Семейные тайны Татьяны Пельтцер.

С Александрой Захаровой в фильме «Формула любви». 1984 г.Фото: МОСФИЛЬМ-ИНФО

«Однажды на репетиции обсуждался вопрос: «Что делать с Пельтцер? Она совсем не помнит текст…» И тут встал Саша Абдулов: «Я буду говорить за нее текст». С тех пор между Сашей и Татьяной Ивановной сложились нежные, трогательные отношения, как между сыном и матерью. Он стал ее последней привязанностью. Спас ее от отчаяния…» — из записок Глеба Скороходова.

Мой брат был одним из немногих, кто что-то знал о жизни Пельт­цер, — говорит сестра писа­теля Гле­ба Ско­рохо­дова — Инга Сидо­рова. — Публика ведь узнала ее уже немолодой — Татьяне Ивановне было под пятьдесят, когда она прославилась. А до этого она прожила удивительную жизнь, о которой мало кто знает. Пельтцер была тонко воспитана, происходила из хорошей семьи, жила за границей, была замужем за иностранцем. Естественно, ей приходилось все это скрывать. Глеб Скороходов стал одним из немногих, кому она доверила свои тайны. Татьяна Ивановна рассказывала ему о прошлом, а он записывал, чтобы опубликовать, когда «будет можно»… Сейчас я хочу познакомить с воспоминаниями моего брата читателей «7 Дней».
«Увидев Гитлера, я сразу решила вернуться в СССР»

«Когда мы начали общаться с Татьяной Ивановной, она, после ряда мытарств по театрам, прочно обосновалась в «Сатире», где ее побаивался даже Плучек. Предложения сниматься сыпались каждый день, ее хотели все режиссеры, но давали лишь роли 90-летних старух, льстиво прибавляя: «Вы — наша заслуженная бабушка Советского Союза!» Подобно Раневской, с которой ее связывали и дружба, и соперничество одновременно, Пельтцер для советского зрителя всегда была бабкой. Причем конечно же пролетарием, человеком «от сохи», матерью Бровкина, колхозницей… Когда в нашем разговоре я спросил ее: «А что вы оканчивали?» — она, покуривая, небрежно ответила: «Ничего! Меня папа учил… Папа, знаете ли, владел собственной школой актерского мастерства. Иоганн Робертович Пельтцер, не слышали? Потом он держал антрепризу в Харькове. А вообще-то папа был актером, снимался вместе с Верой Холодной…» И как пошла вспоминать! Я только рот успевал открывать… «Откуда наша фамилия такая, Пельтцер… Ни у кого такой нет! А потому что были шубы такие, «пельтцы», мои предки занимались пушным делом… История нашего рода идет от времен Ивана Грозного… У папы была трехкомнатная квартира в Чистом переулке. Ну, конечно, фамильная мебель, фарфор, картины… Все было… Да сплыло!» — добавила она и хлопнула портсигаром, тоже подозрительным для советской актрисы, из серебра. Остатки былой роскоши? Так «советская бабушка» заиграла для меня новыми красками. Обожаю тайны! А Татьяна Ивановна, вероятно, испытывая потребность вспоминать, открывалась все больше…



«Между Абдуловым и Пельтцер сложились трогательные отношения. Они так и говорили друг про друга: «сыночек», «мама» 90-е гг.Фото: RUSSIAN LOOK

«Честно говоря, у папы был роман с Верой Холодной, — как-то рассказала она. — И неудивительно: он был красавец! В детстве я, кажется, не пропустила ни одного его занятия! И не заметила, как сама выучилась на актрису. Хотя папа сначала мечтал, чтобы я была певицей. У меня был чудный голос, я прекрасно играла на фортепиано и пела романсы. Ну, может, не в оперу, но на оперетту точно бы потянула! Но… Вы видите, я курю, и очень много, с юности. Я прокурила свой голос, и теперь он такой вот, скрипучий… Это у нас семейное, папа тоже дымил как паровоз. У нас даже попугай какаду, живший в доме, кричал: «Где мои папиросы? Где папиросы?!» Потому что эту фразу он частенько слышал то от отца, то от меня… Прислуга же вечно куда-то папиросы задевает…» При слове «прислуга» я просто остолбенел. Ну никак не верилось, что Татьяна Ивановна — «человек оттуда». Но это было так! Все сведения я потом проверял и убедился, что она ни в чем не преувеличивала.

