Одинокая звезда. Глава 43 из романа "Одинокая звезда"

А Туржанские в тот вечер, наоборот, долго не могли уснуть. Когда, придя с работы, Ольга увидела, что дочь еще не вернулась из школы, она забеспокоилась. Позвонив Гене, услышала именно то, что и предполагала Лена в разговоре с Димой. Что ее дочь отправилась неизвестно куда неизвестно с кем. При этом голос Гены был каким-то придушенным, как будто он заболел фолликулярной ангиной. Но Ольга сразу поняла, что Гена умирает от ревности и что он чего-то не договоривает. Не может быть, чтоб он просто так отпустил Лену с незнакомым человеком. Нет, тут что-то не так.
— Почему же ты позволил неизвестно кому увести ее? — спросила она.
— Лена меня не стала слушать. Приказала, чтобы я шел домой.
— Может, она знает этого парня?
— Нет, она его не знает. Зато его знаю я. Он подонок!
— Объясни.
— Он два месяца гулял с Мариной, в любви ей объяснялся. Целовался тут на виду у всех. Лена тоже это видела. А сегодня увидел Лену — и все! Сразу Марину бросил. А Лена поговорила с ним, и они пошли куда-то. Я видел, как он ее под руку взял. Ольга Дмитриевна, он предатель! Уговорите Лену. Он предал Марину — предаст и ее.
— Хорошо, я разберусь. Лишь бы с ней ничего не случилось.
Ольга подошла к окну и стала ждать. Почему-то тревога отступила. Нет, ее дочь не настолько легкомысленна, чтобы с первым встречным отправиться бог знает куда. Она ее дождется и все выяснит.
Ждать пришлось недолго. Ольга увидела, как Лена и высокий светловолосый парень вошли во двор. На плече у парня была ее сумка с книгами, а сам он держал Лену под руку. По тому, с каким доверием дочь глядела на молодого человека, как пожимала ему руку, Ольга поняла: Генина тревога небеспочвенна.
Потом Лена подняла глаза к их окну и увидела мать. Что-то сказав своему спутнику, она быстро вошла в подъезд, влетела в квартиру и, бросив сумку, схватила фотоальбом.
— Мамочка, привет! — Она чмокнула Ольгу и выскочила обратно, крикнув: — Я на минутку! Только фотокарточку отдам.
Ольга увидела, как она отдала парню свою любимую фотографию и вернулась.
— Лена, что происходит? — сдержанно спросила она.
— Мамочка, ты только не волнуйся. Я так счастлива! Он очень хороший! Я тебе сейчас все расскажу.
И она рассказала. Но не все.
— А ты знаешь, что у него было с Мариной? — Ольге не хотелось ее расстраивать. Но надо же открыть дочери глаза, пока она не увлеклась окончательно.
— Гена наябедничал? Да, знаю. Он мне сам все рассказал. Он думал, что любит ее. А теперь понял, что не любит. Разве так не бывает?
— Почему же не бывает — бывает. Хорошо, что он не стал этого скрывать. Но я представляю, каково сейчас Марине. Да и Гене.
— Мама, мне тоже их очень жаль. Но я Гену не люблю. Я старалась полюбить его — ты же знаешь. Но не смогла. Ничего не поделаешь. И мне тоже... хочется быть счастливой. Разве я не имею на это право?
— Дочка, ты же совсем не знаешь этого человека. Тебе не кажется он чересчур легкомысленным? Вчера объяснялся в любви одной, а сегодня скоропостижно влюбился в другую.
— Мама, ты меня не считаешь глупой?
— Ну что ты! Конечно, нет.
— Так вот. Он замечательный! Он лучше всех! Когда ты его узнаешь, поговоришь с ним, ты меня поймешь. У него такое родное лицо! Как будто мы с ним искали друг друга давным-давно. А сегодня встретились и сразу узнали.
— А как же Марина? Что ты ей скажешь? Вы ведь подруги. Как ты будешь ей в глаза смотреть после этого?
— Мама, ну что тут можно сказать? Он же не виноват, что встретил меня позже всех тех девушек, с которыми гулял прежде. Если бы мы с ним увиделись раньше, все было бы иначе. Они с Мариной были бы знакомы по клубу — и все. Да, ему Марина нравилась. Он думал, что любит ее и говорил ей об этом. Но увидел меня и понял, что ошибался. И я ему верю.
— Хорошо, хорошо, дочка, не горячись. Лишь бы ты не ошиблась в нем. Вот только Гену я опасаюсь. Как бы он чего не вытворил.
— Я сама его боюсь. Дима-то с ним справится. Но Гена может исподтишка чего-нибудь выкинуть. Я, конечно, с ним поговорю. Только не знаю, поможет ли. Во всяком случае, что, только им можно влюбляться? А мне нельзя?
— А ты уже влюбилась? Так быстро?
