Госпожа чужбина.

Мысли об эмиграции посещают многих людей. Говорят: "Уехать значит начать новую жизнь". Но иногда она становится намного тяжелее, страшнее и хуже старой жизни!

Источник : romanticcollection.ru

Я вообще никуда не хотела ехать. Инициатором был Андрей. Время от времени он заводил разговоры на темы "нам тут не на что рассчитывать, губим свою молодость и талант" и "все нормальные люди из этой страны уже давно уехали". Я была уверена, что он будет ворчать годами, но всерьез эмигрировать не решится…

Фантастические проекты и суровая реальность.

После одного из крупных терактов Андрей, мрачно потягивая перед телевизором джин с тоником, грохнул банку на стол, вскочил и заходил по комнате крупными шагами.
- Надоело мне это все!!!
Я молчала, по опыту зная, что лучше не встревать и просто "переждать" грозу. Муж снова упал в свое кресло и задумался. Я с тревогой смотрела на него.
- Едем в Штаты, а? Там уровень жизни… программисты нужны…
- А я что там буду делать? Полы мыть? И потом, вспомни, у них тоже было свое 11 сентября.
Андрей ничего не ответил, посмотрел на меня хмуро, взял поводок и отправился гулять с собакой. "Может, забудет?" - думала я, пока мыла посуду.
Но через несколько дней он примчался с работы с сияющими глазами:
- Есть отличный вариант! Мы уезжаем, живем в Америке пять лет, а по истечении этого срока получаем гринкарту!
- Куда едем? Зачем?
Муж разозлился.
- Ты глупая, да? Уже десять раз обсудили, все решили - сваливаем отсюда!
Я стала выяснять подробности его плана и тоже рассердилась не на шутку. Оказывается, чтобы получить гринкарту, нужно было прожить пять лет в Америке безвылазно и нелегально.
- А если мы заболеем? А если родим? А вдруг понадобится приехать в Россию?
- Зачем?
Я, неожиданно для себя, заплакала.
- Если мама умрет?
Муж поморщился. Оказалось, что я вечно "сгущаю краски", что со мной невозможно говорить как со взрослым человеком… Я - в ответ: а всерьез обсуждать нелегальную жизнь в Штатах - это по-взрослому? Вспыхнул скандал.
С этого вечера разговоры об отъезде стали ежедневными. Я уж и не помню, откуда взялась Канада. В один прекрасный день Андрей вывалил на стол кучу каких-то бумажек и распечаток.
- Читать ты вроде умеешь - сиди, просвещайся. Это реальный вариант.
Да, на бумаге все выглядело радужно и просто. Андрей уверял, что и в жизни все будет точно так же.
- Но я-то, я что там буду делать? - со слезами спросила я его, видя по его лицу, что Канада - это вопрос решенный. Муж глянул на меня оценивающе.
- Ну… на первых порах будешь учиться. Язык, какая-нибудь нужная специальность. Может, если денег будем мало, немножко поработаешь официанткой… Я сказал - немножко!
Я напомнила, что моя профессия - учитель русского языка и литературы. Он раскричался:
- У тебя все "я" да "я", а что мне нужно в этой жизни, тебя не интересует!
И вдруг я поняла, что мне уже все равно. Здесь, в России, он не разрешал мне рожать, потому что боялся за будущее ребенка, и я подумала: вдруг он там почувствует, что мы в безопасности, и мы наконец родим маленького?
Мама отреагировала на известие о нашем отъезде на удивление спокойно.
- Ну что ж, - сказала она, не поворачиваясь от плиты, - значит, так должно быть. Значит, больше мы не увидимся.
Я бросилась к ней, роняя табуретки. Я решила: никаких отъездов, пусть все идет к чертовой матери!
Через месяц документы были готовы.

Длинные проводы - долгие слезы.