Конечно, в середине двадцатых годов жизнь сильно изменилась. Тать­яна поступила в так называемый Передвижной театр Политуправления, где играла комсомолок и рабочих в красных косынках. Это было модно! В газетах писали, что Малый театр надо «отправить на свалку истории», то ли дело Театр Московского городского Совета профессиональных союзов! Еще один, где работала в те годы Пельтцер. Кто знает, куда бы завела молодую Таню такая жизнь, если бы судьба опять не толкнула ее на «буржуазный путь». Она познакомилась с учившимся в России немцем, Гансом Тойбнером, которому в конце концов пришла пора возвращаться на родину. Он предложил расписаться и ­уехать в Берлин, в 1930 году «железный занавес» еще не опустился. Во всяком случае, иностранцев с женами выпускали.



«Молодые актеры дали Татьяне Ивановне прозвище Карлсон. Шутили, что за спиной у нее маленький моторчик. Она всегда оставалась молода душой...» В программе «Кабачок «13 стульев». 1966 г.

Татьяна Ивановна вспоминала, что дико не хотела уезжать из СССР. Потому что боялась бросать театр. Но муж пообещал: «В Берлине тоже есть театры! Что-нибудь придумаем!» А когда они приехали, просто устроил ее секретарем-машинисткой. Правда, долго Таня со своей участью мириться не могла. Поскольку она отлично знала немецкий, стала ходить по консерваториям, театрам. Познакомилась с одним режиссером, он пригласил ее в постановку. А тут еще случился роман с одним русским, учившимся в Берлине… Муж смотрел-смотрел на все это, а потом заявил: «Ты ведешь себя как гулящая». Таня вскипела: «Ну тогда я возвращаюсь домой!» Он проводил на вок­зал, и она уехала. Не в очень удачное время она вернулась домой, начинались страшные тридцатые… Правда, и в Германии запахло жареным. Как-то Пельтцер вспоминала: «Один раз я увидела в кинотеатре выступление Гитлера. Он что-то визжал крикливым голосом, это было ужасно. И мне очень не понравился тот восторг, который он вызывал у немцев. Может, тогда у меня созрело решение вернуться домой».
Татьяна нянчит Андрюшу Миронова

Но, вернувшись, Пельтцер своей родины просто не узнала… «Рвение масс доходило до одури, до фанатизма… — возмущалась Татьяна Ивановна. — В театре ставили черт знает что! При этом народ буквально голодал, а, что говорить, в Германии я отъелась на пайке Торгпредства. А тут актеры запасались плитками! Они готовили себе нехитрый обед прямо за кулисами, во время репетиций. Тогда-то Раневская и произнесла свою знаменитую фразу: «В вашем театре пахнет борщом!» Меня же через какое-то время вызвал главный режиссер театра и, краснея и бледнея от неловкости, выдавил из себя: «Понимаете, Татьяна Ивановна, худсовет решил вас уволить за… за профнепригодность. Не расстраивайтесь! Вы просто отстали от масс. Пойдите на завод, поработайте, побудьте, так сказать, с народом…» Пельтцер вспоминала: «Почему я стала плохо играть? Вероятно, в такой обстановке у меня пропал кураж…» А тут как раз вернулся в СССР ее муж, который получил назначение на Московский автомобильный завод. Он снова предложил жене работать на него секретарем. Так что рабочей жизни Таня так и не понюхала, отсиделась годок в приемной, а через какое-то время снова вернулась в театр.



«Пельтцер для советского зрителя всегда была «бабкой». Причем конечно же пролетарием, человеком «от сохи», матерью Бровкина, колхозницей…» В фильме «Иван Бровкин на целине». 1958 г.Фото: Киностудия им. Горького/ТАСС

Где только не работала, лишь бы быть рядом с актерами! Даже служила уборщицей в Центральном доме работников искусств. Там она стала звездой — перед началом спектакля, когда рассаживались зрители, она выходила на сцену и мыла пол, при этом ворчала: «Ходют и ходют тут всякие! И чего ходют?» — и все хохотали… Может быть, ее бы и заметили, но тут в 37-м арестовали ее мужа-иностранца. Забрали ночью, и больше она его не видела. Татьяна Ивановна залегла на дно… «Один раз я вспомнила, что подошел мой день рождения, — рассказывала мне она. — Я их уже давно не отмечала. Посчитала, а мне уже, оказывается, под сороковник! Красавицей я никогда не была, ты знаешь… В молодости выглядела еще хуже. Не было шарма. И я плюнула: личная жизнь от меня ушла. И больше я никогда ею не занималась...»