— А ты как влюбилась в папу, вспомни. Сама мне рассказывала — с первого взгляда. Знаешь, мамочка — кажется, да. У него такое лицо... милое! Если б ты видела, как он на меня смотрел! Говорящими глазами! Я хочу быть с ним, несмотря ни на что.
— Ну что ж. Раз так, то я рада за тебя. Вы завтра встречаетесь?
— Наверно. Он сейчас должен позвонить.
— Тогда пригласи его к нам. Я хоть посмотрю на твоего избранника. Значит, его зовут Дима?
— Да, Дима Рокотов. Ты его, наверно, видела. Он на кафедре информатики часто бывает. Он тебя знает. Сказал, что тебя студенты любят.
— Возможно. Там сейчас много старшеклассников крутится. Они специально молодежь заманивают — компьютерные таланты разыскивают. Говоришь, он победитель олимпиады? Помню, был среди награжденных высокий парень со светлым чубом. Такой... лобастый.
— Это он, точно он! Ну и как он тебе?
— Да я его не очень тогда разглядела. Но раз победитель, значит умный.
— Очень, очень умный! С ним так легко! У него такие глаза — необыкновенные! Все время вижу, как он на меня смотрит. Так ласково... и преданно. Мамочка, я, наверно, сегодня не усну — буду все время думать о нем.
Тут она кинулась к залившемуся телефону.
— Да, Дима, это я. Хорошо. Может, лучше у меня? Хорошо. До встречи!
Мамочка, он завтра придет к нам в семь вечера. Давай сделаем торт "рыжик"? Мед есть, и грецкие орехи я еще не все съела.
— Обязательно сделаем.
И Лена кинулась доставать муку. Но тут опять зазвонил телефон. Теперь это был Гена.
— Мне надо с тобой поговорить. Срочно!
— Гена, — сказала Лена, прикрыв трубку ладонью, — сейчас начнется.
— Но ты должна его выслушать, дочка. Ты же не можешь сказать ему, что не хочешь с ним разговаривать? Это не по-человечески. Да и несправедливо.
— Гена, а может, завтра? — просительно протянула Лена. — Мы с мамой сейчас заняты. Поговорим завтра перед уроками, ладно? По дороге в школу. Зайди за мной.
— Хорошо.
Но назавтра он не зашел. Для нее это было таким облегчением! Может, передумал и не будет ее доставать своими упреками. Ведь умный — сам должен все понять.
Когда она вошла в класс, он сидел на своем обычном месте за их столом. Взглянув на него, Лена поняла, что разговор неизбежен. И тягостный. Но зачем, зачем? Лучше ведь не будет — будет только хуже.
Буду молчать, — решила она, — или отвечать односложно. Может отстанет. Скажу, что, если будет доставать, отсяду.
Она села на свое место рядом с ним. Он молчал.
— Ну, — не выдержала она первой, — приступай.
— Марина не пришла.
— Вижу.
— Скажи себе спасибо. Твоя заслуга! Теперь ей ничего не нужно. Ни школы, ни института — ничего.
— Мне очень жаль.
— Значит, ты все знаешь? Про нее и про него.
— Знаю.
— Понятно. Купил он тебя, значит, с потрохами. Интересно, чем? Компьютером или папиной “Ладой”?
— Еще одно слово, и я отсяду.
— Отсаживайся. Слов будет много.
— Мария Петровна, можно я пересяду? — Лена подняла руку.
— А что случилось? — спросила дотошная Мария Петровна. — Поссорились?
— Ей доска отсвечивает, — ответил Гена.
— Раньше не отсвечивала, а теперь отсвечивает? Ну пересаживайся. Кто знает, почему Башкатовой нет?
— У нее болит сердце, — опять ответил Гена при полном молчании класса, — почти разрыв.
— Так врача надо срочно.
— Врач не поможет. Есть только одно лекарство, которое ее спасет. Но владелица его не дает, говорит, самой нужно. Жадная.
— Гнилицкий, хватит мне голову морочить! — рассердилась учительница. — Сердечные дела не должны мешать учебе.
— Не должны, — согласился Саша Оленин. — Но здорово мешают! Хорошо было бы, если б не было у нас сердец, да, Мария Петровна? Никаких посторонних мыслей, никаких вредных эмоций. В голове одна учеба. Все бы учились только на пятерки. И Башкатова пришла бы в школу.
— Мария Петровна, можно я уйду? — подняла руку Лена. — У меня все сдано, все зачеты. Вы обещали отпустить, у кого сдано.
— Иди. Только, пожалуйста, без приключений. А то вы все какие-то сегодня... нервные — еще выкинете чего.
— Можно и мне? — поднял следом руку Гена. — У меня тоже все сдано. А если она чего выкинет, я подберу.
— Иди. Господи, когда это полугодие, наконец, закончится? Как я от вас устала — нет сил!
— Не хочешь лучшую подругу проведать? — спросил Гена, догнав Лену. — Полюбуешься, как она там... утопает в слезах. Может, у тебя спасательный круг для нее найдется?
