Маринка, Дима и закон Ома. Глава 41 из романа Одинокая звезда

Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. Коротким ярким праздником пролетели осенние каникулы. Маринка целые дни проводила у Димы. Его родители, когда бывали дома, встречали ее низменно приветливо, угощали, расспрашивали, как дела. Потом он утягивал ее в свою комнату, где им уже никто не мешал наслаждаться обществом друг друга. Они пересмотрели по нескольку раз всю его фильмотеку, после чего Наталья Николаевна купила с десяток новых фильмов. Фильмы были замечательные — фантастика и путешествия. Именно те, что нравились Маринке.
Дима ежедневно учил ее работать на компьютере, в который Маринка просто влюбилась. Он познакомил ее с Интернетом, после чего компьютер стал заветной Маринкиной мечтой. Дома она так достала своим нытьем мать, что та, не выдержав, однажды предложила отцу:
— Может, продадим дачу, да купим ей этот проклятый компьютер? Сил уже нет ее слушать! Она же на этот факультет собирается, а там, говорят, без него нельзя.
— А жрать что будем? — вскипел отец. — Зимой один соленый огурец знаешь, сколько стоит? А картошка? Никаких денег не хватит. Перебьется!
Пару раз Дима приходил к ней домой — и все обошлось благополучно. Пока Маринка с матерью возились на кухне, Дима с отцом вели обстоятельные беседы в гостиной. Диминому отцу довелось служить и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии − и всюду с ним были жена и сын. Маринкин отец остался доволен Димиными рассуждениями о смысле жизни и планах на будущее. Он перестал ворчать на дочь, когда та задерживалась допоздна, и больше не задавал ехидных вопросов.
Маринка почти привыкла к Диминым объятиям и поцелуям. Правда, внутри у нее каждый раз при этом что-то сжималось и дрожало, но она старалась не обращать внимания на такие мелочи.
В общем, все было хорошо, даже слишком. Только в последний день каникул тягостное происшествие едва не испортило их отношения.
А дело было так. После традиционного кофе Дима, как всегда, увел ее к себе. И повернул колесико замка, чего раньше никогда не делал. У Маринки затряслись поджилки, но она сделала вид, что не заметила его манипуляцию с замком. Понадеялась, что обойдется.
Но не обошлось. После долгого и жаркого поцелуя она вдруг оказалась в горизонтальном положении. Маринка умоляюще посмотрела Диме в глаза и поразилась их выражению. В них не было прежнего тепла и заботы о ней — в них не было ни любви, ни даже простого участия. Его взгляд был холоден и как ей показалось, даже жесток.
Маринка испугалась. Она не приготовилась к тому, что должно было произойти. Она так прониклась доверием к Диме, что совсем забыла об этом. То есть, она, конечно, знала, что близость неизбежна, но ей казалось, что до этого еще далеко-далеко. И потом — разве не требуется и ее согласие? Наверно, он должен был сначала его получить? Хотя бы простой кивок или короткое «да». А не так, как сейчас — сразу раз! — и в дамки.
Но надо же было как-то выбираться из создавшегося положения. И с наименьшими потерями. Маринка попыталась упереться ему в грудь и выкрутиться из-под его тела. Но с таким же успехом она могла бы выкрутиться из-под бетонной плиты. Тогда она решила схитрить.
— Я хочу чихнуть, — жалобно сказала она, стараясь не глядеть ему в глаза, гипнотизировавшие ее, как удав кролика.
— Чихай! — милостиво разрешил он.
— Но я на тебя чихну! У меня нос течет. Пусти, я возьму носовой платок... в пальто.
Он немного помедлил, потом отпустил ее и сел. Она повернула замок и пулей вылетела в коридор. Из кухни доносились голоса его родителей. Он вышел следом, и, прислонившись к стене, молча стал наблюдать, как она лихорадочно натягивает пальто.
— Я утюг забыла выключить, — пряча глаза, пробормотала Маринка и тут же вспомнила, что этой брехне он научил ее сам.
