ЛАНТУХ И ТРОФИМ

Марат Баскин, Нью-Йорк


Хоня Кремер жил в этом доме до войны. Во время войны ни его жена с детьми, ни родители не успели уехать из Краснополья и все погибли в гетто. Вернулся он один в свой старый дом на краю местечка. Единственный, кто ждал его дома, был их довоенный кот Лантух. Так его назвал сынок Хони Наумчик. Лантух – это черт-проказник, вроде домового, и кот был именно таким домашним проказником. Что только он ни вытворял: и забирался в кастрюлю с супом, и утаскивал кусочек гефилте фиш буквально из-под рук, и охотился за соседскими цыплятами.

- Лантух из а лантух, - успокаивала всех после проделок кота Рива-Клара, мама Хони. - Эр из а кохлэфл! Эр крыхт ву мэ дарф ун ву мэ дарф ныт! ” (Он как ложка для супа! Он лезет куда надо и куда не надо! - идиш)

Когда Хоня вошел в дом и, бросив на пол солдатский мешок, сел за стол, он услышал знакомое мяуканье. Откуда-то из-под печки появился облезлый, худой, весь в саже Лантух. Сделав два шага, он остановился и удивленно стал рассматривать Хоню, не зная, верить своим глазам или не верить. Потом прыгнул на стол, прошелся по нему и подставил спинку под руку Хоне. Когда-то он вот так подставлял спинку Наумчику. Хоня погладил кота по спине и, вынув из кармана кусочек хлеба, протянул ему. Кот не заурчал, как когда-то, а просто схватил хлеб, и стал жадно кушать его. Наверное, это был у него первый послевоенный хлеб.

Прямо за домиком начиналось поле, вдали за полем виднелся лес, и улица переходила в проселочную дорогу, которая вела в этот лес. А перед лесом был ров, в котором убивали евреев, в котором лежала и вся Хонина мишпоха. Хоня все время надеялся, что кто-нибудь построит рядом с ним дом, и он не будет жить на краю, но почему-то никто не строился в этом месте. Со стороны поселка рядом с домом Хони было тоже пусто: стоял заброшенный дом, в котором, когда Хоня вернулся с фронта, никто не жил. До войны здесь жил Трофим, бухгалтер молокозавода. Во время войны он стал полицаем и, как рассказывали, особо отличился, убивая евреев. Как говорили на суде, он убивал детей, разбивая их головки о забор. Его осудили на двадцать пять лет. И дом его стоял заколоченный и пустой. Семья Трофима, боясь людского гнева, переехала после войны в дальнюю деревню, где у них была родня. Правда, они пытались дом продать, но никто не решился покупать это проклятое место. Хоня сначала тоже хотел продать свой дом и перебраться куда-нибудь подальше и от дома палача, и от рва, но и на его дом не нашлось покупателя, и Хоня остался в нем жить. Вернулся он с войны не стариком, и местные вдовушки посматривали на него с надеждой, и даже местный неофициальный ребе Борух-Шлёма как-то остановил его и поговорил на деликатную тему: мол, жизнь течет, старое не вернуть. Хоня согласился с ним, но в конце разговора сказал:
- Они рядом, во рву, в двух шагах от дома. Каждый день я им в глаза смотрю. Мне кажется, когда я сплю, они приходят в дом. Кот, конечно, их видит, но мне рассказать об этом не может. Но по глазам его я вижу, что он их видит каждую ночь. Вчера откуда-то притащил тряпочного клоуна, которого когда-то давно я купил Наумчику на базаре, в автолавке из Пропойска. Клоун был обгоревший, черный от сажи, как сам Лантух, каким я увидел его, когда вернулся с фронта. Дантух притащил клоуна и положил передо мной! Ну, скажите, откуда он его взял, реб Борух? Не иначе, как Наумчик ему принес! А вы говорите, женись! Вот приведу я в дом новую жену, а они придут и увидят. И что я им скажу?..