Однако в глазах карающих органов она оставалась женой врага народа. Ее могли арестовать вслед за ним. А тут еще немецкое происхождение... Спаслась Татьяна Ивановна чудом. В 1941 году она служила в Московском театре миниатюр, где свела дружеские отношения с местной кадровичкой. Та вовремя предупредила ее: «Появилось распоряжение. Всех немцев — вон из Москвы! Тебя уволят, отправят в ссылку…» — «Это я-то немка?! — закричала Пельтцер. — Да они что там, с ума посходили?» Глаза ей раскрыли родители Андрюши Миронова, знаменитые артисты Миронова и Менакер: «Ты не понимаешь, что тебе грозит. Тебя надо срочно спасать, всем миром!» Стоит отдать должное энергичности Марии Мироновой. Она собрала мощную команду — Андреева, Алейникова, Рину Зеленую — и двинулась в Моссовет. Добилась, чтобы там выдали бумаги, которые могли служить «охранной грамотой». Сдружившись с Мироновой и Менакером после прихода в Театр миниатюр в 1940 году, Пельтцер стала колесить с ними по городам, об этих поездках она вспоминала с удовольствием. Была она и на том концерте, после которого Мария Владимировна родила сына Андрюшу — это чуть не случилось прямо на сцене, едва успели довести концерт. Татьяна Ивановна рассказывала, что стала одной из первых, кто взял мальчонку на руки. Тогда она и предсказала: «Уууу, какой глазастый! Артистом будет, я вам говорю!» Пока Менакер и Миронова были на сцене, Пельтцер нередко нянчила малыша, так что впоследствии выросший Миронов даже называл ее крестной мамой.

Татьяна Пельтцер и Андрей Миронов



«Пока Александр Менакер и Мария Миронова были на сцене, Пельтцер нередко нянчила их сына. Так что впоследствии выросший Андрей Миронов даже называл ее крестной мамой» С Андреем Мироновым в спектакле «Безумный день, или Женитьба Фигаро». 1974 г.

После войны Пельтцер близко подружилась с вдовой Михаила Бул­гакова — Еленой Сергеевной. После­военное время выдалось голодным, кругом была разруха. Но вдова писателя умела жить красиво. На встрече Нового, 1946 года в своей квартире она устроила настоящий маскарад и объявила конкурс на самый красивый и оригинальный костюм. Рихтер и Ростропович пришли в костюмах крокодилов. А Раневская — в собственноручно изготовленной шляпе из сена, имитирующей гнездо. Внутри гнезда сидела огромная птица. Произведя фурор, Раневская гордо уселась за стол, причем клюв птицы свесился прямо в тарелку…

И тут появилась Татьяна Ивановна в так называемом костюме «Урожай». На голове у нее был сплетенный из соломы венок. А на платье нашиты десятки баранок. Баранки же свисали с ее ушей в качестве сережек, унизывали запястья, как браслеты. Даже на носу крепилось кольцо из бублика! «А я только что приехала с сельскохозяйственной выставки», — милым голоском проронила Пельтцер, бросив победный взгляд в сторону Раневской. Раневская съязвила: «Как же вы позволяете себе так обращаться с хлебом? Еще не отменены продуктовые карточки…» «И правда, Татьяна Ивановна, где вам удалось раздобыть столько бубликов?» — с любопытством спросил я у Пельтцер, поведавшей мне эту историю. «Где-где? На хлебозаводе! Там подруга работала… Я ночью туда приехала, и мы соорудили платье. А бублики, между прочим, не пропали, а были розданы всем гостям. Да и Фаина Георгиевна почти сразу потеплела ко мне, через несколько минут подошла и сказала в своем духе, кратко, но внушительно: «Гениально!»



Саша Абдулов стал ее последней привязанностью

После долгих мытарств в 1947 году Пельтцер наконец нашла пристанище в Театре сатиры, где задержалась на тридцать лет. Татьяна Ивановна уже была немолода, когда наступил расцвет этого театра! Пришел молодой Марк Захаров — чудак, интеллектуал, оригинальнейший для того времени режиссер-новатор. Стали ставить «Доходное место» по Островскому с Андрюшей Мироновым в главной роли. Татьяну Ивановну он ввел в спектакль на одну из главных ролей — Кукушкиной… И вот на одной из первых репетиций, когда Захаров вдохновенно расписывал концепцию спектакля, в тишине отчетливо раздался скрипучий голос Пельтцер: «Да что же это такое?! Как только человек ничего не умеет делать, так сразу норовит заняться режиссурой!» Для молодого Захарова это была «проверка на вшивость». Он удар принял. И с роли Пельтцер не снял. Уже был наслышан о нраве Татьяны Ивановны, которая перед спектаклем любила устроить «разминку», а проще говоря, маленькую перебранку с гримером или костюмером.