— Тебя проводить? — только и спросил он.
— Не надо, я побегу. Ты за мной не угонишься. Пока! — И она понеслась вниз, как угорелая, хотя за ней никто не гнался.
Прибежав домой, она разделась и без сил упала на диван. У нее горели щеки и лоб, и даже нос. Надо было собраться с мыслями, но она не успела — зазвонил телефон.
— Ты рассердилась? — виновато прозвучал его голос. — Извини, на меня внезапно что-то накатило — сам не знаю, как это случилось.
— Нет, не внезапно! — мысленно возразила ему Маринка. — Ты перед этим запер дверь. Значит, все задумал заранее, Дмитрий хитрый. Но у нее хватило ума промолчать. Не дождавшись ее ответа, он продолжил:
— Мариночка, не сердись, а? Я понимаю, что некрасиво себя повел. Но... ведь все равно это должно произойти. Раз мы любим друг друга. Ну, пожалуйста, не молчи. Скажи хоть что-нибудь. Ты очень рассердилась?
— Я испугалась, — призналась Маринка, — это было так неожиданно. У тебя глаза стали такие... страшные. Не как всегда. Скажи правду: с другими... ты тоже... так?
— С другими я никак. Ничего такого у меня ни с кем не было. Сильнее тебя я никого не любил. Как только тебе такое в голову могло прийти?
— Прости, я думала... у тебя много было девушек... до меня.
— Ну да, я встречался. Но как с тобой, у меня ни с кем не было. Такое впервые, честное слово! Тебе было очень неприятно, да?
— Нет, не неприятно. Но я думала... мне казалось, что нужно и мое согласие. А ты так себя повел... Мне даже жутко стало.
— Ну да — я дурак. Просто... со мной такое тоже впервые. Впредь буду умнее. Поверь, если мы придем... к этому... потом… все будет иначе. Ты только не обижайся, ладно? Скажи, что ты меня любишь.
— Я не обижаюсь. Конечно, люблю. Дима, у нас все будет. Просто... я еще не готова. Ты подожди немножко, ладно?
— А когда будет можно, ты скажешь? Или как-нибудь дашь понять?
— Конечно. Скоро.
— Завтра увидимся?
— Завтра, между прочим, в школу. Ты не забыл?
— Как тут забудешь? Захочешь, да не забудешь. Ох, совсем из головы вылетело. Мариночка, мне же сегодня звонили из Дворца. Там объявлен конкурс на лучшую песню о любви. Точнее, на лучшее объяснение в любви. Ты не сочинишь слова? Как будто юноша объясняется в любви девушке. А я музыку подберу. Это будет конкурс бардов-мужчин. Призы обещают отменные. Если выиграю, приз твой.
— Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать. Сколько у меня есть времени?
— Пара недель. Но ты не затягивай. Так, как насчет завтра?
— Дима, давай встречаться по субботам и воскресениям? Все-таки вторая четверть. Она такая короткая, а учителя просто озверели. Даже на каникулы поназадавали кучу заданий.
— А ты их сделала?
— А как же! У нас попробуй не сделать. Сразу пару влепят. А мне нужен аттестат без трояков.
— Когда же ты успела? Ведь мы все дни были вместе.
— По вечерам. А вам что — ничего на каникулы не задали?
— Да что-то задали — не помню. Но у нас попроще. В первый день обычно не спрашивают. Там разберусь. Каникулы себе портить — еще чего! Это ты у меня такая примерная, а я у тебя — разгильдяй.
— Нет, Дима, ты не прав. Заниматься надо — особенно математикой. В институте ее знаешь сколько! Кстати, как у тебя с ней?
— Да вроде, нормально. В основном, четверки.
— Ну, скажи: чему равна длина окружности?
— Длина окружности? Что-то не припомню. Что-то с радиусом связано. Не, не помню.
— Как же ты задачи решаешь? Какая четверка? Когда масса задач на длину окружности и площадь круга прошла мимо тебя. Нет, тебе нужно срочно браться за математику! Иначе — какое программирование? Только по верхам прыгать будешь. У нас бы ты из пар не вылезал.
