Объяснение в любви сквозь слезы. Глава 50 из романа "Одинокая звезда"

На тестирование в университет пришло немного народу — основная масса отправилась тестироваться в металлургический. С тестами по математике Лена и Дима справились, как им показалось, неплохо. Правда, писали они в разных аудиториях, хотя подавали заявления одновременно, − поэтому у Лены не было никакой возможности посмотреть, что он там нарешал.
Зато задания по физике даже Лене показались чрезмерно трудными. Там были задачки из материала, который в средней школе вообще не проходили. Например, никто из них не знал, что такое угловое ускорение. Умная Лена по аналогии с понятием обычного ускорения, известным из девятого класса, догадалась, как записать необходимые формулы и сумела решить задачу. А Диму его тест поверг в глубокое уныние. Когда после экзамена он показал Лене, что ему досталось, она его искренне пожалела. Его задание оказалось даже труднее, чем ее.
Нет, часть задач он, конечно, решил, но далеко не все. Еще бы, ведь задач на энергию системы зарядов они в глаза не видели. Ни в одном из известных им задачников такие задачи не встречались.
Когда Дима попытался качать права, заявив, что они такого в школе не проходили, сидевший в аудитории доцент предложил ему уняться. Он напомнил, что, даже не решив две-три задачи, все равно можно заработать пятерку.
— Две-три! — буркнул Дима. — Тут к десятку не знаешь, как подступиться.
В общем, Лена, конечно, не подкачала. На математике она набрала девяносто пять баллов, а на физике девяносто, что соответствовало пятеркам. А вот Дима на тестировании, что называется, пролетел. Как на математике, так и на физике он заработал по трояку.
Если с оценкой по физике он еще мог согласиться, то тройка по математике привела его в бурное негодование.
— Нет, вы покажите, где у меня неправильно! — возмущался он. — Дайте мне мою работу — я докажу, что все решил верно!
Но никто ему ничего, конечно, не дал.
— Если каждому из тысяч тестировавшихся мы будем объяснять его ошибки, то больше ни на что времени не останется, — объяснили ему, — так что иди, дружок, и не мешай занятым людям. Учиться надо хорошо.
— Да ты радуйся, что получил положительные оценки, — утешала его Лена. — Ведь ты, считай, поступил. Осталось только диктант написать.
— Тебе легко рассуждать — у тебя пятерки, а у меня трояки, — не соглашался Дима. — Меня такой расклад не устраивает. Все равно буду вступительные сдавать. Может, хоть на четверки вытяну.
Лена полагала, что, получив пятерку на тестировании, она уже может совсем не сдавать экзамен в институте, ведь ей светила золотая медаль. Но Ольга охладила ее радость.
— Ученый совет решил проверять результаты тестов, — сообщила она. — Слишком много разных слухов ходит по городу. А поскольку это пока эксперимент, каждый вуз вправе принимать сертификаты или не принимать. Наши решили предложить абитуриентам с высокими баллами на выбор — или сдавать экзамен, или протестироваться по тем же заданиям еще раз. А низкие баллы вообще не будут засчитывать. И педуниверситет тоже решил делать такую проверку. Значит, нет дыма без огня.
— А я вам что говорил, Ольга Дмитриевна? — напомнил ей Дима. — Ребята рассказывают: еще до экзамена все шесть вариантов были известны. Всем, кто в металлургическом ходил на подкурсы, предлагали: пятьсот долларов — и все дела. Некоторые соглашались. А кое-кому прямо на тестировании дали варианты с готовыми правильными ответами — обведенными кружком.
— Господи, какая мерзость! — расстроилась Ольга. — И как только люди не боятся? Ведь за это тюрьма. Может, это все же неправда?
— Может, и неправда, — согласился Дима. — А может, и правда. Вы же сами говорите — дыма без огня не бывает.
— Ну, что вы решили? — спросила Ольга Лену, когда он ушел. — Был разговор? Понимаешь, о чем я?
