Девочка с фотографии. часть 2

Начало здесь: http://www.myjulia.ru/post/744522/
5. Назавтра я встретился с одноклассницей в середине дня в скверике напротив нашей школы. Мне не хотелось встречаться с девчонкой во дворе – ещё увидит кто-нибудь из ребят или мама, смеяться будут.
Я приехал в сквер на своём мопеде. И чего я вчера его не «оседлал» и мотался по автобусам с фотоаппаратом и штативом? На мопеде их возить гораздо удобнее.

Мы с Ольгой сели на лавочку, и я достал из пакета-майки фотографии. Они были почти такие же как те, столетней давности. Чёрно-белые, чёткие в деталях. Вот стена дома, вот Богданова, стоящая, глядит в объектив, вот повернула голову, вот присела на корточки. Её симпатичное лицо строго и немного напряжено, губы сжаты. Понятно – волновалась.

Я мог бы разглядывать фотографии, наверно, целый час, и уже стал представлять, как бы она выглядела не в босоножках и сарафане, а в пышных одеяниях ушедшей эпохи, но Богданова досадливо хмыкнула, и бросила фотки обратно в пакет.

- Ничего не получилось, - девушка задумчиво стала наматывать на палец прядь золотистых волос. Минуту спустя она отпустила волосы и сунула пакет в свою сумку. – Что ж, отрицательный результат – тоже результат. Значит, будем продолжать поиск. Журналистское расследование, то есть.
- Ты что, Богданова, и писать про всё это будешь?
- Да, уже пишу. Заметки пока, мысли, факты. Фактов мало. Продолжаю работать. Поехали к дому, Юра!

Вот – типичная женщина: стоит сделать хоть одно доброе дело и уже - «поехали, Юра»! Хорошо, пока «но» и «тпру» не говорит. Представляю, что она напишет в своём «журналистском расследовании». Наверное, что-то типа: «я дала указание водителю», «водитель меня привёз», и тому подобное. Вот и вся благодарность.
- Ладно, поехали. Штатив крепче держи.

Возле старого дома, как и вчера, никого не было. Я установил фотоаппарат, моя одноклассница достала мелок. Старательно вывела на шершавой стене:
«- Здравствуй, девочка. Ты меня видишь? Как я могу с тобой общаться? Хочу с тобой познакомиться».
Я со скучающим видом посмотрел на крышу здания, потом на верхушки деревьев за забором, на редкие белые облачка в голубом небе.
И чего я вожусь с этой Богдановой? В конце концов! Все её девчачьи выдумки – полная ерунда! Хватит с меня. Решено: завтра с утра уеду на реку, на пляж, отключу телефон и…

Я опустил глаза вниз и остолбенел: розовые буквы нашей надписи исчезали одна за другой, как будто их стирала невидимая рука. А вместо них стали появляться другие! Белёсые, едва заметные и вместе с тем какие-то выпуклые буквы, казалось, были написаны не на твёрдом кирпиче, а прямо в воздухе. И они складывались в осмысленные слова:
«- Ощущаю тебя. И мальчика. Буду тебе писать».

- Ах! – вскрикнула Оля. – Скорее снимай! Скорее!!
Я встрепенулся, открыл объектив и нажал спуск. Вспышка! Есть снимок!
«- Меня зовут Оля, - снова написала Богданова. Рука её немножко подрагивала. – «Как тебя зовут? Сколько тебе лет?»
«- Я Сима. Мне сегодня 11 лет».

Я фыркнул, не удержавшись: вечно девчонки себе года убавляют. Той Симе уже, наверное, 111 лет!
Ольга обернулась и с укоризной посмотрела на меня: не мешай! не спугни!

«- Сима, расскажи, что с тобой случилось?»
«- Мне сегодня 11 лет. Мне подарили большой настоящий зонт, чтобы я была как взрослая барышня. Были гости. Все сидели за красивым столом. И вдруг я заболела. Я не стала ничего чувствовать. Пришёл доктор, сказал: у неё было больное сердце, она умерла. Неправда, он сказал это не обо мне. Я ТАК не хочу умирать».