— Гена, чего ты добиваешься? — Лена остановилась. — Вывести меня из терпения? Считай, что уже вывел.
— Я хочу, чтобы ты одумалась. Смазливая рожа еще не все. Он подонок, ты это понимаешь? Из породы предателей! Он предаст тебя так же, как предал Марину!
— Не смей за мной идти! — крикнула девушка и, круто повернувшись, побежала в противоположную сторону. Забежав в первый попавшийся подъезд, она прислонилась к стенке и закрыла глаза. Все-таки он ее достал! Несправедливость его слов так больно ранила ее, что состояние счастья, с которым она проснулась этим утром, бесследно исчезло — осталось только чувство обиды и боли. В груди ныло и сильно хотелось плакать.
В подъезд кто-то вошел и остановился возле нее. Если это Гена, — подумала Лена, — я не выдержу. У меня начнется истерика. Пожалуйста, Господи, пусть это будет не он!
Она открыла глаза. Перед ней стоял Дима.
— Я уже час околачиваюсь возле вашей школы, — сказал он, вытирая ей слезы своим платком в клеточку. Можно я догоню твоего друга детства и набью ему морду? У меня просто руки чешутся.
— Нет, Дима, не надо. По-своему, он прав. Ему очень больно за себя и за Марину.
— Ну так что — пусть теперь измывается над тобой?
— Ничего, я потерплю. Ведь нам с тобой в сто раз лучше, чем им. Может, ему не так больно, когда он делает больно мне?
— Да кто ему дал право! Нет, я все-таки до него доберусь. Пусть оставит тебя в покое! Он тебе никто! Сосед по дому. И пусть не лезет не в свое дело!
— Дима, он мне не просто сосед. Пойми, он посвятил мне всю свою жизнь. Оберегал меня с детских лет от всяких неприятностей, столько раз выручал из беды. Я не могу просто так от него отмахнуться. Пусть говорит, что хочет — я потерплю. Буду молчать, и все. Ты не вмешивайся, ладно?
— Так что, теперь ему в ножки кланяться? За то, что он тебя опекал? Пусть радуется, что все эти годы жил рядом с тобой, имел счастье видеть тебя каждый день! Пусть за это спасибо скажет! Нет, я терпеть это не намерен. Если еще раз увижу, как он тебя терзает, выдам ему по первое число! И не защищай его, не поможет.
— Димочка, как хорошо, что ты здесь. Мне сразу стало так легко! Будто камень с души свалился.
Он обнял ее и прижал к себе. Чувство счастья, охватившее его, было столь велико, что он не мог вымолвить ни слова. Просто стоял и прислушивался к стуку собственного сердца, колотившегося где-то в горле.
Она прислонилась щекой к его дубленке и замерла. Тишина окружила их. Ни звука не доносилось с улицы — будто весь мир примолк, чтобы не мешать им. Большой рыжий кот спустился с лестницы, но, заметив их, опрометью метнулся обратно. Никто не заходил в подъезд и не выходил из него, словно дом был нежилым.
Неужели это правда, — думал Дима, — что я стою здесь с ней и обнимаю ее? Она неземная, она... я не знаю таких слов, чтоб выразить, как она прекрасна! Если я поцелую ее сейчас, то умру от счастья. А если не поцелую, еще больше умру.
Он посмотрел вниз на ее лицо, и в это время она подняла его. Их глаза встретились, и его душа так и рванулась навстречу ее душе, таившейся в глубине огромных, блистающих в полутьме подъезда очей.
— Лена, я не могу выразить, как люблю тебя! — простонал он. — Таких слов нет в человеческой речи. Только мигни, и я умру за тебя, не раздумывая.
— Нет, пожалуйста, живи, — счастливо проговорила она. — Я наконец нашла тебя, а ты умирать собрался. Как же я останусь без тебя?
— Лена, можно, я тебя поцелую? — И он замер. Неужели и это ему можно?
Она коротко вздохнула, опустила свои роскошные ресницы и подняла носик. Он осторожно поцеловал ее в полуоткрытые прелестные губы, так похожие лепестки нежного цветка. Она спрятала лицо у него на груди, а он погрузил нос в ее золотые волосы, вдыхая их теплый аромат. С предельной ясностью он понял, что эти мгновения — лучшие в его жизни, лучше уже никогда не будет. Он не мог объяснить, почему в этом уверен, но твердо знал, что это так. Слишком хрупким было их счастье и слишком много опасностей таил окружающий мир. Но уже за эти волшебные мгновенья превеликое спасибо ласковой судьбе!
Сверху послышались шаги, и они отпрянули друг от друга. Он открыл дверь, пропуская ее, и зажмурился от яркого после полутьмы подъезда солнечного света. Они постояли, раздумывая, куда идти, Хотелось на необитаемый остров, но обстоятельства не позволяли.