— Понимаю. Мамочка, мы решили последовать твоему совету. До августа ничего такого — только целоваться. И не слишком часто, чтобы не расстраиваться − а то Диме трудно бывает остановиться.
— Ну и как тебе... его поцелуи? Не так, как с Геной?
— Ой, что ты! Ничего общего. С Геной — теперь даже противно вспомнить. А с Димой... когда он меня целует, у меня в груди так горячо-горячо становится. Кажется, сейчас просто умру от счастья. И у него глаза делаются такие... яркие, горячие. Мамочка, как хорошо любить! Лучше ничего нет на свете. Расскажи мне еще что-нибудь про папу. Как вы были вместе, как любили друг друга.
— Про папу? Что же тебе еще рассказать? Я ведь почти обо всем тебе рассказала. Вот помню, он иногда хитро так спрашивал: “А кто мне покажет, как Оля любит своего Серго?”
— И ты что?
— Ну, я, конечно, кидалась ему на шею и начинала его обцеловывать. Потом сама спрашивала: “А кто мне покажет, как Серго любит свою Олю?” А у самой внутри все замирало.
Что тут начиналось — неописуемое! Просто извержение вулкана и я — в его центре.
Они сидели на ковре и смотрели на портрет Серго. И он молча улыбался им. Помявшись, Лена наклонилась к Ольге и спросила стеснительно:
— Мама, а правда, что в первый раз... очень больно? Девчонки говорят — ужас!
— Терпимо! — засмеялась Ольга. — Если очень любишь, вполне терпимо. Все зависит от его опыта.
Господи, что я говорю! — ужаснулась она, заметив в глазах дочери смятение. — Какой у этого мальчика может быть опыт? Эх, сюда бы в советчики Серго. Вот кому опыта было не занимать. Там... в своей солнечной Грузии они с юных лет... опыта набираются.
— Все у вас будет прекрасно! — поспешила она успокоить дочку. — Не думай ни о чем плохом. Природа вам все подскажет.
Хотя сама не была в этом уверена.
Маринка получила на тестировании обе четверки. Это было очень даже неплохо. Ведь абсолютное большинство школьников с заданиями не справилось. В списках результатов тестирования, вывешенных в коридорах вузов, преобладали двоечные и троечные баллы.
Маринка писала тесты в одной аудитории с Димой, правда, за разными столами. Он сидел впереди, и Маринка время от времени любовалась его затылком. После тестирования она не выдержала и подошла к нему.
— Все решил? — как можно безразличнее спросила она.
— Да вроде, все, — ответил он, — только не знаю, правильно ли. Кое-где сомневаюсь.
— Напиши, что тебе попалось. Я проверю.
— Не надо, мне Лена проверит. Ну как ты поживаешь? Как у тебя с тем парнем?
— Нормально. Слушай, Дим, ты тогда придумал музыку? К той песне о лете, помнишь?
— Да, конечно. В тот же день. Я ее в Москве на радиостудии спел — им так понравилось! Правда, предложения они мне сделали какие-то... дикие. Но песня произвела впечатление. А песенка про щенка была нашим гимном. Я за нее на елке в Кремле плюшевого щенка получил. Лене подарил. Хотя, по справедливости, надо было бы тебе.
— Ничего, пусть он у нее живет. Дима, как мне хочется послушать песню про лето. У Стаса плеер есть, чтобы сразу, когда поют, записывать. Можно, я к тебе когда-нибудь приду и ты ее споешь под гитару, а я запишу? Я Стасу обещала дать послушать песни на мои слова.
Маринка все наврала. Со Стасом она давно порвала, и никакого плеера у нее, конечно, не было. Но ей безумно хотелось побывать еще раз в его комнате, посидеть с ним рядом на их диване. Хоть час счастья — неужели она совсем не имеет на это права? Скажет потом, что плеер сломался.