«- Сима, мы видели, что ты приходила к другим детям. Чего ты хотела?»
«- Я хотела подружиться с ними, чтобы поиграть. А они пугались и не хотели дружить. Я злилась».
«- А если ещё придут дети, что ты сделаешь?»
«- Я буду злиться, если они не станут со мной дружить. Буду дёргать за косы, кусать, щипать».
«- Сима, тебя можно сейчас увидеть?»
«- Нет. У меня забрали зонт. Верните мне зонт, а не то я буду злиться».
«- У нас нет твоего зонта. Мы не знаем где он. Как его можно вернуть?»
«- Он на чердаке. Отдайте мне зонт. Я буду злиться».

Богданова оглянулась на меня:
- Она говорит, что её зонтик на чердаке. Что будем делать?
- Да она-то, откуда знает – на этом чердаке или на другом? Бред, какой! А может его давно на свалку выкинули. Не знаю, не знаю.
- Юра, ну давай, я сама слажу, посмотрю? Ты меня только до стремянки подсади.

Я представил на миг, как тонкие стройные ноги Оли становятся мне на плечи, как я держу руками её лодыжки – и моему лицу сразу стало жарко.
- Вот ещё, - пробормотал я, - оставайся здесь, Богданова. Сам полезу.

Я оглядел стену дома и в задумчивости запел тихо:
«- Су конфесса аморе мио
Йо нон сонно пьюл соло лу-унико». (А. Челентано)

На дворовом торце дома была старая ржавая пожарная лестница. От нижней перекладины до земли было метра три. Вроде, не высоко.

Подняв с земли обрезок доски, я прислонил его к стене дома. Разбежался, оттолкнулся ногой от доски и постарался допрыгнуть до лестницы. Перед девушкой мне хотелось показать свою ловкость, но получилось не очень удачно. Опорная нога немного соскользнула, и толчок вышел не сильный. Удалось ухватиться за перекладину не всей кистью, а только пальцами. Я сильно покачнулся и чуть не грохнулся. Хорошо, что подоспела Богданова и придержала меня… пониже спины, в общем. Тогда я смог ухватиться покрепче и подтянуться вверх, до следующей перекладины.

- Посмотри там хорошенько, Юрочка! - прощебетала девушка снизу. - А вдруг зонтик и вправду на чердаке.
«Вот, уже и Юрочкой называет», - с досадой подумал я. Хорошо, что здесь никто не услышит. Да посмотрю я! Посмотрю, так, для вида. Разумеется, ничего там и в помине нет. Посмотрю, спущусь и всё — больше с Богдановой никаких дел не имею.
Поднявшись по шаткой металлической лестнице, чьи ржавые опоры еле держались в старой кладке, я, через слуховое окно, попал на чердак.

6. На чердаке старого дома было пусто и тихо. Так тихо, что мне сразу отчаянно захотелось, чтобы рядом оказался ещё хоть один человек. Пусть даже и за моей спиной. Пусть даже это будет Оля Богданова. Но никого со мной не было и я, пытаясь унять дрожь в коленках, сделал первый небольшой шаг.

Здесь было очень пыльно — пыль толстым слоем покрывала всё внизу и скрывала лежащие обломки досок, куски шифера, напрочь проржавевшие листы кровельной жести, которыми изначально был покрыт дом. Но, что меня удивило, на чердаке было довольно светло. Сквозь многочисленные щели и дыры в кровле местами пробивались ослепительно яркие лучи солнца. Правда, были местами и чёрные пятна тени, но они таились по краям, возле карниза, и возле кирпичных труб и фронтонов. Туда я старался и не смотреть.

Немного освоившись с гнетущей тишиной, и решив про себя ни за что её не нарушать, я осторожно двинулся вперёд. Осторожно — чтобы не испачкать в пыли свои белые кроссовки. Почти новые.
Пройдя весь чердак, я остановился в полуметре от непроницаемо-чёрной тени отбрасываемой кирпичным фронтоном, выходящим на улицу Мира. Ну вот, как я и думал, ничего здесь нет. Абсолютно. Можно возвращаться.

От чувства выполненного неприятного поручения мой страх испарился. А вот настроение поднялось, и я запел по-итальянски:
«- Ма ла доменика итальяно
- Че квалькуно че ти ама!» (Тото Кутуньо)
Повернувшись к выходу, краем глаза я заметил, как чёрная тень резко выросла и бросилась в мою сторону. Не думая ни о чём, позабыв о пыли и своих белых кроссовках, я кинулся бежать. Бегаю я неплохо и с прыжками всё нормально, поэтому я не боялся, что меня кто-то догонит. Лишь возле слухового окошка я оглянулся, любопытство подвело. Но так как мои ноги двигались быстрее головы, я не успел затормозить, не успел увидеть, чего же я всё-таки испугался, зато довольно крепко стукнулся о стропильную доску. Бли-и-ин!!!