Постояв, они направились к дому Лены, держась за руки, как дети. Счастье настолько ослепило их, что они едва не угодили под машину. Правда, переходили они дорогу по зебре − но кто из наших водителей обращает внимание на такую мелочь? В последний момент мчавшаяся прямо на них "Волга" умудрилась их объехать. Иначе, миновав все превратности судьбы, они разом очутились бы на небесах. Но до них даже не дошло, насколько они были близки к богу. И потому только недоуменно посмотрели на грозившего им кулаком водителя, вынужденного остановиться, чтобы прийти в себя.
Так, держась за руки, они и вошли во двор на виду у поджидавшего Лену Гены. Когда она убежала, он добрел до своего двора и принялся метаться по нему, терзаясь тревогой за нее и проклиная себя, что не пошел следом. И вот теперь она куда-то пропала и неизвестно, где ее искать.
Когда он увидел их, таких счастливых, то испытал тройное чувство. Облегчения, что с ней ничего не случилось, и боли в сочетании с дикой ревностью. И острой ненависти к тому, кто шел рядом с ней. Но взглянув на ее сияющее лицо, понял, что сейчас скандалить бесполезно. Зажав эмоции в кулак, он круто повернулся и побежал на свой этаж.
— Извини, Дима, — виновато сказала Лена, — что я не приглашаю тебя сейчас. Но у меня дома не прибрано — утром не успела. Приходи к нам сегодня в семь. Мама хотела с тобой познакомиться. Я ей все рассказала. Про нас и про Марину. Она нормально отнеслась. Мы с ней вчера испекли торт "рыжик" — очень вкусный. С медом и грецкими орехами. Придешь?
— А давай я сейчас к тебе пойду, — предложил он, продолжая держать ее за руку. — Помогу прибрать. Дома вся уборка на мне. А то до семи еще уйма времени — я просто умру с тоски.
— Нет, что ты! — Она представила себе неприбранную постель, гору грязной посуды на кухне, помыть которую у них вечером не хватило сил, и пыль в гостиной. — Нет, Димочка, не надо. У тебя разве назавтра нет уроков?
— Ох, ты! — Он вспомнил, что надо сдать чертеж, иначе чертежник не поставит ему пятерку. Раньше он на это черчение чихал бы. Но теперь, когда в полугодии светили только пятерки, не хотелось из-за такой ерунды все испортить. — Черчение, будь оно неладно! — с досадой сказал он. — Спасибо, что напомнила, а то пришлось бы ночью дочерчивать. Значит, в семь?
— Погоди, — остановила его Лена, — ты номер моей квартиры знаешь?
— Разберусь, — засмеялся он, — третий этаж направо. Мы же маму твою видели в окне — ты что, забыла? Мне твои окна даже приснились.
Наконец он ушел. И пока шел до дома, повторял вслух на все лады: — "Леночка-Лена! Леночка-Еленочка! ", наслаждаясь звуками ее имени.
Когда Ольга вечером вернулась с работы, ребята уже ждали ее. Ужин был разогрет, и стол в гостиной накрыт. Развернув целлофан, Дима протянул ей гвоздики.
— Это вам, Ольга Дмитриевна, — смущенно сказал он.
— Спасибо! — Ольга понюхала цветы. — Поставь их в воду — там на кухне есть вазон. Знакомиться не будем, мы ведь знаем друг друга.
За ужином она незаметно разглядывала того, к кому потянулось сердце ее дочери. Хорошее лицо! По-детски выпуклый лоб и большие, широко поставленные глаза шоколадного цвета. Ресницы затеняют белки, из-за чего глаза кажутся немного загадочными — трудно разглядеть их выражение. Приятный рот с немного полноватой нижней губой. Мощные плечи, спортивная фигура. Мягкие, очень светлые волосы. Красивый мальчик, ничего не скажешь. Бедный Гена!
Вот и выросла, Серго, наша девочка, — думала она с грустью. — Уже и любовь к ней пришла. Господи, сделай так, чтобы она была счастлива. Чтобы не разочаровалась в своем избраннике. И чтобы никакая беда не разлучила их, как разлучила меня с моим любимым.
И до внуков, Серго, нам осталось всего ничего. Интересно, на кого будут похожи их дети. У мальчика глаза карие, а у Леночки синие. Какими будут глаза их малышей? И когда, в каком поколении появится человечек с твоим, Серго, лицом? И появится ли?
— Вот что, милые мои, — сказала она, серьезно глядя на влюбленную пару, — Я очень за вас рада. Рада, что у вас все хорошо и прекрасно. Но не забывайте о тех, кому ваша радость принесла непоправимое горе. Я говорю прежде всего о Марине. Перед Геной, дочка, ты не так виновата. Ты ему ничего не обещала и не клялась в любви, насколько мне известно. А вот у Димы с Мариной было иначе. Ты отняла у нее любимого человека и тем самым, пусть невольно, причинила ей незаслуженную боль. Она была твоей лучшей подругой, поэтому ты не можешь оставаться равнодушной к ее страданиям.
— Но Лена ни в чем не виновата, — возразил молодой человек. — Это, скорее, моя вина.
