Оса, летящая на аромат

Набережная - на исходе мая.
Она залита солнцем, словно сковорода – скворчащим подсолнечным маслом.
Клумбы с цветущими тюльпанами и нарциссами похожи на праздничные торты.
Молодые мамы толкают впереди себя коляски с карапузами. Карапузы утопают в облаке кружевных одеял и подушек.
Ветерок доносит слова:
- Кормление… по часам…
Девочки на роликах – яркие и лёгкие, словно мотыльки, летят на зов весны, любви и несбыточных надежд.
Интеллигентного вида старушка выгуливает таксу. Она также худа и беззащитна, как и её хозяйка.
На соседней скамье - женщина лет сорока. Она держит в руках толстую книгу и делает вид, что с интересом читает. Однако, заметно, как часто она отрывает близорукий взгляд от страницы и мечтательно смотрит вдаль.
Сквозь стёкла очков видны её большие, чуть навыкате глаза.

Малыш лет четырёх, бежавший за мячиком, вдруг остановился напротив, взглянул глазами-черешнями, закричал матери:
- Пить хочу-уу!
Но последний слог тут же утонул в гудке проплывающего теплохода.
- Чу-уу, - басом гудит теплоход.
Мама догоняет мальчика и, схватив за руку, тащит к киоску «Соки-воды».

Наташка делает ещё один большой глоток портвейна прямо из бутылки, влажно глядит на меня:
- Поздравляю, Катька! Наконец-то всё позади…Диплом получила, куда – теперь?
Я беру из Наташкиных рук бутылку, делаю небольшой глоток:
- Не знаю, может, в Питер.
И мечтательно всматриваюсь вдаль, как будто Питер – вот здесь, рядом, за поворотом реки.
Май, словно старый и добрый друг, обнимает нас за плечи.
Наташка хлопает длинными накрашенными ресницами, словно бабочка – крыльями, поэтому кажется, что вот-вот взлетит.
Лёгкий свежий ветерок приподнимает пряди наших волос, крутит-вертит из стороны в сторону, потом подбрасывает вверх, создавая вокруг головы светящийся ореол.

На сладкий запах вина прилетела оса и, присмотрев место для посадки, бесцеремонно уселась на краешек моего пальто.
Её тельце, жёлтое в чёрную полоску, ярким пятном отпечаталось на красном драпе.
Оса вовсе не агрессивна – видимо, её пьянит сладкий запах вина и она томится в предвкушении.
Пальто у меня стильное, красное; Наташка предпочитает фиолетовую гамму.
Мы с ней обе худые, с длинными ногами, узкими лодыжками, а руки - с тонкими наманикюренными пальцами.
Наташка имеет модельную внешность. Она такая красивая, что даже подойти страшно – может убить красотой наповал!
Моя подруга далеко не глупа, как это принято думать о красивых девочках, но в душе ещё совсем ребёнок.

Я, в отличие от подруги, имею трезвый взгляд на вещи и всегда знаю, что делать в конкретной ситуации. У меня способность, как у шахматистки – просчитывать на три хода вперёд.
В трудные жизненные моменты ко мне идут за советом и Наташка, и все те, кто в нём нуждается…
И этот портвейн, и этот май, делают нас с подругой сегодня особенно неотразимыми и по-настоящему счастливыми!
Мы улыбаемся девочкам-мотылькам, даме с собачкой, двум «ботаникам», о чём-то оживлённо спорящим, мы улыбаемся друг другу…

Наташка вдруг толкает в бок острым локотком:
- Резко не оборачивайся… Видишь – слева?
Я выдерживаю паузу и поворачиваю голову.
Невдалеке, явно нами любуясь, стоят три незнакомца.
То, что мы с Наташкой им нравимся, нет никакого сомнения.
- Кажется, иностранцы, - Наташка приподнимает подбородок и делает лицо красиво-неприступным.
У подруги много разных выражений лица: красиво-отрешённое, красиво-капризное, красиво-недовольное…
До меня доносится иностранная речь.
- Кажется, немцы. Я в школе немецкий учила.
Бросив на молодых мужчин ещё один любопытный взгляд, я демонстративно делаю глоток вина из горлышка бутылки: «Знай наших!»