«Играя старух, она на самом деле была в отличной форме. Каждое утро начинала с зарядки и даже на гастролях этот ритуал не пропускала» С Любовью Соколовой в фильме «Вам и не снилось...». 1980 г.

Это заводило ее, и на сцену она выходила с горящими глазами. И с ролью Кукушкиной она справилась великолепно! Грандиозный успех этого спектакля — в том числе и ее заслуга. Правда, говорят, и его быстрое закрытие — тоже. В роли Татьяны Ивановны была реплика: «Мы, говорит, не хотим брать взяток! Хотим жить одним жалованьем… Да после этого житья не будет!» Произносила она это с авансцены, глядя куда-то в зал. И как-то получилось, что в тот роковой вечер она встала прямо напротив Фурцевой. Министр культуры оскорбилась: «Что вы имеете в виду? На что намекает спектакль?» И «Доходное место» закрыли. Для актеров и режиссера это было настоящим горем, и это их сплотило. С Захаровым Пельтцер с тех пор подружилась и даже заступалась за него перед актерами. Говорила чуть что: «Не задавай режиссеру глупых вопросов! Он знает, что делает!» На всю жизнь у нее сохранилась вера в Захарова…

В пятидесятые годы Татьяну Ива­новну вдруг стали просто бешено снимать в кино. Зрители заметили и оценили ее в фильме «Свадьба с приданым», потом она появилась в «Укротительнице тигров». А уж после выхода фильмов о солдате Иване Бровкине и «Максима Перепелицы» за Татьяной Ивановной закрепилось звание «заслуженной бабушки СССР». Поклонники теперь толпами встречали ее после спектаклей на служебном входе, просили автографы… А Татьяны Ивановны хватало на все! Я, намного ее моложе, порой не мог угнаться за ней по театральным лестницам. А иногда, после особо удачного спектакля, Пельтцер, как русский купец, желала «разгуляться». И тогда начиналось: «Это что это, все домой собрались? Нет, нет! Разве можно спать после такого спектакля? Давайте сейчас поедем куда-нибудь. Ну, скажем, в Ленинград…» И Шура Ширвиндт, Георгий Менглет с женой, Андрюша Миронов с Таней Егоровой развеселой компанией ехали в аэропорт. А как она вела себя на гастролях? Попадая в новый город, вставала в девять утра и мчалась в какой-нибудь музей, потом — по магазинам. Любовь к буржуазному быту у Пельтцер не ушла, она обожала всякие вазочки, салфеточки, дощечки…



«Предложения сниматься Пельтцер сыпались каждый день. Ее хотели все режиссеры, но давали только роли 90-летних старух, льстиво прибавляя: «Вы — наша заслуженная бабушка Советского Союза!» С Марией Барабановой и Еленой Санаевой в фильме «Раз, два — горе не беда!». 1988 г.Фото: RUSSIAN LOOK

У нее у единственной на гастролях всегда имелась с собой электрическая плитка. Зачем, вы думаете? Для того, чтобы варить вкуснейший кофе, которым она с утра угощала всех актеров. Разумеется, за все это Татьяну Ивановну в коллективе очень любили, несмотря на ее сложный характер и острый язык. Возможно, что это в конце концов вызвало ревность худ­рука театра Валентина Плучека. Он не любил, когда кто-то другой брал власть над коллективом. Начались придирки. И вот однажды на репетиции, желая показать волю главного режиссера, Валентин Николаевич сказал: «Татьяна Ивановна, тут вы должны сплясать. Покажите нам, пройдитесь!» — «Я плохо себя чувствую, — сдержанно ответила Пельтцер. — В другой раз…» — «Нет, сейчас!» — настаивал Плучек. Тогда Татьяна Ивановна важно подобрала юбки, подошла к стоящему на сцене микрофону и гаркнула: «А пошел ты к черту, старый дурак!» От неожиданности Плучек чуть со стула не упал! Надо заметить, что в театре была установлена громкая связь. И перебранку Пельтцер с Плучеком услышали все — и буфетчики, и гардеробщики. За свой поступок Татьяна Ивановна расплатилась дорого — ей пришлось написать заявление об уходе. После такого откровенного конфликта им с худруком было бы сложно найти общий язык…