— И твоя, безусловно, — согласилась Ольга. — И я думаю, что вам, конечно, порознь надо поговорить с ней, объясниться. Чтобы снять со своей души тяжесть. И может быть, самой Марине станет чуточку легче, если она будет знать, что вы думаете о ней, сочувствуете ей.
— Хорошо, мамочка, — задумчиво сказала Лена. — Я завтра же в школе подойду к ней и попытаюсь поговорить. Что бы она мне ни сказала, как бы ни упрекала, я не обижусь. Может быть, действительно, ей станет легче, если она будет знать, что я осталась ее подругой.
— Я тоже попробую, — вздохнул Дима. — Хотя вряд ли это что-нибудь даст. Я бы на ее месте и разговаривать не стал. Но попробую. Скажу, что я остался ей другом. Что, как на друга, она всегда может на меня рассчитывать. Да, Лена?
— Конечно, Дима. Было бы идеально, если бы мы остались с ней друзьями. Но мне что-то в это не верится. Хотя Марина человек великодушный, может, и простит нас. А вот как поведет себя Гена — не представляю. Он, как взведенный курок.
— Ну, Гена умный, он должен все понять. — Ольга сама не верила своим словам. Но так хотелось на это надеяться. — Я попытаюсь поговорить с ним и со Светланой. Но и вы не обостряйте. Не демонстрируйте перед ним свои отношения. Не стойте по часу под окнами. Можно расставаться и за воротами. Пожалейте парня.
— Еще чего! — возмутился Дима. — Может, нам вообще обходить ваш двор за версту? Мало ли кто в Лену влюблен, так что же, нам прятаться из-за этого?
— Нет, Дима, не сердись, но ты не прав. — Лена строго взглянула на него, и Дима сразу притих. — Я перед Геной виновата не меньше, чем ты перед Мариной. Да, я не клялась ему в любви, но я давала ему надежду. До нашей с тобой встречи я ни разу не сказала ему, что не люблю его, ни разу. Я действительно надеялась, что когда-нибудь полюблю его. И потому просила его только подождать, не торопить меня. Я же не знала, что встречу тебя. Только теперь я поняла, что никогда не полюбила бы его. Я страшно виновата перед ним. Он всю жизнь любил меня, и я ему это позволяла.
— Может, ты еще перед ним извиняться будешь? — вскипел Дима. — Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы ты перед ним оправдывалась! И больше не сиди с ним рядом! Кстати, после каникул тебя ждет сюрприз. Пока не скажу, какой.
— Я уже пересела. Поругалась с ним. Он так о тебе гадко отзывался — невозможно слушать.
— Вот поэтому лучше, если сначала попробую поговорить с ним я. Мне кажется, он меня больше послушает. — Ольга встала. — Давайте все уберем, и идите к Лене в комнату. А то мне еще готовиться к завтрашней лекции, а я уже спать хочу — нет сил.
На следующий день Башкатовой на уроках опять не было. Лена встревожилась. Вдруг подруга с горя сотворила что-нибудь с собой? Нет, это стало бы уже известно. Наверно, просто не может никого видеть. Еще бы — сначала такое счастье, а потом такое горе. И она, Лена, тому виной.
— Схожу к ней домой, — сказала она Диме, встретившему ее после школы. — Может, не выгонит.
— Я подожду тебя во дворе.
— Нет, ты лучше не заходи во двор. А то она, не дай бог, увидит тебя в окно, тогда вообще не станет со мной разговаривать. Я тебе позвоню.
Когда подруга открыла дверь, у Лены сердце заныло от жалости. Глядя на ее лицо с распухшими от слез глазами, носом и даже губами, она только теперь поняла всю глубину Маринкиных страданий.
— На чужой беде счастья не построишь, — вспомнила она поговорку. Но как же быть им с Димой?
— Мариночка, прости меня! — виновато попросила Лена, глядя на Маринку полными сочувствия глазами.
— Зачем ты пришла? — Маринка глядела на нее с ужасом. — Как ты могла! А может?
Слабый проблеск надежды мелькнул в ее глазах. Может, они уже не вместе? А вдруг Дима понял, что... что она — Марина — любит его больше всех? И решил к ней вернуться.
— Заходи, — посторонилась она. — Что ты хочешь мне сказать?
Из кухни выглянул отец и сразу скрылся. Они прошли в комнату. Маринка подошла к окну и поглядела во двор. Там никого не было. Только клен — свидетель их любви — одиноко возвышался посреди двора.
— Так что ты хочешь сказать? − Маринка обернулась, с надеждой глядя на Лену. — Ну, скажи, скажи, что между вами ничего нет! — казалось, молил ее взгляд.
— Прости нас, Марина! — И Лена опустила глаза, не в силах глядеть на ее умоляющее лицо.
— Так вы... вместе?
— Да, мы любим друг друга. Так получилось. Прости нас, если можешь.
