Не заладилось...

Просыпаюсь на час раньше запрограммированного мною будильника и, боясь, что его громогласный набат разбудит находящихся в состоянии безмятежного сна детей, быстро реагирую и давлю на клавишу. Прислушиваюсь к себе и настроению. Слава богу, настроение зашкаливает за отметку отлично и очень отлично. Сердце отбивает чечетку и готово выскочить из груди. Бегу в прихожую и с удовольствием зачеркиваю дату 20 февраля.

Ровно шесть месяцев, шесть долгих месяцев ожиданий и волнений, шесть месяцев дети без отца, а я без мужа, шесть месяцев без связи и всего одно коротенькое письмо с поздравлениями к Новому году. Это не первое автономное плавание наших мужчин и, казалось бы, можно привыкнуть и к расставаниям, и к ожиданиям, и к тем волнениям, с которыми связана их нелегкая служба под водой, но все женщины, прошедшие путь жен офицеров-подводников, скажут однозначно, что к этому привыкнуть невозможно.

В такие дни, как тот, о котором я расскажу, принято считать самым-самым праздничным днем в семьях военнослужащих. Именно в такой день, когда семья, наконец. воссоединялась после долгой разлуки, в дом не приглашались ни друзья, ни родственники, ни знакомые. Этот день был счастливым семейным праздником. А вот на следующий день почти весь экипаж объединял свои усилия, и тут уж все счастливые пары объединялись в один дружный коллектив и, как говорится, неба было мало и земли!

А пока, зачеркнув в календаре дату 20 февраля, я начинала планировать в мыслях весь свой подготовительный день и поймала себя на том, что прежде, чем начать что-либо делать, неплохо было бы выпить чашку кофе, и очень удивилась, что до сих пор этого не сделала. Сварив свежий кофе, с большим удовольствием, не торопясь, выпила его и, согласно разработанному плану, приступила к его реализации. Заглянув в холодильник, убедилась в том, что холодец, разлитый вчера с вечера, прекрасно застыл. Селедка под шубой уже напиталась и просилась в холодильник, куда я ее и отправила. Фарш на пельмени перемолот, тесто готово.

Приступаю к лепке. Забыла сказать, что у нас принято было встречать наших ребят домашними пельменями. Это не нами было заведено, но все мы прилежно придерживались устоявшихся правил семей военнослужащих. В тот день я с особым желанием и воодушевлением взялась за дело. Когда и теста, и фарша оставалось совсем немного, в дверь позвонили. Кого принесло в такую рань? Как мне показалось, я даже произнесла это вслух. Сегодня никто не должен был приходить и нарушить своим появлением все правила семейного праздника.

Бегу открывать дверь. На пороге стоит запорошенный снегом Степка, один из членов нашего экипажа, который по чистой случайности избежал выхода в море, так как на тот момент лежал в госпитале с примитивным аппендицитом. После выхода из госпиталя он был прикомандирован на время к другому экипажу, а так как Степка был закоренелым холостяком, то временно был взят женщинами на довольствие. Он был частым гостем то в одной семье, то в другой, и все мы подкармливали его, а он, будучи заядлым рыбаком, приносил нам всегда пойманную им рыбу.

Не скажу, что появление Степки обрадовало меня, скорее наоборот. Но то, что без чая он не уйдет, знали мы оба. Пока Степка стягивал с себя запорошенный тулуп, я про себя уже отметила, что принять на грудь он уже успел. Быстро поставила чайник, сообразила несколько бутербродов для Степки и, пока он отмывал руки в ванной, взялась долепить оставшиеся пельмени. Те пельмени, что уже были налеплены до прихода Степки, лежали на табуретке, накрытые полотенцем.

Степка зашел на кухню и, потирая руки от удовольствия, хотел еще что-то сказать на словах, но вдруг произошло то, о чем я даже подумать не успела: со всей дури Степка приземлил свой зад именно на ту табуретку, где лежали, налепленные уже мною, пельмени. Понимая, что произошло непоправимое, не в состоянии произнести ни слова, стою перед напуганным насмерть Степкой и понимаю, что самое верное для него сейчас - смерть. Видя искаженное ужасом мое лицо, Степка пытается привести в чувства то, на чем только что сидел и, понимая, что делает это только для того, чтобы выиграть время и привести мысли в порядок, он вдруг совершенно спокойно и четко произносит следующее: «Берусь все исправить при наличии мяса в холодильнике»…

Пытаюсь придти в себя. Смотрю на окончательно протрезвевшего Степку и понимаю, что его настрой почти боевой. Мяса в холодильнике нет, но оно есть на балконе, который я не открываю вот уже дней двенадцать, с тех самых пор, как февраль стал лютовать. Степку уже ничего не останавливает. Вооружившись разделочным топориком, он проходит в зал и пытается открыть примерзшую балконную дверь.

