Климакс среднего возраста

КЛИМАКС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА
рассказ

У Лены исчез муж. Без бурных скандалов и слёз. Без подозрений в измене. При ясной погоде, посреди будничного ландшафта семейной жизни. Ушёл. Она сама собрала ему сумку в дорогу, пожелала счастливого пути и закрыла дверь. Так получилось.

Когда Антон сказал, что срочно едет в командировку, Лена не сразу нашлась что ответить. Они слишком привыкли быть вместе. Дашка вечерами ждёт с работы папу. А Лена мужа. По крайней мере, за вечер Лена спокойна: Дашка не перевернёт вверх дном всю квартиру, пока они с Лизой решают задачи, учат английский, и старательно пишут в тетради.

Лиза девочка умная, только собранности ей не хватает, и влиянию чужому поддаётся легко. Дойти от школы до дома — час, потому что с подружкой не наболталась. К обеду переодеться — ещё полчаса, потому что надо итоги разговора обдумать. Руки помыть — пятнадцать минут, никак не меньше, потому что в зеркало загляделась, а у мамы крем для лица новый.

Десять лет человеку, а контролировать надо как маленькую, с которой тоже совсем не соскучишься. В сад до трёх лет не берут — очереди страшенные. Кто сказал, что быть домохозяйкой «на всём готовом» легко? Лена бы хоть завтра на работу пошла. Да не пошла — вприпрыжку бы побежала! Но выбора никто не предоставляет.

«День сурка» каждый день — вот что такое Ленина жизнь. Только по вечерам послабление. Кроме «тяпницы» — этот вечер Антон проводит с друзьями. Зато в субботу иногда у Лены «отгул» — пробежаться по магазинам, постричься, сделать, наконец, маникюр. В общем, побыть для себя собой.

И вот теперь две недели одной, четырнадцать дней. Много это? Или нет? А Тошка устал. Часто приходит хмурый, говорит мало. Засядет к компьютеру, стреляет до полуночи то очередями то одиночными. Колонки гремят, Лена нервничает. Потом играть стал в наушниках и вовсе пропал — что есть человек, что нет его. Звать бесполезно. Подойдёшь, за плечо тронешь — дёргается: «Не мешай!» Лена в душ сходит, ночнушку наденет – спать собралась, он кивнёт, вроде «иду сейчас», и всё. Как ни старается Антона дождаться, всё равно задремлет. Он явится, пока укладывается, разбудит, сам не успеет подушки коснуться, как тут же сопит в две дырки. А Лена заснуть не может. «Ночи любви» скукожились до десяти минут, хорошо, если раз в неделю.

Женские журналы пишут: «Проявляйте инициативу». Только Антон губы сожмёт, или начинает ласкать, а рука засыпает. Или зевнёт так, что уже ничего не хочется... Ну да, после вторых родов Лена на Чиччолину не тянет, конечно...
Устал Антон. Пять лет всё в одной борозде — консультант по продажам. Да какой там консультант... Это только на бэджике для солидности написано. На самом деле продавец, с мизерным процентом и без перспектив. Но вот сейчас на какие-то курсы маркетинговые посылают. Первый раз за все годы такое. Лена думает: «Может, наконец, оценили его, может что-то изменится».
Во дворе поделилась с Танькой, с которой вроде как семьями дружат:
— Антошка переживает кризис среднего возраста.
Она смеётся:
— Ага! Не кризис это у них, а климакс. Ты разве не знаешь — тётки после тридцати в самый сок входят, а мужики к сорока уже с ярмарки едут. Пик мужской сексуальности пройден. Так что не обольщайся.
— А как же Шаинский? В семьдесят с молодой женой сына родил.
— Так он, может, для одного раза десять лет готовился. Или сосед помог — опять смеётся. Она вообще бойкая, за словом в карман не лезет.

Познакомились Лена с Таней и вовсе забавно — в ночь на восьмое марта, в роддоме. Срок у Лены вообще-то был одиннадцатого, и делать себе подарок на праздник ну никак в планы её не входило. Но Дашка решила иначе. В половине девятого вечера осторожно так изнутри постучалась: тук-тук. Наверное, спрашивала: «Можно?», а в три ночи их с Лену подняли в палату. Одна кровать была занята. Лена сказала: «С праздником, девочки». На кровати лежала Танька.