— Вот и возьми надо мной шефство.
— И возьму. Давай завтра созвонимся. После уроков. Узнаем расписание, а тогда договоримся. Только заниматься ты ко мне будешь приходить. А то у тебя — не до занятий.
— Ладно, договорились. Ну что, уже прошло? Больше не сердишься?
— Я же сказала: не сержусь. Пока.
— А поцелуй?
— Целую тебя. До встречи!
На следующий день едва Маринка пришла из школы, он позвонил снова.
— Мариночка, ты вчера, как в лужу, глядела. Я сегодня пару схватил. По геометрии. А назавтра по алгебре уйму задали — я половину не могу решить. Может, поможешь? И с физикой проблемы начались.
— Конечно, помогу. Приходи хоть сейчас. Но только... без объятий и поцелуев. Дима, иначе мы ничего не сделаем! У меня тоже назавтра куча уроков.
— Хорошо, хорошо! Буду вести себя примерно.
Он примчался через полчаса. Весь такой румяный, красивый. Такой любимый! И сразу полез целоваться.
— Дима, ты же обещал! — отбивалась Маринка. — Все! Все! Хватит! Ну, как не стыдно — мне теперь ничего в голову лезть не будет.
— Ты меня не любишь?
— Люблю. Но давай сначала уроки сделаем.
— А после будет можно?
— Дима, прекрати! Ну, пожалуйста! Давай свою тетрадь — посмотрим, что вы сейчас проходите.
— Ладно, не буду. Поехали.
Они провозились с уроками дотемна. Дима и вправду все это время вел себя примерно − особенно после того, как Маринка показала ему всю глубину его незнания элементарных вещей. Он и не подозревал, что она такая умная. Ведь она обычно помалкивала, предоставляя ему возможность демонстрировать свое красноречие
Нет, он понимал, что ее молчание вовсе не означает что она круглая дура с ограниченным словарным запасом. Ее стихи говорили об обратном. Но чтобы так знать физику и математику! Такая тихая, скромная девушка. А он-то считал себя умнее ее на два порядка. Поделом ему — не будет впредь воображать о себе слишком много.
— Мариночка, пойдем ко мне, — предложил он, когда, наконец, уроки были сделаны. — Хоть на часик! Компьютер по тебе соскучился.
— Нет, Дима, уже поздно. Давай лучше погуляем полчаса, подышим воздухом. А то у меня голова разболелась.
— А ко мне?
— Не пойду. Дай мне прийти в себя. Я до сих пор твой диван без дрожи вспоминать не могу.
— Но я же сказал: не буду! Ну что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?
— А кто обещал вести себя примерно? А сам... с чего начал, когда прибежал?
— Вот ты какая! Злопамятная. Давай все время вместе делать уроки? Мне одному так неохота, а с тобой даже нравится.
— Давай. Я, когда тебе объясняю, сама еще лучше понимаю. С тобой интереснее, и задания намного легче кажутся. Знаешь, когда ты рядом, все вокруг каким-то другим становится. Ярким, радостным. Так хорошо, когда ты рядом!
— Это потому, что ты меня любишь!
— Да, наверно.
С тех пор они все уроки делали вместе. Маринка убедилась, что Димины четверки и пятерки и близко не соответствуют его знаниям. В школе, где он учился, достаточно было заглянуть в учебник, поднять руку и у доски повторить только что прочитанное. И все — пятерка обеспечена. Задач и примеров им задавали мало, и, как правило, они были очень легкими, в одно − два действия. Да и те Дима решал так: полистает учебник в поисках подходящей формулы, пороется в справочнике, Найдет, перепишет с книги, подставит числа — все, решил.
— Кто же так решает? — поражалась Маринка. — А если у тебя под рукой не окажется учебника? На экзамене, например? Или на контрольной?
— Ну, на контрольной у нас все списывают. А на экзамен шпору возьму.
— Дима, но так же нельзя! Ты же учишься не для того, чтобы сдать, а для того, чтобы знать. Что ты на меня так смотришь?