В тот памятный день, когда мы поехали в посольство за готовыми паспортами, там были шум и столпотворение. В Россию приехал канадский премьер и в виде какой-то акции лично выдал документы на выезд нескольким гражданам. В том числе и нам. Я так растерялась, когда этот улыбчивый крупный мужчина в отличном костюме ухватил меня за руку и начал ее активно трясти, а кругом защелкали фотоаппараты, что повторяла только:
- Thank you very much…
Задав мне пару вопросов и поняв, что добиться от меня ответа не удастся, министр обратился к мужу. Тот, сияя, бойко высказался в том духе, что Канада - замечательная страна, и мы давно мечтали туда попасть. Министр покивал и вручил нам паспорта. Потом - сборы, отправка контейнера морем из Питера…
- На кой черт тебе в Канаде собрание сочинений Достоевского?! - орал мой муж. - Ты еще возьми с собой Толстого!
- Толстого я возьму обязательно, - твердо говорила я. - А все остальное…
Книги высились до потолка. Это была еще папина библиотека, которую он собирал много лет, обменивая на макулатуру… Пришлось отдать ее в школу.
Сам Андрей расстраивался только из-за расставания с собакой, с Джимом, которого мы отдали моей сестре. Но даже здесь в его голосе сквозило: "надо значит надо", и можно было подумать, что мы едем не в эмиграцию, а в эвакуацию.
Наконец эти бесконечные сборы и прощания были позади. В самолете я пила валерьянку и плакала, муж, накануне "напрощавшийся" с друзьями, спал. Стюардессы смотрели на меня сочувственно и предлагали выпить.

Жизнь разделилась на "там" и "здесь".

Город действительно оказался довольно чистым, спокойным и каким-то… самодостаточным. Даже Андрей растерялся: видимо, он ждал, что тут просто жить без нас не могут и будут подходить на улице, трясти руку и спрашивать: "Ну как там, в России?"
Впрочем, он быстро освоился в новой обстановке - наверное, потому, что отлично знал английский. Знакомые, которые устроили мужу отъезд, помогли ему найти работу по профессии.
Меня же определили на курсы по специальности зубной техник. Новые друзья, давно уехавшие из России и говорившие о родине исключительно в презрительном тоне (впрочем, Канаде от них тоже немало доставалось), заявили, что это очень прибыльная и хорошая специальность. Мне было всё равно.
В один из первых дней, когда я одна сидела в нашей крохотной квартирке с незнакомой мебелью, в чужой стране, меня накрыла волна паники. Куда я приехала? Зачем? В России был дом. Там он навсегда и остался. Нашу квартиру в Канаде у меня язык не поворачивался назвать домом. Муж говорил: "Пошли домой". Я говорила: "Пошли в квартиру". Андрей возвращался с работы усталый, но веселый, полный впечатлений. Он долго, взахлеб рассказывал о том, что он сегодня делал и с кем познакомился, и потом наконец спрашивал:
- Ну а ты как?
Я вяло отвечала. В магазине сорок минут разбирала надписи на продуктах. Творог купила какой-то странный, несъедобный - наверное, обезжиренный. На выходе оказалось, что я что-то не то взяла или не так взвесила, и меня, вежливо улыбаясь, отвели в сторону и попросили выгрузить покупки. Я страшно перепугалась и все бормотала: "Я из России, я из России". В конце концов меня отпустили, но попросили что-то не делать, а что - я так и не поняла…
- Ерунда! - махал рукой Андрей. - Привыкнешь!
Я не рассказывала ему о многом. Как соседка, мило улыбаясь, остановила меня на лестнице и попросила не выбрасывать мусор из окна. Я начала лепетать, что я не выбрасываю мусор, но она, кажется, не поверила: кто еще, кроме русских свиней, может это делать? Не говорила, что на курсах меня предупредили после десятиминутного опоздания, что если такое повторится, меня выгонят. Знакомые (бывшие соотечественники) приходили в гости и пили пиво с мужем, ругая местных, тупые порядки, безвкусную еду, дороговизну. Я слушала их, морщась от слов "трафик", "шоп", и "вэлфор", про себя удивляясь, почему нельзя сказать "пробка", "магазин" и "пособие"? …Письма писать было тяжело. Над каждым я плакала. И, стараясь унять дрожь в руках, выводила: "Милая мамочка! У нас все хорошо. Андрей работает, я хожу на курсы. Ты спрашиваешь, какой у нас вид за окном. Вид хороший - деревья и детская площадка…"
Потом я надолго забывалась, представляя, как мама надевает очки и читает мое письмо, хмурясь и улыбаясь, как за ее окном гремит трамвай и чирикают воробьи… Вытирала слезы и продолжала.
В один из дней, когда я, как обычно, ползла на свои курсы, вдруг услышала из окна до боли знакомое, из Макаревича:
Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдешь…
Ну, вы знаете, песня про Синюю птицу. Было так странно здесь, в Канаде, услышать родные и любимые слова! Забыв обо всем, я, задрав голову, слушала песню, которую мы пели студентами под гитару. Тогда нам всем казалось, что поймать Синюю птицу проще простого…
Дома я сказала мужу:
- Я хочу птицу.
- Какую? - удивился Андрей.
- Синюю, - грустно пошутила я, и добавила: - Любую. Канарейку или попугая. Все веселее будет, чем одной тут сидеть… - и, охваченная странным внезапным чувством, спросила его:
- Нам не пора рожать ребенка?
Андрей отвел глаза и забормотал, что сперва надо устроиться, встать на ноги…
- Понятно, - оборвала его я и уже из комнаты крикнула:
- А про птицу я не шутила!
Странно, но о птице он не забыл, и на день рождения я получила клетку с Бобби - маленькой нахохленной канарейкой. Я называла ее "Бобиком". В слове "Бобик" было что-то родное, далекое…
Трудно сказать, в какой из дней все сошло с рельсов и пошло наперекосяк. Я исправно ходила на курсы, потом ехала домой через магазин и готовила ужин. Телевизор, вещавший на французском и английском, вызывал острое ощущение тоски. В квартире было тихо, только Бобик возился в своей клетке. Я разговаривала с ним, Бобик слушал, глядя на меня глазами-бусинками, и прыгал с жердочки на жердочку. Иногда я плакала.
В первый раз я сорвалась, когда Андрей сказал, что завтра у него корпоративная вечеринка и он будет поздно. Я вдруг почему-то начала кричать на него, что я его ненавижу, что он погубил всю мою жизнь, затащил в эту чертову Канаду, которую я теперь тоже ненавижу… Андрей мягко обнял меня за плечи, налил мне стакан чего-то крепкого и сказал, что это все нервы, адаптация. Детей он по-прежнему не хотел. Возможно, он уже не был уверен в том, что я с моими нервами, депрессией и жалобами - лучшая кандидатура на роль матери. Постепенно я пришла к мысли, что виной всему - Андрей. Именно он настоял на отъезде, отправил меня учиться на зубного техника - сложную, неинтересную, монотонную и вредную работу.