Уехал. Одной трудно. Вроде и помощи особой от мужа не видела, а без него всё не так. Не горит заполночь свет у компьютера, никто не сопит под боком, не дышит в шею, не обхватит тяжёлой сонной рукой. Год назад Лизке подарили огромную плюшевую обезьяну, теперь, будто маленькая девочка, Лена спит с ней. Дашка носится вечерами по комнатам. Унять некому. Она как юркий ночной зверёк, у которого с приходом сумерек наступает период активности.

Антон звонил дважды. Сообщил, что добрался и устроился благополучно. Голос звучал неуверенно. Лена истолковала по-своему: с дороги устал, намучился. Второй звонок через три дня, бодро отрапортовал, что занятия идут, он делает успехи, роуминг страшно дорог, и потому мобильник он теперь выключит.

Лена считает дни. На исходе ноябрь. За окном тоскливая серость. Вроде бы лёг снег, но тут же растаял. Висит на спинке стула клетчатая шерстяная юбка, сиротливо стоят в прихожей зимние сапоги. Лена покупала их вместе с Антоном, на весенней распродаже в «Экко». Девчонок они тогда сдали на день бабушке, сами носились по городу, прыгали через лужи, шалея от нагрянувшего в одночасье тепла. А теперь вот пора думать о подарках к новому году. Заказать девчатам письма от деда Мороза, из Великого Устюга. Лиза, правда, в нём уже сомневается, выросла. И ещё нужно что-то такое, чему был бы рад Антон... Антон... Антон...

Осталось два дня. Утром, проводив Лизу в школу, включила компьютер, и вдруг письмо. Прочла, и не поняла ничего. Прочла во второй раз — чушь какая-то... Антон меняет работу, уезжает из Москвы, но не домой, а куда-то на край земли. Когда вернётся не знает. Но пусть она не беспокоится — деньги он переведёт на карточку. Прочла в третий, и постигла истину: бросил!

События последних месяцев будто вагончики выстроились друг за другом, паровоз дал гудок, и — ту-ту — уехало на этом поезде Ленино счастье. Вроде, казалось, и нет его, а вот теперь получается — было. Холодность мужа, раздражительность, отстранённость, всё сводилось к одной причине. И даже последние два звонка... он не был уверен, что там, неизвестно где, его встретят и примут. Понятно, какие у него там «занятия». Лена заплакала. Глядя на мать, развесила нюни Дашка. Лена посадила дочь на руки, прижала к себе. Так и рыдали они обе, несчастные, брошенные, нелюбимые.

— Да ну?! Антон? Бросил? Тебя? — выделяя каждое слово вопросительными интонациями, не поверила Танька.
— Угу — Лена кивнула и отвернулась. Разговор протекал на улице, и было это как нельзя кстати — ветер тут же высушил проступившие слёзы.
Поздно вечером, когда Лена, проторчав полчаса под струями горячего душа, готовилась обнять обезьяну, раздался звонок.
— Мой Гендяй что-то знает — вполголоса сообщила Танька. — Завтра приходи. Я позвоню. Возьмём его тёпленьким.

О смысле жизни Антон никогда не задумывался. Да чего о нём думать? Всё и так ясно — работать надо, крутиться, зарабатывать, потом тратить в своё удовольствие. Ну и чтобы всё как у людей — семья, дети, квартира, машина. Так и сложилось, так и жил до поры, играя исконную мужскую роль добытчика и опоры. Конечно, не всегда получалось гладко, – бывало, приходилось рвать жилы, метаться, перебиваясь случайными заработками, но в последние годы как-то всё устаканилось, вошло в колею. А потом — приелось.

Всё чаще стала приходить мысль: «Дальше что?» Поначалу от неё легко удавалось избавиться, но она вновь и вновь назойливо залетала в сознание. Дурацкая вроде бы поговорка о «построить дом, посадить дерево, вырастить сына» теперь почему-то не казалась столь уж дурацкой. Был в ней какой-то глубинный смысл.
Про дом и дерево ерунда, конечно, а вот сына Антон хотел. Результаты УЗИ говорили — второй тоже будет девочка. Он не верил.
— Ты как хочешь ребёнка назвать?
— А ты?
— Васька!
— Василиса что ли? – не поняла Лена.
— Василий! – сказал Тошка с нажимом.
Когда из родильного зала вышла сестра, объявила фамилию, и сказала: «Девочка!», Антон вдруг увидел: кораблики в лужах, машинки, самолётики, танчики проехали мимо, и укатились в невозвратную даль. Домой вернулся под утро, накрылся с головой одеялом, и проспал до обеда.