Грохот топора в комнате, разумеется, нарушает сон детей, и вот они уже на пороге детской. Потирая еще не открывшиеся глаза и явно не выспавшиеся, они не понимают, что происходит в доме рано утром. Пока я пытаюсь объяснить детям то, что считаю возможным, с балкона вдруг раздается душераздирающий крик Степки. Посмотрев в его сторону, прихожу в ужас: левая рука Степки истекает кровью. Дочь, увидев кровь, панически начинает реветь, Степка несется в ванную, чтобы обмыть руку, оставляя за собой кровавый след, я бросаю ревущую дочь и бегу к Степке, чьтобы оказать ему помощь.

Трясущимися руками достаю из аптечки перекись, зеленку, вату, бинт и делаю попытку остановить кровь на руке Степки. Тот молчит, но корчится от боли. Со Степкой заканчиваю и бегу в комнату затереть кровавые пятна на полу. Хватаю швабру и обращаю внимание на то, что в комнате тихо и Ирка моя молчит. Ускоряю шаг и, зайдя в комнату, понимаю, что апокалипсис не только не заканчивается, а, напротив, только набирает обороты. На полу сидит моя Ирка и ручонками расписывает затейливые узоры яркой алой Степкиной кровью.

Увидев меня, Иринка испугалась и, охватив голову руками, пытается спрятать личико. Ее белокурые волосенки стали какого-то непонятного цвета. Из ванной в это время раздается голос Степки, предупреждающий о том, что закончилась подача воды, сын не может найти свои домашние брюки, Ирка стоит передо мной вся измазанная кровью, на кухне лежат испорченные Степкой пельмени, настроение опускается ниже планки…

В доме ни грамма запаса воды. Степка хватает ведра и бежит во двор за снегом. Ставим ведра на плиту, чтобы растопить снег и отмыть Ирке руки, и разрисованные ею узоры на полу. В комнате холодина. В панике забыли закрыть балконную дверь. Зову Степку, а сама отправляюсь с дочерью в ванную, чтобы отмыть ей руки и волосы. Мы с Иришкой еще не закончили, как раздается в комнате звон битого стекла.

Уже догадываюсь, что именно произошло. Бросаю Ирку и бегу к месту происшествия. У балконной двери, которую Степка, видимо, пытался забить с помощью все того же разделочного молотка, стоит совершенно обескураженный все тот же Степка на битом стекле и весь его вид, все его существо взывают к пощаде. С чего начинать разгребать последствия апокалипсиса? Не знаю, за что хвататься.

Степка, улучив момент моего замешательства, срывается куда-то, но очень быстро возвращается с куском фанеры, чтобы закрыть им зияющую в балконной двери дыру. Через двадцать минут начинаю приходить в себя: Иришка отмыта, пятна крови ликвидированы, Степкина рана обработана, дыра в балконном стекле заколочена куском фанеры, битое стекло собрано Степкой. Осталось решить вопрос с пельменями. Зову проштрафившегося Степку и предлагаю погрузить мясо в теплую воду, чтобы быстрей разморозить.

Степка появляется в комнате не сразу. Пауза явно затянулась. Не хочу думать, что произошло еще что-то, но чувствую, что опасения мои не напрасны. Захожу на кухню и вижу сидящего за столом Степку, положившего голову на стол, как на плаху: “Я забыл мясо на балконе”, - совсем отрешенно заявляет мне Степка . Но я уже ничего не слышу и ничего не хочу слышать. Единственное, чего бы мне сейчас хотелось больше всего - это выпроводить Степку и забыть о его визите раз и навсегда.

Степка как будто проник в мои мысли. Он несмело подошел ко мне и тихо попросил прощения и разрешения удалиться. Как могла я отказать ему в этом? И Степка быстро оделся и вышел. Когда за ним захлопнулась дверь, мне показалось, что как минимум стопудовая гиря свалилась с моей души. Смотрю на часы. Время почти полдень. На все, про все у меня еще есть четыре часа. Успокаиваю себя и принимаю решение идти до конца. Звонок в дверь не то, чтобы напугал, но заставил вздрогнуть. Открываю дверь и вижу все того же Степку. Мне становится страшно. Степка, видя мое состояние, извиняется и говорит следующее:

- Совсем забыл сказать тебе самое главное. Ребята будут дома только послезавтра. На базу они придут завтра, а на берег их отпустят только на следующий день, так как объявлена штормовая готовность.

Если бы в этот момент в руках у меня оказалось какое-либо огнестрельное оружие, пожалуй, я бы нажала на курок. Степка все понял без слов и поспешил закрыть за собой дверь. Захожу в зал и понимаю, что о визите Степки мне еще долго не забыть: забитое фанерой окно, испачканные кровью тюль и шторы, загубленные пельмени, усталость и настроение, с которым уже не страшно нашествие монголо - татарского ига...