Наше знакомство с иностранцами завязывается быстро и непринуждённо.
Высокий блондин атлетически сложен и со вкусом одет. Он представляется Алексом. И он действительно красив холодной европейской красотой.
Второй – чуть ниже ростом. Похоже, в его арийской крови - примесь южной, возможно итальянской, крови. Волосы мужчины слегка вьются, взгляд – живой и внимательный, на загорелых щеках - едва заметная щетина, придающая молодому человеку брутальный вид.
Мужчину зовут Эвальд, и он нравится мне больше остальных.
По этим двоим видно - они знают себе цену, оба самоуверенны, независимы, громко говорят и смеются.
Третий – совершенно не в моём вкусе. Среднего роста, полноват, в общем, пикнического телосложения.
У Марка – крупная голова, широкие плечи и сильные ноги, обтянутые джинсами.
Светлое лицо, серо-голубые глаза и русые волосы. Когда Марк улыбается, на лице проступают чуть заметные ямочки.
Марк вполне мог бы сойти за обычного русского парня, если бы не немецкая речь.
По сравнению с друзьями, он менее красноречив, часто краснеет, смущаясь и опуская глаза.
На лице с бледной кожей краснота особо бросается в глаза.
Марк об этом знает.
Изредка я ловлю его взгляд: словно солнечный луч, он осторожно касается моего лица…

Нас с Наташкой приглашают в кафе.
Мы немного стесняемся, потому что с иностранцами сталкиваемся впервые.
Но соглашаемся с удовольствием - это лучше, чем сидеть на набережной и пить дешёвый портвейн.
Недопитую бутылку я плавно опускаю в мусорный бак…

Кафе практически свободно.
Май диктует свои условия, выталкивая из тесных кафешек и квартир на улицу всех без исключения. Туда, где витает аромат цветущих акаций, сирени, приятных свиданий, поцелуев и ещё бог знает чего.
Алекс, очевидно, везде чувствует себя хозяином положения.
- Хелло! – обращается он к официанту и на ломаном русском заказывает для нас с Наташкой по коктейлю.
Немцы предпочитают светлое пиво.
Они с наслаждением потягивают из запотевших кружек холодный напиток, поднимают вверх большой палец, и, слизывая пену с губ, твердят:
- Gut! Sehr gut!

Наташка наклоняется ко мне, щекочет волосами, дышит в ухо:
- На тебя Марк глаз положил.
Могла бы не шептать – немцы всё равно ничего не поймут.
Да и зачем объяснять очевидный факт – я и сама всё чувствую.
Флюиды симпатии, исходящие от Марка, витают в воздухе, словно искры – от пылающего костра, разносимые ветром.
Я охватываю соломинку для коктейля губами, вскидываю глаза и откровенно, даже нагловато, смотрю на Марка… Нет, он совершенно не в моём вкусе!
Марк отчаянно краснеет.

- У вас очень красивые глаза! – говорит Эвальд по-немецки, и я его понимаю.
В самом деле, я немного похожа на цыганку: кожа – с оттенком лёгкого загара, брови – вразлёт, глаза – чёрные, с блеском; большой чувственный рот.
- Катя, спроси: что они делают в нашем городе?
Наташка учила английский и по-немецки не «шпрехает».
Оказалось, ребята прилетели в командировку по делам фирмы, и буквально завтра улетают домой, в Германию.
Алекс говорит, что уже поздно и пора идти в гостиницу, а это значит – рассчитаться за напитки.
Мы с Наташкой в недоумении – каждый должен рассчитаться сам за себя? И мы – тоже?!
Что за ерунда? Эмансипация? Европейский феминизм?!
- Вот это в Европе порядки! Наши мужики рядом с ними – настоящие джентльмены.

