Понял, значит, исцелился

У нас в гарнизоне грузчиком при военторге Василий подвизался. Стоял ли он на штате? Никто этого не знал. Таскал, что прикажут. Мог покрасить, что-нибудь, перед магазином подмести. Что-то никто не припомнит, чтобы он у кассы в день получки стоял. На завтрак-обед-ужин в военторговскую же столовую ходил. За стол его никто и не пустил бы. В подсобке ему миску борща наливали и котлету с кашей давали. Он и рад был.

Возле столовой подметет, продукты со склада перетащит. До шести вечера почти на человека похож был. А после шести, до закрытия галантерейного отдела, еще два-три таких под магазином собирались. Какие-то копейки подсчитывали, а потом Василия к девчонкам посылали. Он у них самый дешевый по тем временам одеколон покупал. «Гвоздику» или «Тройной» – они, если память мне не изменяет, копеек по тридцать-сорок за флакон стоили. Вот он штук 8-10 флаконов покупал. А потом они этот одеколон за стадионом выпивали, «флаконили» то есть. Их так и звали: вон флаконы с флакушницами идут.

Еще им стеклоочиститель в синих полиэтиленовых бутылочках нравился. Тот еще дешевле был. На пятьдесят-шестьдесят копеек им сны чудные виделись. Один как-то раз засмотрелся, да насмерть и замерз. Начальник политотдела даже запретил продавцам стеклоочиститель флаконам продавать. Их все знали. А кто не знал, по одежде да по запаху издалека определял.

Василия продавщицы военторговские больше всех жалели. Был он когда-то сверхсрочником. Женат был на сибирской красавице. Да и сам мужиком видным был. Он ее в глухой сибирской деревне нашел. Приехал в форме морской авиации, глянула она на его голубые, муаровые погоны с золотистыми лычками и решила, что счастье ей привалило невиданное. Где еще в их краях такого генерала сыскать!? Тут же замуж вышла. А когда он ее в гарнизон привез, тут у нее, голубушки, все перед глазками поплыло. У нас таких генералов полторы тысячи было. Еще и покруче и поярче. Многих она перепробовала, а потом обратно в деревеньку свою от позора уехала. А Василий с тоски и запил. Службу бросил, да так при военторге, как пес при складе, прижился.

Жалели его продавщицы. Не обижали. Только уговаривали его пить поменьше. Иногда казалось, что частицы ума его прежнего посещали. Но он в слезы не ударялся, а говорил:

– Ничего, вот скоро пить брошу и в техникум учиться пойду. Надо и мне что-нибудь окончить. А то все вокруг грамотные, один я дурак дураком.

Однажды он пришел в магазин чистым, умытым и побритым. Девушки его еле признали.

– Ты ли, Василий. Да какой чистенький, умытенький, да пригожий!? Никак за ум взялся? Пить бросил?

– Нет, пить я не бросил. Разве ж так можно бросить? Я чего решил-то? Поеду-ка я в ЛТП, лечебно-трудовой профилакторий. Мне доктор направление выписал. Там меня от пьянства излечат. Я уж знаю – самому мне не выкарабкаться. А так меня вылечат, доктор сказал. И я в техникум поступлю. По коммунальному хозяйству. Есть такой в Хабаровске. И буду я у вас управдомом или старшим техником.

– Ай молодец, Васичка, умница! – девчонки вокруг него защебетали, – молодец, что к нам на прощание зашел. Счастливого тебе пути и удачи, Васенька!

– А я чего зашел-то. Дайте мне ящик «Тройного» одеколона.

– Да куда ж тебе ящик. Побриться тебе на месяц фла… бутылочки хватит. Ты ж лечиться едешь.

– Так-то оно так. Да у меня сегодня банкет. Отвальная. Дружки со своими флакушницами придут. Угостить напоследок их надо.

Вздохнули девчонки. Пересчитали его мелочь. И повели с собой в подсобку. Не самим же на себе ящик тащить.

А Василия никто у нас в гарнизоне больше не видел. Может, и впрямь вылечился? Хотелось бы верить.