Мой свёкор. Часть2

Иван Варфоломеевич, а если попроще, то Иван, Ваня, оставшись на сверхсрочную службу на Дальнем Востоке, женился на молоденькой девушке. 3 апреля 1955 года родилась у них дочка - копия отца. Назвали Наташей. Когда его из-за здоровья списали, он собрал "своих дивчаток" и приехал в Кривой Рог. Там жили его старшие сестры по отцу. В родственной иерархии их называют единокровными. Они были с Иваном очень похожи.

Варфоломей - отец свёкра, был парнем не промах. Женился рано, дети пошли сразу. Не знаю, что стало с его первой женой, вероятно умерла, ему в наследство остались дети. Когда он женился во второй раз - на матери моего свёкра, у него уже имелось несколько дочерей. Ивану было годика два, когда заболела его мать. По какой-то причине у нее произошло помутнение рассудка, начали отказывать ноги, вскоре она перестала ходить и что-либо делать по дому. Отчего с ней случилось такое, маленький Иван не дознавался. Мал был, когда ее не стало.

Мать Ивана была еще жива, когда Варфоломей привел в дом новую, третью жену - Катерину с ее дочерью. Ему нужна была хозяйка, которая бы ухаживала за больной второй женой, вела дом, воспитывала, кормила, обстирывала детей, распределяла между ними работу, смотрела за скотом, огородом, садом. Ну и все прочее тоже было для него, молодого еще мужчины, немаловажным. А в селе не подблудишь. Там жениться надо, тогда и все прелести жизни будут доступны.

Каким бы горьким ни было детство Ивана, он вырос, отслужил, завел свою семью, привез с Дальнего Востока на Украину и начал строиться в Кривом Роге. Как я упоминала, у него было своеобразное видение мира, свои морально-нравственные, иногда несколько перекошенные, принципы.

Надумал он поменять свой облик - решил отпустить усы. На его округлом лице, перечеркнутом усами наполовину, смотрелись они причудливо и комично. Жена просила его их сбрить. Но это же не будет Иван Варфоломеевич, если он по чьей-то, а не своей воле, сделает то, что кому-то захотелось. Не сбреет! Ни за что! И даже не проси!

Тогда молодая жена, проснувшись раньше его, решила отрезать их ножницами. Решила - сделала. Но смогла отрезать только один ус. Спал Иван на боку. Проснулся Ванечка поутру, недоумевает, чего это жена, глядя на него со смеху покатывается. Хвать за лицо, а на нем чего-то недостает! К зеркалу, а из глубины зазеркалья на него таращится перекошенная на сторону физиономия. Он одурел, обида и злость застила ему глаза и разум, он подлетел к жене и ударил.

Зря он так сделал.

Побрился, ушел на работу обозленный на весь мир. Времени обдумать происшедшее было достаточно. Поразмыслив, решил вечером извиниться. Купил цветы, приготовил слова, пришел, а там никого нет.

Жена не стала ждать еще одного инцидента, чтобы подставлять под оплеуху другую щеку. Собрала двухлетнюю Наташу, свои немногочисленные пожитки, все деньги, отложенные на нужды стройки, и уехала во Владивосток к маме. Как он ее ни умолял в письмах и по телефону вернуться, ничего не помогло. Невозможно простить такое. Если только мужчина посмел ударить женщину или ребенка один раз, тумаки позже повалятся как дерьмо из поганого ведра.

Оформила развод, алименты и забыла про него. Иван же, однако, не забывал, что у него есть дочь Наташенька, похожая на него, как капелька от капельки, собирал посылки, писал ей письма, только читали ли их ей?

Посидел в одиночестве. Самому куковать, да еще с недостроенным домом ему никак не хотелось. Однажды собрался и поехал в Дубиевку, что под Черкассами. Там он знавал Лизавету Бербегу - плясунью, певунью, виртуозно играющую на гитаре, которую почему-то все звали не Лизой, а Лидой. Встретился с ней, она была постарше его на два года, переговорил, выспросил обо всем. Все, что хотел узнать - разузнал и предложил ей поехать с ним в Кривой Рог. Лида, не раздумывая тут же собралась, никому ничего не говоря, чтобы не удумали остановить. Парней в войну всех выбило. А тут не калека, не ханурик какой. Красивый, стройный, завидно-козырный! Попрощалась и уехала с ним.

Помогала Ивану достраивать дом, днем работала на швейной фабрике, вечерами помогала строить, а ночами любила его до беспамятства. И зимой следующего года за месяц до своего мартовского тридцатитрехлетия Лида разрешилась результатом любви, приехав к матери с отцом накануне перед родами.

Иван, узнав, что у него родился сын, примчался забирать новоявленную сынородицу из роддома, отец Лиды Афанасий взял лошадь и все кавалькадой о двух лошадях поехали в соседнее село Билозирря (Белозерье) в роддом. Сверток с малышом, завернув для тепла еще в кожух, положили на сено в санях, едут, радостно смеются, разговаривают, на поворотах стараются держаться за дужки саней, чтобы не вытряхнуло. Уже на подъезде к дому оглянулись посмотреть, как там себя новорожденный чувствует? Шасть руками по сену, а свертка с ребенком нет нигде! Куда девался? Стали бежать назад по дороге, искать! Благо был фонарь с собой. Нашли, сверток выпал на ухабе и не шевелясь лежал на снегу. Хорошо, что волков не было поблизости, и что машин или лошадей в конце 50х было на дорогах совсем немного. Никто бы не заметил, что это ребенок. Переехали бы. И делу конец.

