внезапно, прервав ход стариковских мыслей, из дыры в бочке выпорхнула синичка. Пискнув на лету, она улетела куда-то за баню. Правильно, нечего рассиживаться - хоть и долг майский день, а дел много переделать надо.
- Ну, и ты двигай, Пётр Иванович, - скомандовал сам себе старик. – Ишь, разнежился. А ещё ж надо тЫчки в горох воткнуть. Вот сын в субботу приедет из города, тогда…

Он не успел сказать, что предстоит сделать сыну. То ли от того, что резко поднялся со скамьи, то ли от яркого солнца, а скорее всего, просто от старости и от всех болезней сразу, у него вдруг потемнело в глазах, занялось дыхание.
- Ничо, ничо… счас таблетк…, - шептал он помертвевшими губами, а сам, держась обеими руками за стену, двигался на дрожащих ногах к крыльцу.

Старик ничего не видел и ничего не чувствовал кроме ужасной слабости и пустоты. Превозмогая эту слабость, он всё-таки поднялся на крыльцо. Переступить три ступеньки для него было сейчас равносильно подъёму на три этажа. «- Держись, Пётр Иванович, держись! Ты же старый солдат – и не такое бывало. Так, левой рукой за наличник, правой за ручку двери. Ать-два – открыл!». Из последних сил старик за два мелких шажка дошёл до стула и буквально вполз на сидение. «- Уф-ф, дошёл!»

Пётр Иванович нащупал на столе пузырёк с таблетками. Первая упала и закатилась под стол. Он высыпал на ладонь сразу несколько. Слизнул две крайние. Запил водой из остывшего чайника, прямо из носика. Сейчас, сейчас… Посидел, закрыв глаза, прислушиваясь к своему телу.
Тук… тук-тук. Есть! Сердце, получив пинок от лекарственной химии, забилось в прежнем ритме.

Старик осторожно разлепил веки. На дворе во всю силу сияло яркое солнце, в окно билась залетевшая серая муха, где-то близко, наверно у соседей, молодой петушок пробовал свой голос.
Пронесло! Нет, Пётр Иванович, рано тебе ещё под берёзку рядом со старухой. Мы ещё потопчем землю-матушку.
Он посидел ещё немного, не шевелясь, приходя в себя после приступа. Подумал: «- Надо сыну позвонить. Когда приедет пусть привезёт ещё лекарств и тонометр. Тонометр обязательно!»

Пётр Иванович ещё отпил из чайника.
- Позвоню. Вечером позвоню. Сейчас-то сын на работе. Да он и сам кажный вечер звонит. Хороший у меня сын. Вот только работа у его, видимся редко. И с внуком вечером поговорить можно. Тоже хороший паренёк растёт, интересный. Всегда поинтересуется: - как, мол, здоровье, деда? Да какое, нахрен, здоровье, когда жизнь за девятый десяток завернула! Уже и ровесников знакомых почти не осталось. Вон и старик Панкратов, на полгода старше меня, две недели назад помер. Э-хе-хе…

Он немного помолчал, вспоминая.
- А считай, никого уже и нет. И Вера, жена, умерла, и брательник Матвей, и ещё много кого. Зажился ты, Пётр Иванович, зажился старина. А в детстве был хилый, да болезный. Матвей, тот «кровь с молоком», дразнил, бывало. «Шкидлой» называл, хм-м. А воевал брат в артиллерии. В артиллерии Резерва Главного Командования. Прошёл войну от Сталинграда до Германии. Старшина. И погиб… погиб 8 мая 45 года под крепостью Бреслау. Э-хе-хе, да и не он один, какие парни в войну сгинули! Самые лучшие, самые красивые.

Старческие глаза наполнились прозрачными слезами. Пётр Иванович в волнении встал. Ведь и ему, Петьке - «шкидле», пришлось сполна хлебнуть военного лиха.
В комнате стене висела в рамочке фотография, что сделал сын на прошлое 9-е мая: Пётр Иванович вместе с внуком возле Вечного огня. Старик негнущимися пальцами погладил медали. Медали… Первую, «За победу над Германией» получил он в 46-м. Вторую, «30 лет РККА» выдали при демобилизации в 49-м. Много ещё с тех пор получил он медалей. Но самая дорогая награда вот эта – орден Славы 3 степени, за бои на вражеской реке Одере. А получил-то он её только в 1967 году! Затерялся наградной лист где-то в канцелярии. Но нашлась его награда. Хоть через 20 лет, но нашлась, и слава Богу!
Пётр Иванович сел на диван, прикрыл глаза, и погрузился в забытьё воспоминаний.

Апрель 45-го...