— Леночка! — Маринка бросилась к ней и схватила за обе руки, больно сжав их. — Ну зачем он тебе? Ты же можешь... любого, любого! А для меня он — один на свете! Я до сих пор чувствую его губы на своих губах, мои руки ломит от желания его обнять. Я без него не могу, не могу, мне больно жить! Ты же была моей подругой — ты не можешь так поступить со мной. Отдай мне его! Откажись от него, умоляю!
Лена молчала.
— Леночка! — Маринка без сил опустилась на пол и закрыла лицо руками. И перед Леной вдруг всплыла давно забытая картина, виденная ею в далеком детстве: маленький мальчик лежит на песке, в отчаянии закрыв лицо ладошками. Из-за того, что ее — Лену — уводят от него. За что ей такая доля — причинять самым близким друзьям одно горе? Что она может сделать для них? Остаться навсегда с Геной? Отдать Диму Марине? Но ведь он не вещь. Согласится ли он... отдаться?
— Хорошо, — вдруг сказала она.
— Что хорошо? — подняла на нее глаза Маринка. — Ты отказываешься от него? Правда, отказываешься?
— Да. Скажу ему, что не могу быть с ним. Потому что ты не можешь без него жить. И он снова тебя полюбит.
Лицо Маринки потемнело. Она поднялась и опять подошла к окну, глядя в сумрачное небо. Потом обернулась.
— Я ненавижу тебя! — Теперь она смотрела на Лену сузившимися глазами, в которых полыхали молнии. — Ненавижу! Убирайся и никогда больше не подходи ко мне. Ты для меня умерла. Я проклинаю тебя! И верю: Бог вас накажет. За его измену. И за то, что ты с ним, хотя тебе все про нас известно.
Он клялся, что любит меня. Обещал быть всегда со мной. И знай: я его все равно люблю. А тебя ненавижу! Желаю тебе всего самого наихудшего! А теперь уходи. Это все.
Потрясенная Лена молча вышла во двор. На душе у нее было так тяжело, будто она похоронила близкого человека. Маринкины проклятия все еще звучали в ее ушах. Даже Диму ей сейчас не хотелось видеть. Только маме она могла рассказать о том, как ей плохо, только ей одной. Но мама была на работе и обещала вернуться поздно — у нее сегодня совет.
Она поднялась к себе. Еще не открыв дверь, услышала, как разрывается телефон. Он звонил непрерывно, пока она раздевалась, снимала сапоги и шла к нему.
— Ну что? — прозвучал взволнованный голос Димы. — Что она тебе сказала?
— Дима, все очень плохо. Она молит бога, чтобы он наказал нас. Но по-прежнему любит тебя. А меня проклинает.
И Лена горько заплакала.
— Я лечу к тебе!
Он положил трубку и через несколько минут уже звонил в ее дверь. Как будто и впрямь прилетел по воздуху. Ведь от его дома до ее несколько кварталов.
— Леночка, не плачь! — принялся он уговаривать ее, гладя по головке, как маленькую. — Ну что теперь поделаешь? Наверно, счастье величина постоянная − и по закону сохранения, когда оно к кому-то приходит, то от кого-то обязательно уходит. Не плачь, ты ни в чем не виновата. А ее проклятия это только слова, колебания воздуха со звуковой частотой. И пусть хоть весь мир обрушится на нас, мы все равно будем вместе. Как только окончим школу, сразу поженимся, ни дня не станем ждать. Двадцать пятого июня выпускной, а двадцать шестого подаем заявление. Пожалуйста, не думай ни о чем плохом, забудь ее слова. Не надо было тебе к ней ходить. Я как чувствовал!
Он сбегал на кухню и принес ей воды, накапав в нее валерианки.
— А ты пойдешь к ней? — спросила она, немного успокоившись.
— Зачем? Чтобы нарваться на еще одну отповедь? Нет, не пойду. Не прощу ей, что она с тобой так обошлась. Ты ведь пришла к ней с добром.
— Димочка, ей очень больно. Наверно, когда человеку так больно, он становится жестоким. Теперь я понимаю, почему в мире так много жестокости. От боли. Наверно, всем злым и жестоким когда-то причинили ужасную боль — вот они и стали такими.
— Но ведь с теми, кто им ее причинил, тоже когда-то так же обошлись. Просто, цепная реакция.
— Но нам с тобой ее никто не причинял. А мы им причинили — Марине и Гене. Ни за что.
— Нет, Лена, так нельзя. Ты не права. Если бы мы не причинили ее им, было бы плохо нам. Ведь друг без друга мы никогда не были бы счастливы. Просто, я думаю, любовь... она не зависит от нас. Хочет — приходит, хочет — уходит. И ничего с этим поделать нельзя.
— Ты так говоришь, будто любовь — одушевленное существо.
— Я не знаю, существо это или вещество. Но то, что она не подчиняется нашим желаниям — это факт. Не думай больше об этом. Запомни: мы будем вместе, несмотря ни на что. Пусть хоть весь мир перевернется. Ты лучше скажи, что думаешь насчет Нового года? Где будем встречать? Всего два дня осталось.