Когда Пельтцер сбежала от Плучека в «Ленком», к Захарову, который давно ее звал, Татьяне Ивановне было уже больше семидесяти лет. Молодые актеры сразу же дали ей прозвище — Карлсон. Шутили, что за спиной у нее есть маленький моторчик. Играя девяностолетних старух, она на самом деле была в отличной форме. Каждое утро начинала с зарядки и даже на гастролях этот ритуал не пропускала, возила специальный коврик. Если мы выходили на улицу, на Татьяне Ивановне всегда был хороший костюм, изящный шарфик, а то и меховая шубка, купленная «по блату». Удивительно, но в этой «бабушке» жила настоящая женщина! На моих глазах к ней подходили поклонники, делали комплименты мужчины… Но это не производило на нее должного впечатления, потому что она еще с юности была убеждена в своей «некрасивости». Кстати, как я ее ни просил, она так никогда и не показала мне свою фотографию в молодости…



«Татьяна Ивановна прожила удивительную жизнь, о которой мало кто знает. Пельтцер происходила из хорошей семьи, жила за границей, была замужем за иностранцем. Естественно, ей приходилось все это скрывать» С Натальей Гундаревой в фильме «Дульсинея Тобосская». 1980 г.Фото: МОСФИЛЬМ-ИНФО

Со временем она все чаще стала вспо­минать своего бывшего мужа-немца, она говорила, что это была ее единственная любовь. А однажды в ее квартире раздался звонок. «Здравствуйте! Я родственник вашего мужа… Приехал учиться в Москву». Она не просто помогла юноше освоиться в Москве, а пригласила его жить в свою квартиру. Детей у нее никогда не было. И как-то на съемках «Солдата Ивана Бровкина» подошла к Леониду Харитонову, поцеловала его в голову и сказала: «Сынок ты мой! Хотя бы в кино почувствовать себя матерью…»



«Как-то Татьяне Ивановне сказали: «Людям, наверное, кажется, что вы никогда не были молодой». Она подумала и ответила: «А мне кажется, что я никогда не была старой…» В фильме «Трое в лодке, не считая собаки». 1979 г.

Татьяне Ивановне было уже за 85, когда силы стали ее оставлять, и я был свидетелем невероятных усилий, которые она прилагала, чтобы хоть в каком-то качестве остаться в театре. В последние годы ее здорово поддержала дружба с молодым Сашей Абдуловым, который взял над ней шефство. Однажды на репетиции в отсутствие Татьяны Ивановны обсуждался вопрос: «Что делать с Пельтцер? Она совсем не помнит текст…» В спектакле «Поминальная молитва» у нее была крошечная роль, но ведь и ее надо было сыграть! И тут встал Саша Абдулов: «Не надо! Не убирайте Пельтцер из спектакля… Я буду говорить за нее текст». И действительно, Абдулову удавалось изящно все сделать, было незаметно, что она забывает слова. Между ними сложились трогательные отношения нежной дружбы, как между сыном и матерью — они так и говорили друг про друга: «сыночек», «мама». Татьяна Ивановна любовалась его красотой, робко восхищалась, болела за его неудачи и успехи…

Думаю, что Абдулов стал важной вехой в ее нелегкой жизни. Он спас ее от отчаяния. И на сцене он, игравший ее сына, спрашивал: «Мама, вы, наверное, устали?» И Пельтцер, собравшись с мыслями, отвечала: «Да, очень!» И тут же — овация. Так на нее реагировал зал. Зная, что Пельтцер появится в конце спектакля на несколько минут, ее выхода ждали. Ну а последние ее приезды в «Ленком» были без выходов на сцену. Она просто приезжала, чтобы посидеть в гримерке, подышать театральным воздухом, поздороваться с актерами. Как-то в один из таких приездов кто-то ей сказал: «Людям, наверное, кажется, что вы никогда не были молодой…» Она поду­мала и ответила: «А мне кажется, что я никогда не была старой…

Информация взята из –://7days.ru/stars/privatelife/aleksandr-abdulo...chayaniya/10.htm#ixzz3uxuhAFyu