Мама

Есть в нашем обществе законы, которые нельзя нарушать. Один из них - почитайте своих родителей. При нарушении этого закона обязательно приходит расплата. Она приходит в чувстве вины, когда уже не у кого просить прощенье, в мучениях стыда, в отношениях детей к нам. В болезнях и разрывах.Мы выбираем друзей, можем выбирать соседей, но никто из нас не может выбирать родителей, братьев, родных. Они нам даются. Эти связи — самые прочные. Через эту связь мы получаем жизнь, привычки, здоровье… все, что потом будет строить нашу жизнь, жизнь наших детей и внуков.

В 17 лет я вырвалась из дома. Уехала в другой город, окунулась в самостоятельную жизнь. Училась, работала, друзья, вечеринки… Закрутилось, завертелось. Родной дом остался где-то в прошлом. Я год не вспоминала, что где-то живут мои родители, мама.

Как-то к нам в аппаратную, куда я устроилась крутить кино, позвонил директор кинотеатра и приказал спуститься к нему в кабинет.

Весело подпрыгивая по нашей железной лестнице, я спустилась в фойе, где располагался небольшой кабинет директора. Войдя, безвинно взглянула сидевшего рядом со столом директора участкового, который сверлил меня взглядом. Никаких преступлений я не совершала, однако директор представил меня участковому и вышел. И тут я начала немного волноваться – слишком уж грозный вид имел участковый.

«Садитесь!», — такое официальное обращение привело меня в легкую панику. Он положил передо мной лист бумаги и ручку: «Пишите».

Я лихорадочно стала вспоминать, что натворила. А он начал диктовать:

«Дорогая мамочка! Прошу тебя очень, очень… Продолжайте писать “очень” досюда», — ногтем он начертил полосу в середине листа.

В ответ на мой негодующий взгляд, он немного повысил голос: «Повторять не буду!».

От холода, от ярости в его голосе мне стало страшно. Я послушно начала писать «очень». К середине страницы я еле сдерживала слезы. Мама, где ты, мне страшно.

А участковый продолжал: «Отсюда и до конца листа пишите – «прости меня».

Слезы заволакивали глаза. И я уже сама, позабыв про участкового, писала: «Мамочка, прости меня!». Вспомнилось все. Как мама просила писать, как провожала меня во взрослую жизнь. Улыбалась, чтоб не расстроить меня. Но я видела, что она с трудом сдерживала слезы. Как на прощанье обнимала и не хотела отпускать, как шептала умоляюще: «Пиши доченька, пиши». Ее лицо, родные ласковые руки… Все это вобрало строчки «Мамочка, прости меня!».

Участковый забрал у меня исписанный лист и дал другой, чистый.

«Твои родители на тебя подали в розыск. Ты как уехала, ни строчки им не написала. Мне надо дать ответ, что ты нашлась. Пиши, что хочешь, я обязан твое письмо переслать твоим родителям», — его голос стал беспристрастным, почти равнодушным.

Я не помню, что я написала. Но эти слова – «прости меня мамочка» — до сих пор живут во мне. Мне уже намного больше лет, чем было тогда маме. Взрослые дети, внуки. Но до сих пор больно за тот год мучений, который я доставила маме. И все больней от того, что не могу попросить у нее прощенье. Мама умерла.

Совсем оборвалась ниточка с мамой, для которой я самая лучшая, любимая, родная.

Есть что-то очень глубокое, мистическое в связи мама — ребенок. Даже если ребенок взрослый. Эта связь бережет, охраняет, лечит. И не только своего ребенка, но и всех, с кем он продолжает жить.

Материнская любовь смягчает сердца. Она — противоядие от равнодушия. Она делает нас добрыми, отзывчивыми, человечными, покрывает внуков.

Ее не погасить, не остановить. Когда мы рвем эту связь, молитва матери становится сильней. И вдруг промелькнет в памяти родной образ, мелькнет мысль — позвонить, написать — и сразу неотложные дела.

И опять обрываем связь, по которой светлым лучом бежит к нам и нашим детям жизнь. Принимая ее — наполняемся радостью. Радостью материнской любви. И она бежит дальше из поколения в поколение. Поэтому наши мамы постоянно чинят ее, собирают по кусочкам, по минуткам телефонных звонков, по фотографиям, по редким встречам. И молятся, молятся за нас.

Анна Вавилова