Проснулся разбуженный телефонным звонком — тёща Анна Михайловна, с поздравлениями... Отвечал вяло, поздравил взаимно, двоекратно, с внучкой и женским праздником, тоскливо подумал, что теперь этот день становится для него главным окончательно и бесповоротно. Отправленная к бабушке Лиза весело кричала в трубку:
— Папа, папа! А ты её видел?! Хорошенькая? Папа, ты рад?
— Конечно рад, Лизок!
Побрёл умываться. Впереди куча забот: кроватка, коляска, передача в роддом... Хорошо хоть цветы не тащить.

Но уже через неделю, при выписке, гордо и бережно нёс на руках перевязанный розовыми бантами свёрток, с умилением вглядывался в черты сморщенного красного личика. Смешно, но даже традиционное в таких случаях: «Ну просто вылитая, вся в папу!» трогало в душе какие-то тонкие струнки.
Началась муторная, уже забытая со времён Лизиного младенчества кутерьма: памперсы, распашонки, пелёнки, мокнущий пупок, который никак не хотел заживать, стирка-глажка. Антон приходил с работы, а жена иной раз даже не выглядывала в прихожую, чтобы встретить его. Вроде пустяк, но он мучительно корябал сознание. Как камешек, попавший в ботинок. И спросить напрямую у Лены: «Почему ты меня не встречаешь?» представлялось невозможным и глупым.

В тот день Антон долго «окучивал» строптивого, но судя по всему денежного покупателя. Дорогой телефон, костюм, сшитый явно на заказ, по фигуре, свежий воротничок белой рубашки. «Чиновник — подумал Антон, — Какая-нибудь шишка из администрации».
Покупатель хотел «плазму». Дотошно расспрашивал, блистал эрудицией. Антон принял вызов, решив расшибиться в лепёшку, а «плазму» мужику таки впарить.
И когда, казалось, покупатель вот-вот попросит выписать чек, прозвучало:
— Спасибо большое. Я всё понял. А теперь пригласите, пожалуйста, девочку, которая у вас тут по холодильникам.
Он издевался. Антон почувствовал, что бледнеет, задержал дыхание и сунул руку в карман, чтобы не ударить.

Войдя в квартиру, прямо с порога наорал на Лизу, бросившую посреди прихожей свой ранец. Услышав шум, выглянула из ванной Лена:
— Ой, Тошка, это ты уже? А у Дашки сегодня целый день с животом проблемы. Уделали всё! Там лапша в холодильнике. Разогрей, ладно? А то я больше ничего не успела.
Разделся, вымыл руки, прошёл на кухню. За усыпанной магнитиками белой дверцей столпотворение кастрюлек, тарелочек, баночек: «И как она тут разбирается?» Захотелось взять и вывалить всё к чёртовой матери, прямо на кафельный пол. Сдержался.
Пока разогревал в микроволновке тарелку, резал хлеб, механически носил ложку ко рту, думал об одном: «Лишний». Кому он тут нужен? И для чего? Только ради зарплаты, этих жалких денег, за которые приходится так унижаться? Жизнь — тоска, работа — дрянь. Раньше он как-то мирился, а теперь... И знал же чем уязвить, гад! А и правда — кто он? Продавец в супермаркете, даром что техники — суть не меняется. Зачем тогда был институт, диплом инженера-механика, все эти «детали машин»? Чтобы рассчитать степень прогиба спины, заискивая перед клиентами?

— Забей! — сказал Генчик, закуривая и разливая водку по стопкам. Бар, где они встретились по случаю очередной «тяпницы», бил в перепонки ритмом ударных, дразнил запахами приготовленного на гриле мяса.
— Чё ты с этой хрени напрягся? Все так живут, друг под другом ходят, все продаются. Нормальный процесс. Ну нахамил тебе этот урод. Бывает. А мы вот сейчас... — он поднял было стопку, но тут же поставил — закуска запаздывала.
— Мы вот сейчас девочку позовём — чё это она про нас забыла совсем? Салатик там пока суд да дело, огурчики-помидорчики, чесночок маринованный...
Антон не стал дожидаться «девочки», опрокинул в себя горькое пойло, поморщился.
— Уважаю! — оценил Генчик, но примеру не последовал, а вновь наполнил Антонову стопку.