Устроился Хоня работать на автостанцию диспетчером. Автостанция находилась на противоположном от дома Хони краю местечка. Идти до нее, было минут сорок. Первый автобус уходил в пять утра к кричевскому поезду и Хоня шел к нему затемно. Выйдя из дома, он несколько минут смотрел в сторону рва, потом переходил на противоположную сторону улицы, чтобы не проходить возле дома Трофима, и шел на работу. Возвращался он тоже поздно, встретив последний автобус из Минска. Чаще всего этот автобус задерживался, и Хоня приходил домой около двух часов ночи. Лантух и провожал, и всегда ждал его у калитки. Заметив хозяина, он, как уважающий себя кот, не бежал навстречу, а продолжал сидеть, ожидая приближения Хони. Когда они встречались, то оба поворачивались в сторону рва, несколько минут молча смотрели в ту сторону, а потом шли в дом ужинать. Лантух, как и Хоня, был непереборчивым в еде, особенных изысканностей Хоня не варил, чаще всего готовил картофельный суп и тушеную картошку. И этим делился с котом. Правда, всегда перед ужином наливал Хоня себе и Лантуху немного сливовой наливки, которую сам делал из единственной сливы, уцелевшей в большом довоенном саду.

Так и проходила их жизнь год за годом и, может, дальше текла бы с той же неторопливостью, если бы однажды, встречая последний автобус, Хоня неожиданно для себя не увидел выходящего из автобуса Трофима. Последний раз он видел его до войны, в предпоследнее перед войной воскресенье. Был как раз первый в том году кирмаш, и они по-соседски купили вместе овечку на мясо. Вместе разделывали ее во дворе у Трофима.

Осудили бывшего бухгалтера за полгода до возвращения Хони в местечко. Хоня вычеркнул Трофима из своей памяти, надеясь, что не увидит его больше никогда в жизни. Двадцать пять лет ему казались огромным сроком. Может, и вправду это был огромный срок, но вышел Трофим из автобуса ровно через десять лет и четыре месяца, как милицейский воронок увез его из местечка. Сойдя с автобуса, Трофим осмотрелся и взгляд его как-то сразу уткнулся в Хоню – может, потому, что никого из местных не увидел на вокзале: они приезжали по пятницам, а в среду пассажирами были, в основном, командированные. И единственным для Трофима знакомым человеком оказался Хоня.

- Здравствуй, сосед, - сказал Трофим, как будто ничего за то время, как они не виделись, не произошло, и протянул руку.

Хоня по инерции протянул руку в ответ, но, спохватившись, отдернул ее, как будто натолкнулся на горячую сковороду. Трофим по-своему понял его движение и сказал:
- Я – не беглый. Меня освободили. Досрочно. За примерное поведение и раскаяние. Государство простило! Товарищ Сталин снял грех с души. Искупил я свою вину! - добавил: - И в вашей религии говорится: покаявшийся грешник - не грешник!

Хоня никак не среагировал на его слова, и тогда Трофим спросил:
- В старой хате живешь или в новую перебрался?
- В старой, - ответил Хоня.
- Значит, опять соседи. В одну сторону идти!

Всю дорогу до дома Хоня молчал, а Трофим говорил без умолку, как будто выговаривался за все тюремные годы. Говорил о довоенной жизни, вспоминал школьные истории, как-никак они с Хоней учились когда-то в одном классе. Но его слова не доходили до Хони, как будто вдруг заложило уши и в них только что-то щелкало, как после контузии, от разорвавшегося рядом снаряда. На этот раз впервые за все годы Хоня не перешел на противоположную сторону улицы, а прошел до трофимовой калитки и, не кивнув на прощание, пошел к своему дому. Лантух встретил его на этот раз не у калитки, а на краю палисадника, прямо на трофимовой меже. Он изогнул спину, как будто готовился к драке, и смотрел в сторону соседского дома.

- Трофим вернулся, - тихо сказал Хоня, обращаясь к коту. И вопросительно посмотрев на него, спросил - то ли кота, то ли самого себя: - И как нам жить дальше?
Кот ничего не ответил.

Возле калитки они, как обычно посмотрели в сторону рва, и Хоня повторил свой вопрос:
- И как нам жить дальше?