Мы с Наташкой судорожно ищем копейки, чтобы заплатить.
Марк делает официанту знак, очерчивая в воздухе невидимый глазу круг, что означает только одно: плачу за всех!
Затем он кладёт на стол приличную купюру:
- Сдачи не надо.
Мы с Наташкой переглядываемся и вздыхаем с облегчением.
Лишь спустя некоторое время я узнаю, что у них так принято – девушка, не обручённая с мужчиной, должна расплатиться в ресторане сама.
Наташка надувает губы:
- Ни фига себе – сюрпрайз! Пусть в своей Германии что хотят, то и делают, а у нас тут – Россия!
Наташка отворачивается и незаметно показывает немцу язык. Сущий ребёнок!
- Аlles gut?! – улыбается Эвальд.
- Аlles gut, - подтверждаю я.
- Аuf Wiedersehen!
- Danke!

Мы отворяем стеклянную дверь и оказываемся на свежем воздухе.
Лёгкие майские сумерки уже опустились на набережную.
Вокруг загоревшихся фонарей запорхали первые ночные мотыльки.
- Уф-фф, - выдыхает Наташка. - Прикольные ребята!
Мы направляемся в сторону троллейбусной остановки.
Вдруг сзади слышится стук хлопнувшей двери. Мы оборачиваемся - за нами бежит Марк.
Он машет чем-то белым, наверное, платком - в знак примирения.
Марк, запыхавшись, протягивает мне авторучку и бумажную салфетку:
- Тэлэфонэ, Катарина… Bitte!
Я, пожав плечами, пишу на бумажном клочке номер телефона.
Марк берёт из моих рук салфетку, и неожиданно сильно сжимает кончики моих пальцев.
Почему-то это простое прикосновение мне очень приятно. Почему-то в нём я слышу и ободрение, и участие, и обещание новых встреч, надежд и событий.

Коверкая русскую речь и разбавляя её немецкими словами, Марк пытается рассказать о том, что я – очень красивая, что он не ожидал встретить девушку своей мечты здесь, в далёкой России.
Я смотрю на Марка и почему-то чувствую себя виноватой - как будто я дала обещание и не выполнила его.
Сколько комплиментов я услышала от мужчин за свою двадцатичетырёхлетнюю жизнь!
Но почему-то именно сейчас, в словах малознакомого человека, мне послышалась настоящая, ничем не обременённая, искренность.
Я замечаю, как Наташка нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
- Аuf Wiedersehen, Марк!
Я беру Наташку под руку, и мы не спеша отправляемся на остановку.
Я чувствую спиной взгляд молодого человека и прибавляю шаг.

Марк стал звонить так часто, как только возможно.
Я привыкла к его звонкам быстро, как больной – к вниманию сиделки.
Марк рассказывал о том, в каких странах уже побывал и где бы хотел побывать.
Мне было интересно то, о чём он говорит, и в то же время, не хватало знаний немецкого языка, чтобы выразить палитру чувств, владевших мной.
Мои предложения и фразы были рублёными, словно куски капусты для засолки на зиму.
Я бы хотела быть откровенной и рассказать о том, как одиноко и холодно мне в огромном Питере.
А ещё – про то, как я скучаю по Наташке, родителям и родному городу.
В наших с Марком телефонных разговорах чувствовалась некая недосказанность.
Слишком часто, независимо от меня, в телефонной трубке наступало молчание.
Поэтому мне казалось естественным, что наши разговоры сойдут однажды на нет.