Генчику хорошо, он всегда умел в жизни устраиваться. И вот теперь — какой-то там менеджер чего-то на «табачке». Генчик делает деньги на раке лёгких. Но и сам дымит как паровоз, так что с этого боку его совесть чиста. Правда, курит не «Мальборо», и даже не «Парламент», предпочитает сигариллы с запахом ямайского рома. Пижон. Может себе позволить. Так же как и «Форд Фокус» — оказывается, только вчера кредит ему банк одобрил. Хотя, казалось бы, — зачем Генчику «Фокус», если у него и так фирменный «Опель» в постоянном личном распоряжении?
— Вот придёт тачка — тогда гульнём! — блестел глазами сквозь сладкий дым Генчик. — Каждое колёсико отдельно обмоем! Да не водярой — благородным вискариком!
Антон слушал и размышлял, что ему-то вряд ли когда светит персональный «Опель» и личный «Фокус».
— Знаешь, Гендос, что я думаю? Валить мне надо.
— Тебе? — не понял остановленный «на всём скаку» Генчик. — Куда? И... нафига?
— А куда угодно. Жизнь менять, ломать колею, как в песне.
— Дурак, — отвесил Генчик. Затянулся глубоко, и расплылся в улыбке.
— А вообще у меня такая же хрень была. И я тебе сейчас расскажу чем это лечится. Тёлочку тебе надо нормальную. Свежую кровь, новые впечатления. Ленка-то уже не слишком того, пообвисла. А ты целый день с людьми. Ну вот придёт какая-нибудь с крепкой задницей, а ты ей электродуршлаг подгони с дистанционным управлением, и собственные услуги по обучению на дому, а? — заржал, довольный выдумкой, но осёкся:
— А вообще нет. Дуршлаг — это для замужней. Не катит. Кузнец нам не нужен. Ну тогда гаджет какой-нить, особо продвинутый. В общем, разберёшься!
Антон сделал «чи-из». Смешно ему не было. Вариант таких «новых впечатлений» он не рассматривал. И не из-за большой любви вовсе. Просто если менять синицу в руках, то на журавля в небе, не мелочиться. Но «журавль» — во-первых, дело случая, которого можно и не дождаться, а во-вторых, пойманные журавли склонны очень быстро превращаться в синиц. Или в куриц.

Первые их с Ленкой месяцы, — какой огонь был! Он на жену при людях смотреть стеснялся — казалось, все сразу видят, как он её хочет. Любили друг друга регулярно, утром и вечером, при случае в обед прихватывали. Ленка не говорила: «Милый, мы будем питаться любовью», хотя могла бы. Только смысла не было «меню» обсуждать. И так ясно. Теперь куда-то кануло всё. Казалось, море любви, а вытекло быстро, будто вода из ванны. «Супружеский долг» — смешно звучит, правда? Ну да... когда-то Антон тоже смеялся.

А ещё не хотелось мути. Пусть всё будет чётко и ясно: уходя, уходи. Только куда? В пустоту? Время давит не одних женщин. После сорока ты для любого работодателя вроде как низший сорт, осетринка второй свежести. Значит надо спешить, уходить пока есть какой-то запас, пока не погряз окончательно в бессильном розовом киселе из бабских тряпок, резинок, заколок и бантиков, раскиданных по квартире.
— Антох, ты чё, заснул? — оказывается, и закуска уже на столе, и Генчик выжидательно поднял стопку.

На Танькиной кухне идеальный порядок. Секрет прост — всему определить место, и ничего не оставлять на потом. Стол она всегда сервирует с претензией на элегантность, будто в кафе. На подтарельнике тёмного дымчатого стекла глубокая тарелка с борщом. Белый айсберг сметаны в бордовом озере. Приборы с желтоватыми ручками. Маленькая гранёная рюмочка, тонкостенный графинчик, наполовину пустой. Ну или наполовину полный — как посмотреть. Во главе стола Генчик, только с работы пришёл. Это для него Танька старается. А чего бы и не стараться, когда десять тысяч за частный садик для них не великие деньги.

