Абрикосовое.

Рдяные абрикосы подставляют бочка солнцу и, как все рыжие, мгновенно покрываются веснушками. Поймав прохожих на том, что они невольно замедляют шаг и задирают головы, понимаю – пора избавить их от соблазна! За неимением лестницы урожай с веток сбиваю тяпкой и пару раз получаю тугими шариками по лбу. Видимо, дерево сердится, что я так небрежно обхожусь с ее любовно взращенными плодами.

Под спасительной прохладой увитой цветами беседки начинается действо. Все липкое и сладкое: мои пальцы; подол сарафана, в который я собирала паданки; дочкины щеки (по устоявшейся детской традиции фрукты попадают больше в рот, чем в чашку). Косточки охотно выскальзывают из медово-прозрачной мякоти, предвкушая момент своего триумфа, когда, высушенные, станут материалом для поделок. Но пока не до них.

Тягучую массу перетираем и щедро смешиваем с сахаром, и вот, после ночи сладких снов, где еще свежи воспоминания о знойных закатах и веселом раскачивании в лазурной вышине, бывшие фрукты становятся вареньем. Дом наполняется восхитительным ароматом, а рот – слюной. Пропитываясь абрикосовым волшебством, все становится звонким, прозрачным, золотистым. Скачут блики по зеркалам; загораются веселые искорки в глазах домашних; нежно дзинькают хрустальные пиалы, споря, кому из них достанется честь принять в свои недра свежесваренную массу.

Солнце, оценив фронт работ на опустевшем дереве, сдает вахту дождику, и нас опять балуют радугой, пусть всего на миг. Как ни странно, в радуге ярче всего проступает именно оранжевая полоса. И хмарь за окном не страшна, когда в доме разливают по банкам, смешивают с творогом и намазывают на еще теплый свежий хлеб солнечно-рыжую сладость.