Искры полетели из глаз — и по этой причине или по какой-то иной, я увидел чердак совсем по-другому. Он стал... одноцветным. Не было ни солнечных лучей, ни теней, только серые доски, серый шифер, серая пыль и мусор под ногами. А ещё я увидел зонт. Сложенный, на длинной ручке с изогнутым концом. Серый. Зонт висел недалеко от меня, зацепившись за доску обрешётки. Странно, почему я его сразу не заметил?

Я схватил зонтик и в ту же секунду вылез через слуховое окно. Пожарная лестница, шаткая, ржавая, с облупившейся краской, показалась мне самым надёжным местом, самым спасительным убежищем.

Свежий ветерок коснулся моего горячего лба, взъерошил волосы. Было такое чувство, будто я побывал не на чердаке дома в центре большого города, а в пыльном и безмолвном склепе.

- Юра, ты нашёл его? Вот молодец! Бросай ко мне!
Звонкий голос Оли показался мне самым красивым и самым необходимым звуком на свете.
Его можно было сравнить даже... да даже с песнями итальянской эстрады!
- Ага. Сейчас брошу. Только отойди в сторону — он пыльный.

Я постучал своей находкой по лестнице, сбивая пыль. Затем раскрыл него, спустив вниз ещё одно серое облачко. Раскрытый зонтик неприятно напоминал скелет с тончайшими косточками, покрытыми плотной тканевой кожицей. Я сбросил раскрытый зонтик вниз.

Когда я спрыгнул с нижней перекладины лестницы, Богданова уже успела поставить сложенный зонт у стены, там, где появлялись надписи.
Буквально сразу рядом с зонтом появилось белое облачко и - я не поверил своим глазам, и вот, словно на проявленном фотоснимке, перед нами стояла та самая девочка из старых фотографий: шляпка, белое платье, чёрные косички. Только глаз так и не было видно из-за нахмуренных бровей.

У Ольги даже рот приоткрылся от изумления. Да и я застыл в растерянности - что делать? Что сейчас будет?
Но Богданова опомнилась первая:
- Да фотографируй же ты скорее! Снимай - нас!

Я кинулся к фотоаппарату, благо он был наготове, и сделал подряд два снимка. В рамке видоискателя я чётко видел и Олю и хмурую девочку Симу, сжимавшую в руках свой зонтик. Есть кадры!

Однако, когда я вынырнул из-за фотографического аппарата, сразу заметил, что Сима после второй вспышки магния начала «таять», расплываться, и через пару секунд исчезла совсем. Но удивительнее всего было то, что зонт, минутой ранее вполне реальный, осязаемый, испарился вместе с ней. Зато на стене появилась новая надпись:
«- Оля, я буду с тобой дружить».

Богданова немного подумала, покусывая губки. Потом написала:
«- Сима, я хочу тебе помочь. Почему ты здесь, в этом доме? Тебя что-то держит?»
«- Меня здесь нет. Доктор сказал, что я умерла. А я так не хотела умирать. Принеси мне цветы. Я люблю полевые ромашки. Принеси. А то я рассержусь. Принеси до полуночи».
«- Хорошо, Сима. Тебе цветы сюда принести?»
«- Нет. Меня здесь нет. Принеси туда, где я. До полуночи. Я жду».
«- Где же ты, скажи?»
«- Не скажу. Принеси. А то рассержусь».
«- Сима, хоть намекни, где тебя искать?»
Ответа больше не было. Вокруг стояла гнетущая тишина.

Я оглянулся по сторонам - даже не верится, что в нескольких метрах отсюда шумит большой город. А во дворе старого дома, за железным забором, светило чёрное солнце, неподвижно висели чёрные листья тополей, чёрные глазницы окон взирали на чёрную замусоренную землю. Всё это выглядело очень мрачно и нереально. По моей спине от затылка до копчика прошла неприятная дрожь.