Лена как бедная родственница присела на краешек стула. Генчик лицом напрягся, потянулся к графину. Но Танька опередила, отодвинула в сторону:
— Сначала говори, а потом бухай!
— А чё говорить? Завербовался Антоха.
— Как? — не поняла Лена. «Вербовка» — это ведь что-то про Штирлица.
— А вот так. Бабки рубить поехал, тебе на фитнес-центр, — Генчик дотянулся до графина, налил, выпил, принялся есть борщ.
— Но он говорил, что на курсы... А сам не звонит, мобильник недоступен, и на письма не отвечает...
— Ну это ваши с ним заморочки, чего он там тебе сказал — не сказал.
Лена подумала, что Генчик врёт, но вот адрес и телефон представительства. Она ждала ещё ровно неделю. Упали на карточку обещанные Антоном деньги. Много. Втрое больше прежней зарплаты. На следующий день купила билет.

Поезд привёз её на станцию с длинным, плохо запоминающимся названием. Но если понятие «у чёрта на рогах» имеет свои географические координаты, то это здесь. А до посёлка, где по Лениным сведениям теперь Антон, ещё пятьдесят километров. Единственный затаившийся позади станционной постройки таксист сумму назвал баснословную. «Пожилой дядька, а наглый» — подумала Лена, но выбирать не приходилось.
— Ты что ж, на работу устраиваться? — окинул её оценивающим взглядом.
— Угу — неопределённо кивнула Лена, не желая вдаваться в подробности.
— Разведёная? Детей нет? — блеснул интуицией дядька.
— А вам зачем?
— Да... просто.
— Вы бы лучше за дорогой следили. Скользко.
— Ну не хочешь не говори, — ухмыльнулся. — Я и так знаю.

Дома всё ещё никак не кончится осень, а здесь зима. Давно и надолго. Асфальт под плотной коркой снега, позёмка переметает дорогу. Лена боялась быстроты, с которой таксист гнал машину, но вскоре расслабилась, слушая мерный гул мотора и думая о своём.
Совсем скоро закончится путь. Что скажет она Антону? Что ответит он ей? Воображение рисовало картины встречи, и тут же зачёркивало: нет, он не будет рад её видеть, нет, она не станет его упрекать, только спросит — зачем? Зачем это всё? Больше она ничего не могла представить. Будет как будет.

Внезапно двигатель смолк. Машина съехала с дороги, остановилась. Водитель матерно выругался, вылез наружу, открыл капот, что-то там долго рассматривал, потом вернулся в салон:
— Херовое дело. Ремень полетел.
— И что теперь?
— А ничего! Пешком потопаем!
— Вы шутите?
— Ага, шучу, — пробурчал он, вытаскивая из-за пазухи мобильник. — Сети нет. Раз не хочешь идти, значит сидеть будем, ждать пока выручат.
Лена почувствовала, как холодная пустота перекрывает дыхание. Решимость, с которой она бросилась на поиски мужа, куда-то исчезла. Оказывается, её было совсем немного, и хватило лишь до поры, пока всё шло согласно намеченному плану. Но что же, сдаваться теперь?
— Давайте пойдём, я готова, оставим вещи.
— Да куда ты пойдёшь, дура? Тут тридцать вёрст!
— Но вы же сказали...
— Сказали, сказали... — он перегнулся через сиденье, содрал с заднего дивана плед — На вот, ноги накрой. И не боись, прорвёмся!

Салон быстро остыл, сквозь щели посвистывал ветер, и всё напоминало какой-то дурной сон. Будто не с ней это случилось. Как там сейчас дети? Лиза, наверное, филонит, математику делает спустя рукава, и отказывается есть суп. А Дашка бегает по квартире до половины одиннадцатого — бабушке с ней не совладать. Лена никогда ещё не оставляла девчонок одних так надолго. И зачем? Ради чего? Ради любви, которой больше как-бы и нет? Ради семьи, которой, наверное, теперь нет тоже? Захотелось поплакать, но Лена стеснялась водителя. А он то выходил на улицу, топал ногами, курил, вглядываясь в белое марево, то возвращался внутрь, и тогда делалось ещё холоднее.