Кажется, я перехожу все границы.

Однажды утром Андрей устроил сцену из-за того, что завтрак не готов. Мол, он меня содержит и я должна быть ему благодарна по гроб жизни, что он вывез меня из "этого долбанного совка". Помню, он ушел на работу, а я с каким-то звенящим ощущением в голове поехала на курсы. Сокурсники потом рассказывали в полиции, что я была молчалива, плохо реагировала на вопросы… Придя домой, я принялась за уборку. Под волосами что-то нестерпимо жгло голову, и я то и дело трогала затылок. Потом взяла клетку с Бобиком, которую давно следовало помыть, и понесла ее в ванную…
Может, если бы мне тогда в ванной и не попалось на глаза полотенце с надписью "Андрей", ничего бы и не случилось. Но я его увидела - как раз в тот момент, когда вытащила Бобика из клетки. И, глядя на это полотенце и видя перед собой мужа, я изо всех сил сжала в кулаке маленькую птичку и закричала. Потом я свернула ей шею. И отрубила голову ножом. Не знаю, как он оказался у меня в руках. Из ванной я так и не вышла. Я не знаю, что я там делала. Я вообще ничего не помню. Помню только, что было темно, а потом дверь с жутким грохотом распахнулась, и в ванную ввалилась толпа людей в форме. Они все что-то говорили и держали меня за руки, и в этой толпе было одно смутно знакомое лицо, и я все силилась вспомнить, кто это, пока не поняла, что это мой муж.
Меня забрали в тюрьму. Там я узнала, что в тот вечер Андрей вернулся домой, обнаружил, что дверь в ванную заперта и я не отзываюсь, и вызвал полицию. Полицейские выбили дверь. Найдя мертвую птицу, они арестовали меня за издевательство над животными… Через две недели меня отпустили. Я должна была ходить куда-то отмечаться. С курсов меня выгнали. Андрей привез меня домой и вынес в прихожую два чемодана и сумку - мои вещи. "Я взял несколько дней, - сказал он, - отвезу тебя на территорию Соединенных Штатов, и оттуда ты полетишь в Москву".
И добавил, отвернувшись: "Я боюсь спать с тобой в одной комнате".

Я снова дома: у меня есть еще один шанс.

В Москве меня встретила сестра и отвезла к маме. Слава богу, мамино мрачное пророчество не сбылось, и мы, обливаясь слезами, обнялись. С Андреем мы развелись через курьерскую почту: он передал мне формы, я их заполнила и переслала обратно. Через некоторое время получила свидетельство о разводе.
Полгода я ходила по врачам, по психологам. Сейчас считаю себя нормальным человеком. Мне стало легче, как только я ступила на родную землю. Я готова была целовать асфальт посадочной полосы, когда мы приземлились…