- Оля, а может, хватит уже твоих расследований? Какие, на фиг, цветы? Пошли отсюда. Мы всё узнали, фото я сделал. Поехали домой.
- Как ты не понимаешь, Юра! Вот скоро старый дом отреставрируют, откроют детский центр. Сюда придут малыши. А несчастная, неприкаянная Сима будет к ним являться, искать дружбы. Представляешь, что будет? Ужас! А вдруг она обидится и начнёт всем мстить? Представляешь? Нет, надо сделать так, как она написала. Надо принести ей цветы. Может, она совсем успокоится.
- Цветы? Ромашки? Смешно. Куда, где её искать? И кого? Не зная ни фамилии, ни года её… э-э, не зная ничего конкретного. Мы сделали, что могли. Давай, ты напишешь свою статью и … эти, как их, краеведы, что ли, пусть они её ищут.
- Найдём сами. Раз она умерла, значит, искать надо на кладбище. Умерла давно – значит, похоронена на старом городском, на Покровской горе. Оно не такое уж большое, в принципе, найти можно. И я уверена, что найду её.

О, непревзойдённая женская интуиция! Что может быть сильнее тебя, что может тебя переубедить?
Я оказался слабее её, я ничего не смог ей противопоставить. Тем более, что Оля так смотрела на меня своими синими глазами, опушёнными длинными ресницами, так доверчиво и ожидающе, что у меня хватило сил только вздохнуть:
- М-да. Ладно, Богданова, поехали. Я знаю за городом, недалеко, такую поляну, где этих ромашек навалом. Только на кладбище пойдёшь одна.
- Конечно, Юрочка, конечно! Ты меня только привези, а дальше я сама. Поехали!

7. Пока мы съездили на мопеде за город, пока нарвали цветов на лесной поляне, пока снова вернулись в город и доехали до Покровского кладбища, прошло немало времени. Приближался вечер.
Я припарковал мопед недалеко от входа, открыл кованую калитку, и мы с Олей, взявшись за руки, пошли по главной аллее.
В этот погожий летний вечер старое кладбище было совершенно пустым. Только кое-где на верхушках деревьев мелькали птицы, устраиваясь на ночлег.

В правой руке Оля несла букет полевых ромашек. Я нёс электрический фонарь.
- Мне кажется, - сказала девушка, - она должна быть где-то здесь недалеко. Давай обойдём вокруг часовни.
Часовня была тоже старинная, каменная, построенная ещё в 18 веке. Возле неё хоронили видных жителей города тех далёких времён. Мы читали на крестах и памятниках: «купец 1 гильдии», «почётный гражданин и меценат», «полковник и кавалер с супругой». Могил было много, но нужной мы не находили.

Солнце закатилось за горбушку горы и повеяло совсем не летним холодком. На кладбище сразу удлинились и загустели тени. Кресты, каменные и чугунные, изваяния, плиты превратились в тёмные силуэты. Надписи стали неразличимы. Чтобы хоть немного рассеять гнетущую тишину я попробовал запеть вполголоса:
«- Блю-ю кана-ари ди рамо ин рамо
Горгедджи аль вэнто иль туо рикьямо...» (В. Фьорино)

Но Богданова сейчас же ткнула меня в бок острым локтем и зашипела:
- Замолчи! Немедленно! С ума сошёл! Посвети лучше мне.
Я включил фонарь.
- Смотри, - сказала Ольга и потянула меня в сторону.

Я сразу увидел, что привлекло её внимание: там, где от часовни падала самая густая тень, над одной из могилок светился крохотный зелёный огонёк.
- Пойдём туда...
На невысокой гранитной плите едва просматривалась полустёртая надпись на церковно-славянском. Оля почитала вслух:
«- Раба божия Серафима...
11-ти лет...
умерла 27 числа … месяца...
Спаси и ...»
В изголовье могилы стояла небольшая плошка из зелёного стекла, в которой горела крохотная свеча.
- Это она, - прошептала Оля и положила цветы рядом с плошкой.

Внезапно вокруг всё неуловимо изменилось. Я от неожиданности отступил назад и повёл лучом фонаря вокруг. Ничего, всё так же пусто. Только немного посветлело, да в воздухе разлилась какая-то умиротворяющая теплота. А на граните памятника стали высвечиваться одно за другим призрачные слова:
«- Спасибо, ты добрая девочка».

Ольга спохватилась, стала ощупывать кармашек платья — не потеряла ли она мелок? Мел был на месте. Она написала в ответ:
«- Сима, теперь ты успокоишься? Мы всё выполнили».
Когда на памятнике появилась новая светящаяся надпись, я чуть не упал на месте. Эта, как её, «хмурая девочка», написала следующее:
«- Нет, не всё. Пусть твой мальчик меня поцелует».