— Ох, Дима, не знаю. Мы всегда встречали Новый год с Гнилицкими. У них негде ставить елку, так ее ставили у нас, и они все к нам приходили. Я его братьев — близнецов Мишу и Гришу — в детстве буквально с рук не спускала. Они меня обожают.
— Я тоже тебя обожаю. И не хочу, чтобы ты с ними этот Новый год встречала. Хочу, чтоб со мной.
— И я хочу. Но... не знаю. Как мама к этому отнесется. Все-таки Новый год — домашний праздник. Я не могу в этот вечер оставить ее одну.
— Но ты же говоришь — к вам придут соседи.
— Но если я уйду, то они тоже не придут. И останется она одна. Представляешь, как ей будет тоскливо.
— А пусть она к нам приходит. Мама ее знает.
— Нет, вряд ли. Она не пойдет. Она считает, что Новый год — семейный праздник и его надо встречать дома. Может, ты к нам придешь?
— Мои тоже так считают. Будет скандал. Мама ни за что меня не отпустит.
— Тогда давай встретим его каждый у себя, а потом сразу после двенадцати пойдем погуляем. Мы всегда после встречи выходили на улицу. А потом можно ко мне. Или к тебе, как захочешь.
— Нет! — закричал он. — Я не согласен! Я хочу Новый год встретить с тобой! Говорят: с кем его встретишь, с тем и будешь потом весь год. А я хочу быть с тобой весь этот год и все последующие.
— Ну хорошо. Ты поговоришь со своими, а я — с мамой. Посмотрим, что они скажут.
Но ничего хорошего из их разговоров не вышло. Нет, Ольга сразу сказала дочке, что та вольна выбирать, где ей лучше. Но идти к Рокотовым она отказалась категорически.
— Буду с папой вдвоем встречать, — вздохнула она. — Поставлю напротив его портрет, налью ему бокал шампанского и чокнусь с ним. Мы при его жизни чокались только бокалами с соком. Вот теперь чокнемся с шампанским.
Лена представила себе эту картину и твердо решила, что маму одну не оставит. Узнав об этом, Дима страшно расстроился. Ведь и его родители хотели, чтобы Новый год сын встречал вместе с ними − о чем и заявили ему в категорической форме. А взамен Наталья Николаевна пообещала так и быть — выполнить его заветное желание насчет Леночкиной школы. И он вынужден был смириться, хотя все в нем протестовало.
Гена с момента их ссоры ни разу не подошел к Лене. Теперь он сидел один и больше смотрел в окно. Но, собрав всю свою волю в кулак, закончил полугодие тоже блестяще.
Встретив Светлану во дворе, Ольга узнала, что Гена все рассказал матери. Поэтому вопросов по поводу Нового года не возникло. Лишь близнецы бурно негодовали, что в этот раз будут сидеть дома и не получат от Туржанских привычных подарков. Гена категорически запретил их принимать, пообещав все отобрать и выбросить в мусорный ящик.
Повстречав его на лестничной площадке, Ольга попросила немного задержаться, чтобы поговорить.
— Нам не о чем разговаривать, Ольга Дмитриевна, — не глядя на нее, ответил он, — пока ваша дочь путается с этим подонком.
Тут лицо его исказилось, как от боли, и он, оттолкнув ее, быстро побежал вниз. Расстроенная Ольга пошла следом. Но пока она спускалась, он исчез.
Прорыдав два дня, на третий Маринка вдруг почувствовала, что плакать ей больше не хочется. Даже когда она представляла себе, как они целуются, слез не было. Наверно, все выплакала, — решила она, прислушиваясь к себе. Да, уже не так больно в груди. Какое-то отупение внутри, но жить можно.
Надо взять себя в руки, — решила Маринка, — и определиться: чего я хочу. А хочу я одного — увидеть Диму. Просто увидеть. Ужасно хочу! Если бы у меня хотя бы его фотокарточка осталась. Так нет же — не сообразила вовремя. Сейчас посмотрела бы на нее, и глядишь, стало бы легче. Три дня его не видела, и уже просто терпения нет.
А ведь еще неделю назад счастливее ее не было на свете. Как она понимала теперь Ирочку Соколову! Ирочку, презираемую ею за то, что та бегала к их школе и пряталась за деревьями, чтобы увидеть Сашу Оленина! Сейчас ей самой впору делать то же самое.
Ирочка теперь учится с Димой в одном классе. Он даже пытался одно время ухаживать за ней, но она его отшила. Он сам рассказывал об этом Маринке. Может, у Ирочки есть его фотокарточка? Попросить, что ли? Надо подумать.
Боже, как хочется его увидеть! Можно, конечно, посмотреть на него из окна, когда он идет к Туржанским. Нет, это слишком больно.