И Дима купился. Он сразу поверил ей и про Стаса, и про плеер. Ведь ему так хотелось, чтобы у Маринки в личном плане все наладилось.
— Конечно, приходи, — согласился он. — Можешь, если хочешь, с ним приходить. Я Лену позову, познакомимся.
— Нет, это неудобно, — возразила Маринка. Только Лены ей не хватало. — Он не согласится. Знаешь, я ему про нас с тобой рассказала и он будет ревновать. Лучше я одна приду. Я ненадолго. Запишу и уйду.
— Ну как хочешь. Можешь завтра прийти. Нет, завтра мы с Леной идем на кафедру информатики в Политех. Приходи послезавтра. Часика в четыре. Я тебе спою, ты запишешь, а потом я тебя провожу до вашего дома. Ты пойдешь к себе, а я — к Лене.
Через слово у него — Лена, Лена, Лена! — расстроилась Маринка. — Боже, какая мука! Но надо терпеть. Зато хоть побываю еще раз там, где я была так счастлива. Смотреть на него, слушать, как он поет, видеть его пальцы, перебирающие струны, — такое наслаждение! Могу я себе хоть изредка это позволить? Не все же одной Ленке.
Когда через день, стоя у знакомой двери, она нажимала на кнопку звонка, у нее подкашивались от волнения коленки. Дома Маринка не стала пить никаких таблеток, чтобы не быть заторможенной − ведь тогда она не почувствует, не испытает всего счастья в полной мере. Она хотела надеть свою самую прозрачную и открытую блузку, но потом передумала.
— Все равно мне его сегодня не соблазнить, — решила Маринка, — когда у него в обоих глазах по Ленке. Только насторожу.
И она оделась поскромнее.
— Представляешь, плеер сломался, — заявила она с порога, когда он открыл дверь. — Такая жалость! Но раз уж договорились, хоть послушаю.
— Ничего, я на кассету запишу, — успокоил он ее. — Мой музыкальный центр это позволяет. Проходи.
С замиранием сердца она вошла в его комнату. Вот их диван и компьютер на том же месте. И полка с книгами. Она подошла к столу и стала рассматривать фотографии под стеклом. Он с Леной на Красной площади. Он с Леной под елкой. Он и Лена танцуют, наверно, в Кремле. Такие красивые и счастливые! Она даже тихонько застонала от боли в груди — хорошо, что он не слышал. Настраивал гитару, потом включал свой музыкальный ящик.
— Дима, можно я у тебя спрошу одну вещь, — набралась храбрости Маринка. — Только ты, пожалуйста, не сердись, ладно?
— Как я могу на тебя сердиться, Мариночка! — ласково ответил он. — Спрашивай. Что ты хочешь знать?
— Скажи, если бы тогда... помнишь? ... если бы все случилось... между нами, это изменило бы что-нибудь? Ты бы все равно был с Леной?
— Конечно! — быстро ответил он. — Это ничего бы не изменило. Только все стало бы намного сложнее. Ты молодец, что не поддалась — спасибо тебе.
— Я так и думала. — Она опустила глаза, чтобы он не заметил с трудом сдерживаемые слезы. — Ну давай, начинай — мне не терпится услышать ту песню. А потом спой еще что-нибудь из нашего репертуара.
Она села на диван, а он на стул перед ней и начал перебирать струны гитары. Но вдруг вспомнил, что забыл нажать на какую-то кнопку в музыкальном центре. Он потянулся к ней, и его плечи и грудь оказались совсем близко от Маринкиного лица.
Почувствовав его запах, она едва не потеряла сознание. Не в силах больше совладать с собой Маринка прижалась губами к этой — такой любимой! — груди и поцеловала ямочку между ключицами в расстегнутом вороте его рубашки.
Дима отпрянул и испуганно взглянул на нее.
— Мариночка, ты что? Зачем? — прошептал он. — Это нехорошо. Нельзя!