Вот, ни фига себе!! Я, в свои 17 лет и с обычными девчонками не целовался, а тут предлагают поцеловать привидение! Ну, уж... ! И вообще, зря я в это дело ввязался, ведь знал, что ерунда полная. Эх! И знал, что девчонки капризные, но чтобы и столетняя тоже... Да никогда!

Я твёрдо решил бежать отсюда и никогда не возвращаться. И никогда не иметь дел с девчонками! Но Богданова остановила меня умоляющим взглядом:
- Юра, сделай это. Для меня. Ты ведь не побоишься?
- Я - побоюсь!? Вот ещё, чушь какая... А как, по-твоему, я должен это... того? Мне что, плиту целовать?
- Одну минуту, я уточню.
Ольга, быстро водя мелком, написала на камне:
«- Ты не сделаешь ничего плохого моему мальчику?»
Ответ пришёл немедленно:
«- Нет».
- Встань на колени, Юра. Я думаю, она появится.

И точно, едва я осторожно, стараясь не испачкать джинсы, опустился на колени, над могильным холмиком появилось белое облачко. Облачко быстро трансформировалось в фигуру девочки в шляпке и с зонтиком в руках.
Я вздохнул, закрыл глаза, и выпятил вперёд крепко сжатые губы...

Тугая тёплая волна воздуха коснулась моих волос. Зазвучал тихий смех, похожий на перезвон колокольчиков, и - затих. Я открыл глаза.

Ничего и никого не было. Зелёный огонёк возле букета цветов погас. Только на камне ещё светились и постепенно угасали слова:
«- Я пошутила. Вы добрые люди. Не забывайте меня. А я буду молиться за вас — там».
- Она упокоилась. Не будет больше «хмурой девочки». Мы будем помнить маленькую Симу. Пошли, Юра, пора.

8. Когда мы вышли с кладбища и подошли к мопеду, на улицах вечернего города уже зажглись фонари. Я хотел включить зажигание, но Оля встала передо мной близко-близко и заглянула в лицо.
- Ты смелый, Юра, я даже не ожидала. И ещё... очень хороший! Можно, я — тебя поцелую?
Я онемел. Это что за день такой сегодня?! Вроде, с утра ничего необычного, а под вечер...
И когда Оля, приподнявшись на носки, своими губами коснулась краешка моих губ, я не нашёлся, что ей сказать. Губы девушки были тёплыми, немного влажными и пахли летом, цветами и ещё чем-то невыразимо прекрасным. Мне показалось, что так пахнет ЛЮБОВЬ.
Опомниться я смог лишь тогда, когда наши губы расстались. И сразу осмелел:
- А ещё!
Ольга легко рассмеялась:
- А ещё — поехали, мой верный рыцарь! Заводи своего бензинового Россинанта. Пора домой.
Когда мы вырулили на дорогу и, набирая скорость, понеслись вниз по улице Шахтёров, Оля тесно прижалась к моей спине и попросила, пощекотав ухо прядью своих волос:
- Спой что-нибудь на итальянском, пожалуйста. Мне очень нравится, как ты поёшь.
Отчего же не спеть, если поёт душа, поёт мотор, поёт весь город, проносящийся мимо!

Mistero!
Abbiamo già rubato, abbiamo già pagato
ma non sappiamo dire quello che sarebbe stato,
Ma pace non abbiamo, nemmeno lo vogliamo,
nemmeno il tempo di capire che ci siamo già.
Cos’è che ancora ci fa vivere le favole?
Chi sono quelli della foto da tenere?
Cosa si prende, cosa si fa,
Quando si muore davvero?
Mistero!
/ Тайна!
Мы уже украли, мы уже заплатили,
Но мы не умеем предсказывать,
Но нет нам покоя, мы даже его и не хотим,
У нас даже нет времени понять, кто же мы такие,
Что ещё заставляет нас жить в сказке?
Кто на тех фото, которые нужно хранить?
Что нас охватывает, что происходит,
Когда действительно умираешь?
Тайна! / (Энрико Руджери)

Я ехал по вечернему городу, пел, и думал о том, что завтра будет новый день, и что завтра я обязательно снова встречусь с Олей. А впереди почти всё лето, каникулы, счастливая пора. Впереди вся жизнь.
Поехали!