— Просто поражаюсь твоей сознательности. А как надо решать?
— Нужно сначала выучить формулы. Наизусть — да-да, не делай большие глаза. А если на экзамене нельзя будет воспользоваться шпорой? В Политехе, кстати, за шпору и с экзамена могут вытурить.
— Да разве их все запомнишь? Их же тьма.
— Ничего не тьма. Вполне можно запомнить. Это только кажется, что трудно. Напиши мне какую-нибудь формулу из физики. Любую, какую помнишь.
Дима надолго задумался. Ничего, кроме того, что путь равен скорости, умноженной на время, он вспомнить не мог − в чем и признался пристыжено.
— Как? — поразилась Маринка. — И закона Ома не знаешь? Это же основа основ электродинамики! Да у нашей физички ты бы имел кол! Ее любимая поговорка: не знаешь закона Ома — сиди дома.
— Что же мне делать?
— Давай так. Я выпишу формулы из раздела, что вы сейчас проходите. Что там у вас? Квантовая оптика? Мы ее уже давным-давно прошли — уже механику повторяем. Значит, я выпишу и ты их при мне запомнишь. А потом порешаешь задачи, уже никуда не подглядывая. Ты их будешь решать только так. Как семечки щелкать.
— А много там формул?
— Не, с десяток всего.
— Ого!
— Что ого? Делов то на пятнадцать-двадцать минут максимум. У тебя двадцати минут не найдется?
— Ну ладно, пиши свои формулы. Неужели они все у тебя в голове?
— У нас в классе они у всех в голове. А как же иначе? Иначе же ничего не решишь. И будешь в парах утопать.
Маринкины формулы Дима выучил наизусть за десять минут. И задачи из школьного учебника пощелкал моментально, как орешки. Чем страшно возгордился. Но Маринка быстро охладила его пыл
— Разве это задачи! — небрежно заметила она. — Ты посмотри, какие мы решаем. Из нормальных задачников, где повышенной сложности задачи, − которые давали в разных вузах на экзаменах. И в МГУ, и в физтехе.
Дима посмотрел. И устыдился. Да, из них он бы не решил ни одной. Неужели он такой тупой?
— Потому что здесь нужно знать теорию и за прошлый год, и за позапрошлый, — терпеливо объясняла Маринка. — И школьных учебников недостаточно, в них самые азы. Я вот купила в книжном "Репетитор по физике" в двух томах. Издательства “Феникс”. Там так все разжевано — ежу понятно. Бери и решай. А по математике у меня есть задачник Сканави. Это такая прелесть! А по химии советую учебник Егорова. Ну, все — хватит болтать, учи дальше. Я потом проверю.
И на Диму в школе посыпались пятерки, как из рога изобилия. Учителя не переставали удивляться его успехам и вовсю расхваливали в преподавательской. Для Натальи Николаевны их слова звучали, как сладкая музыка. Она уже мечтала о том времени, когда ее сын поступит в институт и женится на Мариночке. Лучшей невестки ей и не надо. Мила, скромна, умна — все при ней. И семья хорошая. Ах, не сглазить бы!
В школе у Маринки тоже дела шли блестяще. Похоже. к концу полугодия она приходила со всеми пятерками − как и Гена с Леной. Лена несколько раз пыталась с ней заговорить, но Маринка, ссылаясь на занятость, убегала.
— Может, она обиделась на меня за что-нибудь? — недоуменно спрашивала Лена Гену. — Так, вроде, не за что. Ты не знаешь, что с ней?
— Я же тебе говорю: она влюблена, — терпеливо объяснял он. — Вся в процессе. Каждый день со своим Димочкой уроки делает. И, наверно, не только уроки. Никого вокруг не видит и не слышит. Не бери в голову — ничего она не обиделась. Просто, ей не до тебя. Хочешь новость скажу — ты упадешь!
— Скажи.
— Шурка с Шурочкой после Нового года у нас уже учиться не будут. В вечернюю переходят.