В тот вечер он ничего ни ел. Только выпил наливку и пошел спать. Кот от еды не отказался. Хоня всю ночь ворочался в постели, вскрикивал во сне. От его криков Лантух вздрагивал, но продолжал спать.

Назавтра в дом вернулась трофимова жена Настя. Приехала она со свояками. На трех подводах привезли скарб. Стало понятно, что собрались они жить здесь долго.

Разгрузив все, отметили возвращение Трофима и поздно вечерам свояки уехали. Лантух весь день сидел на заборе и наблюдал за соседскими хлопотами. Трофим на кота не обращал внимания, а Настя, когда отъехали гости, сказала:
- Смотри, Трофим, это ж их довоенный. Всю войну не видели.
- Он, - удивленно признал Трофим, - а я думал, что издох вместе с жидами. Я ж его в яму столкнул до них. И землей присыпал. У него жидовское имя было. Помнишь?
- Уж не помню, столько лет прошло, - пожала плечами Настя и озабоченно добавила: - А он весь день сидит, как будто за нами наблюдает.
- Донаблюдается, - буркнул Трофим и зыркнул в сторону кота. Но тот не шелохнулся.

Когда Хоня возвращался с работы, свет в доме соседа уже не горел, но сам сосед сидел на завалинке и курил, будто поджидая соседа. Хоня, не доходя до соседской избы, собрался перейти на противоположную сторону, но Трофим окликнул его:
- Может, отметим мой приезд. Братан хорошую самогонку привез.
- Не пью, - сказал Хоня, и почему-то добавил: - Мне завтра к пяти на работу.
- Как знаешь, - сказал Трофим и неожиданно спросил: - А как кота твоего звать? Сегодня увидал, сразу узнал. Ваш, довоенный. Помнил раньше, как его звали, а теперь запамятовал.
- Лантух, - сказал Хоня.
-Во-во, вспомнил, - сказал Трофим. – Чертенок, значит, по-вашему. Ох, помню, цыплят он у нас таскал. Моя хотела ему голову скрутить за это. Смотри, чтобы опять за старое не принялся. Настя выводок привезла. Будем курей разводить. Предупреди его!
- Он что, человек, чтобы предупреждение понимать? - пожал плечами Хоня и добавил: - Ему и без твоих цыплят еды хватает.
- Мое дело сказать, твое дело послушать, - хмыкнул Трофим и затянулся самокруткой.

И в эту ночь Хоня спал беспокойно. Опять ворочался и стонал.

Утром, вспомнив слова соседа, он оставил кота дома. Но как только щелкнул дверной замок, кот спокойно вспрыгнул на скамейку в сенцах, а с нее перепрыгнул на бочку с квашеной капустой, а оттуда - на маленькое незастекленное окошко в стене, которое было вырублено для того, чтобы соления, хранившиеся в пристройке, не плесневели. Посидев несколько минут на окошке, Лантух осмотрелся по сторонам и прыгнул на забор. И замер, обозревая соседский двор

Выйдя утром во двор по нужде и увидев на заборе кота, Трофим, прежде чем сделать свое дело, подошел к скирде с дровами, взял полено и швырнул им в кота. Лантух подпрыгнул, пропустив летящее полено под собой и, как ни в чем не бывало, опять приземлился на то же самое место на заборе.

Трофим выругался и сделав под наблюдением кота свое дело, вернулся в дом сказал:
- Опять жидовская морда смотрит! Надо Фрица привезти из деревни.
- Так Авдей не отдаст, он у него сад сторожит, - сказала Настя.
- Да не на все время он мне нужен! Загрызет эту падлу - и вернем! – хмыкнул Трофим и, неожиданно рассмеявшись, добавил: - Загрызть не дам сразу, лапы поотрубаю, пусть на животе ползает. Я когда малой был, любил такие штучки устраивать. Фокус похлеще циркового!