Приехав домой, отметили рождение сына и внука. Побыла Лида с младенцем какое-то время у матери, а сердце там - далеко - около ненаглядного Ивана. Оставила сыночка матери с отцом, сказав, что дом еще недостроен и ей нЕкак будет и смотреть за ребенком и помогать строить.

Сашко рос в отдалении ото всех. И от цивилизации в том числе. На воле! Кругом дубовые и смешанные леса да духмяные поляны с травой выше головы! Как научился ходить, с утра шел в курятник, проверял гнезда, собирал яйца в кепку или решето. Наберет несколько штук, разобьет и тут же выпьет. В огороде огурчик, морковку, ягодку съест, яблочко упавшее подберет, в саду крыжовника или смородины отведает, бабушка козьим молоком напоит, самостоятельно сходит на пекарню, которая была недалеко от бабушкиной хаты, там ему отрежут корочку от свежеиспеченной паляныци (каравая хлеба) - рожица только круглела. Все его любили.Таким же круглолицым и озорноглазым родился Сашко, как его отец Иван. Оставили бы Сашка где-то под тыном, к Ивану б привели - так похож был на отца.

Вместительная хата бабушки Федоски и деда Афанасия стояла на 10м километре от Дубиевки, если отмерять по железнодорожной ветке. Афанасий, чудом оставшийся в живых, был реабилитирован после смерти Сталина, пришел домой из лагерей. Стал работать машинистом на паровозе.

Из 15ти лет, присужденных как врагу народа, Афанасий Андреевич Бербега отсидел 9 долгих лет. Выжил только потому, что от рождения был у него инженерно-технический склад ума. В лагерях, куда его отправили по этапам без права переписки, часто ломалась техника. Не все могли с ней сладить. Афанасий мог. Он мог разобрать любой двигатель, хоть паровоза, хоть машины - до винтика, найти причину поломки, устранить своими силами, если надо, выточить деталь, поставить ее вместо поломанной и заставить машинерию работать. Так он мог управляться с любой техникой. Это умение спасло его от неминуемой смерти.

Тогда жернова НКВД перемалывали в пепел жизни миллионов людей, не запоминая никого, не сожалея ни о ком. Это же ждало бы и Афанасия. Но жизнь дала ему шанс. Он его использовал и выжил, оставшись добрым, мудрым, щедрым на тепло.
Маленький Сашко, проснувшись поутру всегда находил под подушкой или на скамеечке рядом с кроватью что-нибудь то ли от зайчика, то ли от медведика или лисички, попавшей навстречу деду Афанасию, когда он возвращался с работы. Звери всегда просили деда передать маленькому Сашку небольшой гостинчик. То ли пряничек, конфетку или горсть орешков, вишенок, землянички, собранной лисичкой в подол ее красивого фартушка. У Сашка загорались солнечно-голубые глазки от любопытства.
-Дедушка, а можно мне на нее посмотреть? Откуда зайки и лисички знают обо мне?
-А они тебя видели, когда ты с бабушкой траву козам рвал. Но днем они не подходят. Они общаются с людьми только ранним-ранним утром, когда еще роса лежит на траве. Ты в это время всегда спишь. Поэтому они мной передают для тебя гостинцы.

И Сашко свято верил деду Афанасию. Не верить деду у него не было причины.

Родители иногда приезжали навестить сына, который больше привык к бабушке с дедушкой, чем к маме с папой.

Тем временем дом в Кривом Роге достроился, продался и был уже куплен другой замечательный домик на десяти сотках земли в центральной части Черкасс по-над Днепром. В то время, когда Иван с Лидой покупали дом на тихой улице, спускавшейся обрывом к Днепру, центр города стабильно оставался кварталах в 6-7 от их жилья, еще даже не думал двигаться в их сторону. Но в 70х годах городские архитекторы облюбовали живописно-тихое место с частными домиками для строительства пяти и девятиэтажных домов. Пришли, обмеряли и оповестили, что забирают их землю в 10 соток, что выселят из своей хаты и дадут квартиру в пятиэтажном панельном доме у черта на куличках. Ивана чуть паралич не хватанул. В реанимацию попал.

Каждый день к дому приезжали скорые и не по одной. От расстройства у него сердце чуть не останавливалось.

Он, мечтая о своем Доме, выбирал долго и тщательно город, район, хату. Позже, купив понравившуюся хату, одворье, обрабатывали вдвоем каждый клочок земли, насадили сад, в котором росли вишни, орехи, яблони, сливы, всевозможные ягодные кусты с овощами. И, когда все упорядочилось, заплодоносило, тут вдруг нА тебе!!! Принесло их на метле, решили все отобрать-заграбастать, потому что место Иваново им понравилось!

Куда он только ни ездил, ни писал, никто его и слушать не хотел. Два дома рядом уже снесли и начали рыть котлован. А Иван не дает свой дом сносить! В Министерствах все пороги опинал. Не хочет он, чтобы его хату срыли с лица земли! Не хочет он ехать на химпоселок жить!

Он отдал все свои деньги, чтобы купить себе хату там, где ему нравится! Почему же сейчас, когда он вложил все вои сбережения и все еще вкладывал каждый заработанный рубль, он должен по чьему-то решению отдать им свою землю, лишаться своей хаты, огромного двора, сада, огорода в центральной части города и ехать в химдым, чтобы там благополучно задохнуться от химических предприятий - химволокна, комбината шелковых тканей и прочих дымящих заведений, изрыгающих в атмосферу почти все елементы таблицы Мендеева, некоторые в угрожающем для жизни количестве.


продолжение будет.