Однако время шло, но ничего не менялось.
Марк говорил о своих чувствах, но моё сердце молчало.
- Ты с ума сошла, - возмутилась мама, услышав про Марка.
Потом помолчала в трубку и осторожно спросила:
- Он тебе нравится?
Что я могла ответить?.. Это – не для меня?.. Я и сама не знаю?
Сколько раз я давала себе обещание – не отвечать на телефонный звонок из-за границы!
Но неведомая сила вновь толкала на то, чтобы нарушить обещание, данное самой себе.
Марк, находящийся от меня за тысячи километров, стал неким спасательным кругом в пучине стремительной питерской жизни.
- Всё будет харашо! – подбадривал Марк, улавливая моё настроение.
И я была безмерно ему благодарна за понимание.

Однажды Марк позвонил и сказал:
- Катарына, для тьебя - сюрприз!
На самом деле, это оказался не сюрприз, а катастрофа, приближающееся цунами!
Марк, словно чувствуя неизбежность финала, принял важное решение.
Оставив работу, родину, друзей Марк купил билет в Россию…
Боже, зачем?!
- Я не могу без тебя жить, - лаконично сказал Марк. – Просто позволь быть рядом.
Всё перемешалось во мне: и чувство вины, и нарастающей тревоги, и злости на самоё себя.
Я вспомнила улыбающееся лицо Марка.
- Вот дура! Для чего ты даёшь человеку напрасную надежду?..

Этот зимний день в Питере оказался морозным и солнечным.
Я встречала Марка в аэропорту и очень волновалась.
Сегодня всю ночь не спалось, и от этого вокруг глаз образовались тёмные круги.
- Может ли разгореться пламя усилиями лишь одного человека? – в сотый раз я задавала себе один и тот же вопрос.
- Пожалуйста, Катарина! Давай хотя бы попробуем, - сказал Марк, ставя на кафельный пол аэропорта громоздкий чемодан.
Я улыбнулась и тихо сказала:
- Давай.
С этого дня моя жизнь, словно капризная река, резко изменила русло.
Оказалось, Марк прекрасно готовит.
Он баловал меня вкусными завтраками, со вкусом сервировал стол.
Проводив меня на работу, мчался на ускоренные курсы по русскому языку.
Мы засыпали и просыпались одновременно, но поврозь.
Я – с немецким словарём, он – с русским.
Мы вместе преодолевали языковой барьер, и нам было невыносимо трудно.
Как ни странно, холодок, появившийся вначале отношений, постепенно начал исчезать.
Оказалось, нам нравится смотреть одни и те же фильмы, слушать одну и ту же музыку.
Мы посмотрели все новинки театрального искусства; мы побывали на всех авангардистских выставках современного творчества.
Марк привыкал ко мне, я – к Марку.

Я принимала его любовь, как само собой разумеющееся, но не могла ответить ему тем же.
Или мне так казалось?
Неужели права моя мама, которая как-то сказала:
- Один в семье любит, а второй – позволяет себя любить.
Нет, я так не хочу!
Спустя несколько месяцев нашего сосуществования Марк сказал:
- Завтра я улетаю в Германию.
- Надолго?
- Не знаю, Катарина.
Вздохнул и - то ли спросил, то ли констатировал факт:
- Ты меня не любишь.
Мне хотелось быть честной с Марком, поэтому я промолчала.
На следующее утро Марк прикоснулся губами к моей щеке, и тихо притворил за собой дверь.
В аэропорт я не поехала – не люблю проводы.
Я включила музыку, упала в кресло и разрыдалась.
Мне плакалось так, как будто это я делала впервые.
Слёзы стекали потоками, струились по щекам, падали на платье…
На работу я пришла опухшая и с головной болью, взявшей виски в надёжные клещи.

Пустота навалилась так оглушающе, так чудовищно, что я испугалась.
Чтобы чем-то её заполнить, взялась за генеральную уборку: вчера до блеска начистила санузел, сегодня принялась за кухню.
Думаю, хозяйка квартиры, которую я снимала на Васильевском острове, останется довольна…
Марк не позвонил ни разу.
Он прислал единственное сообщение, уведомив о том, что приземлился нормально.
- Мог бы и позвонить!
Моё отчаяние сменилось злостью.
С какой стати я скучаю, если Марк мне безразличен?
Как говорит одна моя коллега, «клин клином вышибают».