— О, Димочка, прости меня! — зарыдала несчастная Маринка.— Прости, я не смогла, я просто не удержалась. Я, правда, хотела только послушать. Но я не могу, не могу − я так люблю тебя!
— Ну-ну, солнышко, не плачь, не надо! — Он присел перед ней и протянул стакан с водой. — На, выпей и успокойся. Это я виноват — я ведь думал, что у тебя все прошло. Не надо было мне тебя к себе звать.
— Нет, Димочка, нет! Позволь мне хоть иногда... видеть тебя, быть с тобой рядом. Иначе я просто не смогу жить. Клянусь, больше такое не повторится! Позволь мне быть тебе другом — только другом! Не отталкивай меня совсем, умоляю!
— Хорошо-хорошо! — торопливо заговорил он, глядя на нее своими бархатными глазами с жалостью и состраданием. — Конечно, мы останемся друзьями. Ты пей, пей!
— У тебя нет валерьянки? — спросила она, вытирая слезы. — В таблетках.
Он сбегал в другую комнату и принес пузырек с желтыми таблетками.
— Можно я возьму сразу три?
— А не много? Тебе не будет плохо? — заботливо спросил он.
— Ничего, я всегда так пью. Зато потом можно ничего не чувствовать и жить дальше.
Она проглотила таблетки и встала.
— Я пойду, Димочка. Еще раз — прости меня. Я люблю тебя очень сильно. И наверно, это навсегда. Но докучать тебе больше не буду. Помни: если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь — только позови. Прости, что я обманула тебя. Нет никакого Стаса — мне никто не нужен, кроме тебя. Я давно с ним порвала.
Да, она отняла тебя у меня. Но отнять мою любовь к тебе даже она не в силах. Прощай!
Дима закрыл за ней дверь и долго сидел, потрясенный. Чувство сострадания и бесконечной жалости к этой чудесной девушке, так преданной ему, овладело им. Только теперь до него дошло, как она страдала все это время. Как же он виноват перед ней! Он только сейчас это понял.
Что он может сделать, чтобы искупить свою вину? Не отталкивать ее — ни в коем случае. Быть внимательным, заботливым, не подавая при этом надежды на возобновление прежних отношений. Это очень трудно, но надо постараться. Может, ее рана постепенно затянется.
Как Лена чувствовала Марину! — думал он. — Конечно, они всю жизнь дружили, знают друг друга с детства и понимают с полуслова. А я, чурбан неотесанный, позволил себе так лопухнуться!
И желая испытать хотя бы частицу ее боли, он попытался представить себе, что бы он чувствовал, если бы Лена поступила с ним так же, как он с Мариной.
И содрогнулся.
Нет, нет, не надо! — в отчаянии взмолился он. — Марина — женщина, она сильная, она выдержит. А я — я бы не смог, я же дышу Леночкой! Без нее я просто вымру, как мамонт. Но она никогда не покинет меня — она же любит меня по-настоящему. А когда любишь по-настоящему, разлюбить невозможно.
Почему, почему любовь так прекрасна и так жестока? Почему люди до сих пор не придумали от нее лекарства? И как жаль, что нигде в мире нет врачей, которые излечивали бы от несчастной любви. Им бы цены не было.
Не буду рассказывать Лене о случившемся, — решил он. — А то расстрою ее еще больше. Но как же вести себя с Мариной в школе? Вдруг она опять разрыдается? Хоть бы этот год поскорее заканчивался, чтобы они перестали ежедневно встречаться.
Но он напрасно волновался. Выпивая по утрам одну − две таблетки, Маринка приходила в школу бледная, но спокойная. Она приветливо кивала им и садилась за свой стол у окна, где прежде сидели Гена с Леной. Ни взглядом, ни вздохом Маринка не выдавала своих чувств. И Дима постепенно успокоился.
Может, на нее просто нашло? — начал думать он. — Попала в прежнюю обстановку, где мы с ней столько обнимались и целовались, вот и подступило. Нет, больше к себе ее приглашать не буду.