Не буду думать о том, что он с ней, — решила Маринка, — забуду и все. Он есть, и я его люблю. Остальное не имеет значения. Жизнь такая переменчивая — я уже убедилась в этом. У меня была светлая полоса, теперь наступила темная. А вдруг потом опять будет светлая? Буду надеяться. Все равно больше ничего не остается.
Вот когда я его смогу увидеть, — вдруг сообразила она. — На балу отличников. Если он за эти дни не нахватал плохих отметок.
Пятого января в бывшем Дворце пионеров, а ныне Дворце молодежи, традиционно проводился бал отличников, куда приглашали школьников выпускных классов, закончивших полугодие на одни пятерки. Там их ожидали столики с пирожными и напитками, вручение подарков и шикарный бал с танцами и викторинами. Маринка получила приглашение еще неделю назад. Она знала, что Дима тоже его получил. Там она его и увидит. И как только объявят белый танец, наберется смелости и пригласит.
Надо к тому времени сочинить пару стихотворений, — решила она. — Тогда можно будет ему позвонить. Нет, не буду, отдам на балу. Будет предлог подойти. Нет, лучше на балу только прочту, а отдам потом. Чтобы еще раз его увидеть.
О том, что там будет и Лена, она сознательно забыла.
Елку в этом году Ольга с Леной решили не ставить. Ведь близнецы, из-за которых она, собственно, и наряжалась, не придут. Ограничились сосновыми ветками, повесив на них несколько елочных игрушек.
Дима просидел у них до одиннадцати. В начале двенадцатого позвонила рассерженная Наталья Николаевна и закатила ему скандал. Тогда он понесся домой, пообещав, что в половине первого снова заявится к ним и утащит Лену погулять.
После его ухода они поставили на стол портрет Серго, налили в бокалы шампанского и так, втроем встретили Новый год. Под бой курантов позвонил Дима, и поздравив их, пожелал Лене, чтобы в этом году она стала его женой. Лена сразу повеселела. Они с удовольствием посмотрели новогодний концерт с Аллой Пугачевой, Филиппом Киркоровым и другими любимыми артистами.
Потом снова прибежал Дима. Они выпили еще шампанского. Есть Дима уже не мог — не лезло. Дома его накормили до отвала. Потом ребята пошли подышать свежим воздухом, клятвенно пообещав Ольге вернуться не позже двух.
На улицах было полно народу. В небо взлетали красные и зеленые огоньки фейерверка и слышались то и дело взрывы хлопушек, Подмораживало. Выпавший недавно снег скрипел под ногами. Дышалось легко-легко.
Они пошли в парк, побродили по его аллеям, полюбовались засыпанными снегом деревьями и огромной сверкающей елкой. Потом повернули обратно.
Вдруг Лена остановилась и посмотрела куда-то вверх.
— Хочешь, покажу что-то необыкновенное? — спросила она.
— Хочу, — ответил он, — это ты про себя?
— Нет, — засмеялась девушка, — посмотри на небо. Видишь что-нибудь? Например, звезды.
— Не вижу. Наверно, облака их закрывают. Да и городская подсветка мешает. Нет, ничего не вижу.
— А теперь посмотри на запад. Вон туда.
Дима посмотрел, куда она показала. И увидел. Далеко-далеко над крышами домов ярко горел огонек. Он был похож на проблеск пролетающего самолета, но не двигался. Как будто в дальней дали кто-то зажег крошечный, но невероятно мощный фонарик.
— Что это? — изумился Дима. — Похоже на спутник, только много ярче. И он не двигается.
— Это звезда, — ответила Лена.
— Звезда? — удивился он. — Не может быть. Слишком ярко светит для звезды. Других звезд ведь не видно. Наверно, это какой-нибудь стационарный спутник. Иного объяснения я не нахожу.
— Нет, это звезда, — повторила девушка, — Звезда любви Венера. Она одна так ярко сияет в нашем небе в это время года. Мне мама ее показывала. Я люблю на нее смотреть. С нашей лоджии в ясные вечера ее хорошо видно.
Дима вгляделся в ночное небо. Там, в кромешной тьме ярко горела одинокая звезда. Она была так далека и так прекрасна, что у него защемило сердце.
— Я никому не отдам ее! — поклялся он себе. — Она моя звезда — единственная в мире! Я люблю ее, как никто никого никогда не любил! Нет и не может быть силы, которая отнимет ее у меня. Потому что моя любовь к ней все равно сильнее. И это навсегда.
— Леночка! — замирая от нежности, проговорил он. — Ты знаешь: ты для меня − все! Скажи, а я для тебя хоть что-нибудь значу? Как ты ко мне относишься?
Она коротко вздохнула, поковыряла носком сапожка снег, потом подняла на него свои бесподобные очи и произнесла только одно слово — самое прекрасное из всех слов, придуманных людьми. Она сказала “люблю”.
Он обнял ее, и нашел ее губы, и прильнул к ним, и она ответила ему. А из немыслимой дали на них, не мигая, глядела самая горячая планета Солнечной системы — планета любви Венера.
Но холоден был ее взгляд.