Лена не заметила, как из снежного молока вынырнул «Камаз» и остановился чуть впереди легковушки. Таксист выскочил из машины, побежал, размахивая руками, о чём-то коротко переговорил с водителем грузовика. Вернулся:
— Иди к нему, довезёт.
— А вы?
— Я сзади, на галстуке.
В посёлок добрались к вечеру. Лена с удивлением рассматривала сетчатый забор, длинные двухэтажные здания за ним. Прощаясь, таксист спросил:
— Звать тебя как? — Она ответила.
— Ничё, Ленка, ты красивая, найдёшь своего мужика. Только осторожней будь — они тут до баб голодные. И с алкашнёй не связывайся.

Бюро пропусков оказалось маленьким белым домиком неподалёку от проходной. За компьютером сидела толстая женщина с неопрятной причёской и вульгарно накрашенными губами. Она с сомнением повертела в руках Ленины документы — свидетельство о браке и паспорт:
— Ну надо же, первый раз вижу такое... А деньги пересылает? Откупается что ли? Ладно, сейчас посмотрим, — ярко-розовым ногтем толстуха принялась тыкать в клавиши. Вгляделась в экран, удовлетворённо откинулась на широкую спинку кресла:
— Тут он, орёлик! Только вам на территорию нельзя. Мало ли...
— А как же... ?
— У нас тут гостиничка рядом. Я позвоню, чтобы вас пустили. Устройтесь, передохните, а к половине седьмого подходите на проходную. Рабочие как раз с площадки приедут. Если не встретите, зайдите ко мне — что-нибудь придумаем.

Лена стояла на своём посту с колотящимся сердцем. Из синей ночной глубины, пронзительно светя фарами, выплывали автобусы. Люди, одинаково одетые в тёмные куртки, шли к проходной. Апельсиновый свет фонарей сгущал под капюшонами тени. Рабочие тут же закуривали, и пар от дыхания мешался с табачным дымом. Они всё шли, их было много, переговаривались и бросали на Лену быстрые взгляды, а она с отчаянием убеждалась: «Не тот! Не тот!»
Но вдруг среди десятков одинаковых незнакомых голов мелькнул бело-синий вязаный «колпачок» мужа. Лена шагнула вперёд, её задели плечом.
— Антон! — закричала она.
«Колпачок» дрогнул, его владелец повернул голову: «Он!» — ёкнуло сердце. И вот уже стояли они, глаза в глаза, удивлённые карие в готовые брызнуть слезами голубые.
— Ты?! Ты как здесь?!
— Я... А вот видишь, тут я... Нашла я тебя! Нашла! — тихо сказала Лена, и разрыдалась.

Они сидели рядышком на гостиничной скрипучей кровати. Скучно светила под потолком длинная белая лампа.
— Это Гендос меня сдал?
— Угу. Только зачем ты уехал... так?
— А ты бы не отпустила, — соврал Антон.
Всколыхнулась обида. Лена хотела что-то сказать, но слова... Их не было. Смотрела на мужа, будто впервые увидала его. Черты лица посуровели, заострились, кожа обветренная, грубая щетина вот-вот превратится в бородку, губы потрескались. «Детским кремом хоть бы помазал» — невпопад подумалось ей.
— Зачем ты так? — снова повторила она.
Антон мял в руках шапку, разглядывал шершавую краску на гипсокартонной стене, и думал, что не в силах ей объяснить — «зачем». Потому что для этого понадобилось бы вынуть всего себя изнутри, и разложить на составные частички: «Смотри!» И если бы Лена увидела, то, наверное, ушла бы тотчас. Наверное, это было бы правильно, вот только где-то из глубины всё твердил и твердил настойчивый голос: «Не дай мне повод, не дай мне повод, ну пожалуйста, слышишь?»

Вечером двадцать девятого декабря тихо пропищал домофон, загудел мотор лифта, в замке провернулся ключ. Топоча по ламинату голыми пятками, выскочила в прихожую Дашка, выплыла из «Вконтакта» Лиза, Лена сняла с огня сковороду и вытерла руки.
Бородатый, пропахший гостиницами, самолётами, поездами, Антон переступил порог. Пронзительно взвизгнула Дашка. «Ура!» — закричала Лиза. «Вернулся» — сказала Лена. А он не знал что сказать. Да и просто не мог, потому что в следующий момент Дашка, не переставая визжать, повисла на левой руке, Лиза на правой, а губы оказались заняты совсем иным делом. Только быстро и часто бухало сердце, будто силилось вытолкнуть из внутреннего кармана рабочей куртки обратный билет.

(С) Юлия Леденцова