Андрей из соседнего отдела – как раз в моём вкусе.
Высокий брюнет, приятные манеры… Красавчик!
Он провожает меня домой который день подряд, стараясь быть весёлым, остроумным и харизматичным.
- Андрей, я же говорила – не люблю розы.
И всё-таки принимаю белый цветок на длинном стебле; уколовшись о шип, дую на палец.
- Ой, прости! Совсем забыл… Исправлюсь!
Андрей галантно склоняется к моей руке.
Он в подробностях рассказывает про свои привычки и вкусы, про новый гей-клуб и ночной бар, куда непременно нужно сходить.
Я мёрзну в его объятиях, как бездомная кошка – возле источника тепла.

- А с Марком мы бы сейчас обсуждали новинки кино и театра, - тоскливо думаю я. – Или смеялись бы над какой-нибудь ерундой.
Я вспоминаю, как Марк восхищался Петергофом, Эрмитажем. Оказалось, он знаком с Достоевским и Пушкиным.
Я вспомнила, как мы кормили голубей недалеко от здания Адмиралтейства.
- Люблю Петербург, люблю Достоевского, люблю Россию!.. И тебя!
Я спотыкаюсь на ровном месте.
- Андрей, дальше не провожай… И не приходи больше.
Андрей грустно смотрит в глаза, словно пытаясь найти там ответ на вопрос, поднимает воротник демисезонного пальто и, не прощаясь, уходит.
Он утешится довольно быстро: на следующий же день пойдёт провожать длинноногую сотрудницу по имени Люся.

Я вдруг останавливаюсь, как цирковая лошадка – перед преградой; как тигр – перед горящим кольцом; как парашютист – перед тем, как дёрнуть кольцо парашюта…
Не теряя времени, сломя голову, лечу в визовый центр, чтобы оформить загранпаспорт и шенгенскую визу.
Внутри меня вдруг рвутся нити невидимой паутины!
На смену неуверенности, унынию и тревоге приходит ясное и чёткое понимание того, что творится в моей душе.
Во мне растёт и крепнет новое, неизведанное чувство.
Как же слепа я была всё это время!
За спиной – словно крылья, внутри – пружина…
- Алло, Марк! Встретишь меня завтра?.. Да, сюрприз!

Говорят, чтобы обрести, иногда нужно потерять; чтобы остаться вместе, нужно расстаться.
Расстояние и разлука, словно проливной дождь, могут раз и навсегда погасить слабое чувство, но если чувство настоящее…
Любовь Марка была настолько велика, что сотворила чудо! Его любви хватило на нас обоих. Его любовь разожгла во мне костёр.
Моему чувству, как молодому виноградному вину, нужно было время, чтобы вызреть...
Марк – мой человек, и я очень боюсь его потерять.
Именно с ним я стала искренней, настоящей, я научилась любить и быть любимой.
Никто лучше Марка не может развеселить меня в моменты уныния!
Никто не переживает мои проблемы также, как свои собственные.
Более добродушного и щедрого человека я не встречала.
В его глазах отражаюсь я, в моих глазах – Марк и целый мир.

«Представить страшно мне теперь,
Что я б не ту открыла дверь,
Другой бы улицей прошла,
Тебя, мой милый, не нашла»…
Пусть также беспристрастно катит Волга вдоль набережной свои воды; пусть также гуляют мамаши с колясками и дамы с собачками; но пусть у кого-то будет хотя бы один шанс на миллион – встретить свою Любовь!
- Наташка! – звоню я подруге из Германии. – Я замуж выхожу.
- Ни фига себе! – кричит Наташка. – За Марка?
- За Марка!
Я знаю наверняка: сейчас Наташка хлопает своими кукольными ресницами, словно пытаясь взлететь.
А ведь может и взлететь!
Потому что форточка открыта, а на улице – цветущий месяц май.