Жизнь и смерть

Я мечтаю, что перестану думать о себе. И научусь отдавать. По-настоящему. И тогда мир изменится.Мой друг Моня (он Эммануил, но не буду же я писать «Эммануил»!) рассказал мне историю. Я не перебивал его, дослушал до конца.

А потом говорю:

— Моня, эту историю ты услышал от меня, а сейчас выдаешь за свою.

Он говорит:

— Нет, это моя история.

Я говорю:

— Это было в Калининской области.

Он говорит:

— Нет, у нас в Молдавии, под Кишиневом…

Вот как получается. Я Моне верю.

А история такая:

Я писал сценарий в прекрасной глуши, в Калининской области. Оставалось в этой деревне три дома, три старушки и два старика.

Я просыпался утром от «гаганья» гусей, которые сами вразвалочку трусили к пруду. Было тихо, спокойно… и век бы так жить!

Потом я бежал через сосновый лес к озеру, где на кувшинках сидели «квакушки». Нырял в воду и плыл, захлебываясь от счастья и холода.

Обратно я шел не торопясь, лес был забит ягодами. Я не собирал их, а запихивал в рот и не жевал. Они таяли во рту. Так было хорошо!

Приходил полный сил и надежд, что будет писаться. На столе уже стоял большой, глиняный кувшин с парным молоком, огромный кусок белого хлеба и плошка меда.

Ничего вкуснее я в свой жизни не ел ни тогда, ни сейчас (кроме армейских сухарей).

Я съедал и начинал писать… Писалось!

И вот однажды я поднял голову от стола, потому что… да не знаю почему, поднял и все.

По пыльной дороге шла пожилая женщина. Я загляделся на нее. Какая-то она была красивая. Прямая, с затянутыми на затылке седыми волосами. Я бы дал ей лет 60. И вела за руку двух чистеньких малышей. Девочку с красным бантом в желтый горошек и мальчика в белой рубашечке.

— Это Дарья, — моя молчаливая хозяйка стояла в дверях.

(40 лет она проработала на ферме дояркой и руки ее были в венах, как в веревках. Вырастила пятерых детей, похоронила мужа и никуда отсюда уезжать не собиралась.)

— Вот о ней напиши, — сказала она и села на табурет у входа.

— А что у нее за история такая? — спросил я.

— Мы уже похоронили ее три года назад. Она вся высохла и не вставала. Врачи привезли ее из больницы, сказали, пусть дома умирает. Да это и правильно. Я тоже никуда не пойду, здесь умру…

Тем временем Дарья с внуками прошла мимо, в сторону леса.

— Это они в город едут, — сказала моя хозяйка. — В цирк пойдут. Потому они такие все красивые.

— Так как же она жива осталась? — мне не терпелось узнать.

— Ехали к ней прощаться ее сын непутевый и невестка такая же непутевая. Он пил. Она пила. Было у них двое детей. Ну вот, ехали они… И наехал на них самосвал, или я не знаю что, но ничего от них не осталось. Это прямо здесь было, недалеко от деревни.

Замолчала, задумалась…

— Во-от, — сказала. — А Дарья лежит… и как чувствует. Спрашивает моего Никифора, он помер два года назад: «А где мой сын?» — она спрашивает. — Почему он не приезжает, я ведь скоро помру».

Тут Никифор наверное как-то не так ответил, он у меня и врать-то толком не мог, и она тогда еще громче его спрашивает: «Я спрашиваю тебя, где мой, Алексей?!» Ну тут Никифор и сказал ей! Я и не успела его одернуть…

Снова хозяйка замолчала. Сморит так за окно вслед Дарье и молчит.

А меня прямо раздирает, и я, не удержавшись, говорю:

— Ну-у-у…

— Она тогда встала, — говорит моя хозяйка. — Встала… и пошла к рукомойнику, помыла лицо…

— Как встала? — спрашиваю. — Так она могла ходить?

— Нет. Она лежала все время.

— А как же она тогда встала?

— Вот так встала и все… Встала! – говорит хозяйка даже раздраженно. — Чего тут непонятного, встала! Пошла, помыла лицо и стала одеваться в дорогу.

Я сидел молча, боялся спугнуть.

— Похоронила она сына и жену его, потом поехала в город забрала детишек… И вот 3 года она их выхаживает… Дарья…

Я молчал. Но не было у меня сомнений, что все это чистая правда.

— Напиши о ней, — сказала мне хозяйка, встала и пошла к двери, — А то неизвестно о чем пишешь. (Тут она была права)

И вышла.

Мне потом подтвердили, что действительно у Дарьи был рак, что действительно врачи от нее отказались, что это не фантазия моей хозяйки и не придумка…

Еще раз я увидел Дарью через неделю, когда приехала передвижка в эту деревню.

(Это была фантастическая картина — настоящая передвижка!) Показывали «Мимино» на белой простыне. Трещал аппарат, вспоминаю сейчас, все было, как во сне.

И смотрели кино три старушки, два старика и Дарья с внучкой с красным бантом и внуком в белой рубашечке. Кино – это тоже был праздник в деревне, поэтому они так и оделись.

И Дарья снова казалась мне красивой и молодой женщиной. А было ей на самом деле за семьдесят.

Через много лет, уже живя в Израиле, я узнал, что прожила она еще 14 лет. Подняла внука и внучку. Они поступили в Калининский университет. И только потом умерла. Счастливая.

Они похоронили ее там же, на деревенском кладбище, так она просила. Хотя в деревне уже никто не жил из прежних.

Почему я назвал этот рассказ «Жизнь и смерть»?

Вот так как эта женщина встать бы и просто без мыслей о себе, просто раствориться в ближнем. И все. Постараться не просчитывать, что я получу взамен, не взвешивать, выгодно мне это или нет, просто научиться отдавать.

И быть счастливым от этого. Как она.

Начать жить наконец-то. Ну, сколько можно умирать, думая только о себе.

Возможно ли это?! Одному невозможно. Без помощи ближнего, который хочет того же самого, ничего не выйдет. Мне нужен тот, кто поможет мне справиться с собой. Кто поддержит. Кого поддержу я.

И каждый скажет в своем сердце: «Возлюби ближнего, как самого себя».

И на пути этом пройдет все — и любовь, и ненависть. А как же, на пути к Любви, будет и ненависть, обязательно!

Но мы будем упрямы.

Если выйдет у нас, у ближних, выйдет у всего мира.

Перечитал, уж больно поэтически получилось.

Но очень хочется, чтобы так все и было.

Семен Винокур