Ничего не зная о готовящейся расправе, кот продолжал ежедневно сидеть на соседском заборе. Всякие уловки с камнями и поленьями на него не действовали, и только больше изводили соседа. Хоня удивлялся появлению соседских дров на своем дворе, но ни о чем не спрашивал у соседа, собирал их и, молча относил назад. Про проделки Лантуха он не знал, ибо, приходя домой, находил кота на лежанке…

Авдей привез собаку в воскресенье. Это был громадный черный ротвейлер, наверное, единственный во всем районе пес такой породы. Досталась собака Трофиму от немцев: майор фон Шульц, отправляясь в отпуск в Германию, поручил Трофиму присматривать за ней. Но из отпуска он не вернулся: разбомбили поезд, в котором он ехал, и собака осталась у Трофима. А потом Трофим отдал ее брату в деревню, чтобы от партизан охраняла.

Фрица Трофим посадил на длинную цепь, чтобы у того была возможность доскочить до забора и схватить Лантуха. Хоня работал и по выходным, ибо в выходные автобусов прибывало и отходило от станции больше, чем в будни. Как всегда, закрыв кота дома, он ушел и Лантух занял свой пост на заборе. Фрица привезли при нем.


- Вот она, жидовская падла, - сказал Трофим, показывая брату на кота.

Тот, как и Трофим, поупражнялся в метании камней и поленьев, но, как и у Трофима, старание, его оказались безрезультатными. Фриц, как только его сняли с подводы, завидев кота, начал метаться и лаять. Но Лантух абсолютно спокойно встретил эти угрозы. Даже стал издевательски изгибать шею и шипеть на мечущегося Фрица. Посадил Трофим собаку на длинную цепь, чтобы она доставала до забора. Но перепрыгнуть через забор ротвейлер с цепью не мог. И это понял кот. Он подпускал собаку поближе и буквально перед ней спрыгивал на свою сторону, чтобы через секунду опять вскочить на свое место, доводя пса до бешенства. Трофим с братом полчаса наблюдали за бесполезными усилиями Фрица добраться до Лантуха и потом, плюнув, пошли выпивать в дом. За столом, не выдержав, Трофим сказал:
- Надо спустить Фрица с цепи. Иначе он его не поймает! Этот кот хитрый, как тысяча жидов! Но Фриц знает все хитрики жидов!

Брат замахал руками, отговаривая от этой затеи Трофима:
- Назад на цепь не посадишь! Он же Фриц, по-нашему не понимает!
- А я по-ихнему понимаю, - хмыкнул Трофим.

После застолья брат с женой Трофима решили пройтись по магазинам, а Трофим опять вышел на двор. Фриц заливался лаем, а кот продолжал сидеть на заборе и издеваться над собакой.

- Как все ваши во рву будешь лежать, жидовский кот, - сказал Трофим и, сняв ошейник с собаки, показал на кота и скомандовал: - Юдэ! Фас!

Но Фриц и без команды, как только освободился от цепи, сразу бросился к забору, на котором сидел кот. Взлетел он на забор в одно мгновение и именно в то мгновение, когда его зубы вот-вот должны были сомкнуться на горле Лантуха, кот неожиданно прыгнул не от собаки, а прямо на нее, пролетел над нею и приземлился за ее хвостом и вцепившись в него. Фриц взвыл, развернулся и увидел перед собой ухмыляющегося кота, болтающего на с обачьем хвосте. Фриц завертелся на месте, пытаясь ухватить кота и свирепея от криков Трофима, призывающего его разорвать обидчика. И когда показалось, что, закрутившись, он уже дотянулся до Лантуха, тот царапнул его по морде, оторвался от хвоста, взлетел вверх, и… опустился на голову Трофима. Тот от неожиданного нападения заорал, схватился за голову, но кот выскользнул из его рук, прыгнув на крышу, а Фриц, ничего не соображая, в погоне за котом прыгнул на Трофима и с яростью вцепился в его шею, разрывая ее…

Трофима увезли хоронить в деревню, а Фрица застрелили на следующий день, в нескольких километрах от поселка, устроив на него облаву из местных охотников и милиционеров.

В Краснополье долго вспоминали о страшном немецком псе.
- От Божьего суда не уйдешь, - говорил Хоня, рассказывая коту про случившееся с соседом.

Кот внимательно слушал, как будто ничего не знал о происшедшем.

Из переписки.