— Да ты что! А почему?
— Догадайся.
— Нет, правда? Что... уже ждут?
— А то! Моя работа! Фирма веников не вяжет. Шурка меня крестным пригласил быть. Во как!
— А их родители что?
— Ты знаешь — ничего. Нормально восприняли. Шурка работать в фирме у отца будет. У того дела пошли в гору — иномарку недавно купил. Обещал им сначала гостинку, а там, говорит, посмотрим. Как жить будете.
— А их зарегистрируют? Им же еще нет восемнадцати.
— Справку из поликлиники покажут и зарегистрируют. Без проблем.
— Знаешь, я им завидую. Любят друг друга и уже ребеночка ждут. Счастливые!
— Кто тебе мешает? Давай.
— Ох, Гена! Ты в своем репертуаре. Не говори глупости, а то я рассержусь. А наши знают?
— Понятия не имею. Может, кто и знает. Какое это уже имеет значение? Скоро школу закончим, а там — у каждого своя дорога.
— Знаешь, я все Лизоньку вспоминаю. Сейчас ее малышу было бы три годика.
— Да. Он тоже умер, ты слышала? Ее парень.
— Да, слышала. Как все это ужасно! У меня до сих пор какое-то чувство вины перед ними. Будто я могла что-то сделать для них и не сделала. Будто смотрят они на меня... оттуда... и осуждают.
— Лена, да ты что! Ты-то причем? Что ты могла для них сделать?
— Ну... может, надо было заступиться. Сказать, чтобы перестали над ними издеваться. Но не смотреть молча, как они... падают в пропасть.
— Да ты вспомни, сколько тебе тогда было лет! Седьмой класс! Ничего бы ты не сделала, и нечего себя казнить.
Лен, согласись, все-таки это я Шурку с Шурочкой свел. Теперь благодаря мне новый человек на Земле появится.
— Да, молодец.
— Можно, я тебя за это поцелую?
— Нет. Нельзя.
— Ну, что ж. Нет — так нет. На нет и суда нет.
И понурившись, он поплелся к себе. А Лена прислонилась лбом к холодному стеклу и стала глядеть в пустой двор. В воздухе кружились редкие снежинки. Падая на землю, они уже не таяли, и асфальт во дворе кое-где побелел. Небо было низким и беспросветно серым. И хотя было еще только четыре часа дня, оно темнело на глазах.
— Счастье, — грустно думала девушка. — Где ты? Какое ты, мое счастье? Почему не приходишь ко мне? И есть ли ты вообще?
В дверь позвонили. Это пришел Юра, Ольгин лицеист. Ему удалось-таки уговорить директора и педагогов. Юру не отчислили, и он стал буквально землю рыть, чтобы догнать одноклассников. На уроках сидел за первым столом и являл собой пример усердия и послушания. Ольга попросила дочку помочь мальчику, и теперь он чуть ли не каждый день приходил к ним домой позаниматься. Леночка терпеливо разъясняла ему основы математики, начиная с самых азов. И ее усилия в сочетании с его усердием стали приносить плоды — в журнале появились первые тройки. Причем не только по математике, но и по остальным предметам.
— Ты не очень-то радуйся, — охлаждала его Лена. — Тройка не оценка. С тройкой по математике ты ни в какой серьезный вуз не поступишь. Давай, занимайся дальше и побольше − чтобы к концу года четверки пошли. Есть же у тебя сила воли?
— Даже две! — заверял он. — Лена, вот увидишь, в одиннадцатом у меня троек вообще не будет. Может, тебе в магазин сбегать или бутылки сдать? Там во дворе пищит этот... который бутылки собирает. А ты потом мне поможешь домашнее задание сделать.
— Не надо в магазин. И бутылок у нас нет. Садись, занимайся. Ты не голодный? А то на пустой желудок заниматься бесполезно.
— Не, спасибо, я ел. Я же из дому.
Юра открыл тетрадь и погрузился в решение задачи. Он старался сидеть тихо, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не отвлекать Лену. Если вначале ему приходилось чуть ли каждую минуту обращаться к ней с вопросами, то теперь он это делал все реже и реже. Она была погружена в свой компьютер, а он в свои уроки, и никто никому не мешал.
Посидев около часа, Юра встал.
— Лена, у меня все ответы сошлись. Можно я буду приходить к тебе, когда не получается? А если сам решу, то не буду?
— Конечно, Юра. Позвони, что не придешь, чтобы я не ждала.
— Да у нас телефона нету.
— Тогда ладно. Приходи, когда надо. Я после уроков всегда дома.
А Маринка в это время грызла ручку, мучаясь над Диминым заказом. Заказные стихи у нее обычно получались плохо. Фразы были какими-то плоскими — не образы, а штампы. Стихи рождались неживыми, они не трогали ее душу, хотя заказчикам обычно нравились. Но ведь это был заказ Димы, значит, надо было постараться. Тем более, что песня конкурсная. А ему так хотелось победить.
Юноша объясняется девушке в любви. В первый раз. Он ни в чем не уверен. Потому что, когда он уверен, то... уже можно и не волноваться. Можно даже и не объясняться. Сразу приступать к делу. Тогда и писать не о чем. Нет, он ни в чем не уверен, и потому в его словах и боль, и страх, и преклонение − перед ее красотой. Да, она знает, какой будет эта песня. Все заслушаются. И он победит на этом конкурсе, обязательно победит.
Вдохновение, наконец, нахлынуло на нее, и она принялась быстро писать. Мысли опережали руку, поэтому она стала записывать только обрывки слов — потом разберется. Строки свободно рождались в мозгу. Она писала, наслаждаясь созданными ею образами, рифмами, самими словами, которые предстояло озвучить ее любимому.
Позвонил Дима:
— Мариночка, ты что делаешь?
— Пишу тебе стихи. Объяснение в любви.
— Ну и как? Ты там побольше — люблю, люблю, люблю! Слово такое красивое! Ласковое.
— Нет, Дима, этого слова здесь вообще нет. Но объяснение пропитано любовью и страхом потерять любимую. Тебе понравится. И жюри, думаю, тоже.
— Можно, я приду, посмотрю?
— Приходи, я уже заканчиваю. Сейчас начисто перепишу, а то тут такие каракули. Когда напечатаешь на принтере, один экземпляр — мне. Хорошо?
— Да хоть десять! Ну, я бегу.
Стихотворение привело его в бурный восторг. Он даже запрыгал на месте. И сейчас же унесся к себе домой подбирать к нему музыку.
Даже не поцеловал, как следует, — грустно отметила Маринка, — только чмокнул в щеку и все. А я так старалась! Неужели он ко мне стал остывать?
Действительно, после того случая... понятно, какого... они стали реже целоваться и не так страстно. Ведь инициатива всегда исходила от Димы. Она и представить себе не могла, что можно первой его обнять и тем более поцеловать. А он стал... каким-то... не таким, как прежде. Сделают они вместе уроки, погуляют, поцелует он ее на прощание — и все.
Нет, он относился к ней по-прежнему хорошо. Но что-то в этом отношении стало иным. Более спокойным, что ли. А она? Она любила его все сильнее и сильнее. И он, конечно, это чувствовал. Но больше никаких попыток не предпринимал. А она не решалась дать ему понять, что уже − не против. В ее душе чувство любви созрело до такой степени, что ее постоянно тянуло к нему. Усилием воли она удерживалась, чтобы не прикоснуться к его руке, не прильнуть к груди. И когда он обнимал ее, замирала от счастья. Но это случалось все реже и реже.
Дима и сам чувствовал, что в его отношении к Марине что-то надломилось. Его любовь к ней как будто побывала в зените и, не засияв во всю мощь, стала клониться к закату. Но у него и в мыслях не было порвать с ней. В его планах они оканчивали школу, поступали вместе в институт. Потом? Потом видно будет.
И никто из них даже не догадывался, даже представить себе не мог, как круто обойдется с ними судьба.