Надо было врезать ему между ног.

Всё началось с того, что на пустом месте даже горох не растет. Его надо посадить в землю, дождаться всходов, потом плодов, затем приступать к сбору урожая. С талантом то же самое, хотя вроде, он от Бога, сеять не надо, что взойдет, то и будет. А у меня ничего не проклевывалось, хотя пора, возраст немаленький, дочка успела вырасти, внуки скоро появятся. Если написать, сколько мне лет, за голову можно схватиться. Не хочу пугать, не читателей моего откровения, они люди стойкие, выдержат и скажут – в твоем возрасте хотеть раскрытие какого-то там таланта, побойся Бога. Раньше надо было думать об этом. Не хочу пугать себя, поэтому мне всегда двадцать, и я порхаю как бабочка только что появившаяся из кокона. То есть недавно была мумией, сейчас ожила. Жизнь вечна, молодость бесконечна. Мне такая возрастная политика больше нравится.
Было раннее утро, за окном темно, солнце проснется позднее. Я в длинной ситцевой ночной сорочке с рукавами в форме крылышек и цвета дневного неба в хорошую погоду, как всегда, готовила завтрак. Дочку надо накормить, отправить в институт. Она у меня не замужем, о внуках я просто так размечталась, не знаю, когда они появятся. Самой тоже поесть и за работу. Через полчаса завтрак был готов, я крикнула:
- Леся, подъем.
Из спальни вышла заспанная дочка в пижаме, зевая, потягиваясь, прошлепала босыми ногами в туалет, затем в ванную сбрасывать остатки сна тёплой водой под душем. На кухне она появилась уже в махровом халате и пахнущая свежестью. На завтрак у нас каша овсяная, сваренная на молоке, кофе растворимое с бутербродом – хлеб с маслом и сыром. Леся у меня не привередливая, съела всё и скрылась в своей комнате, я принялась убирать со стола и мыть посуду.
- Буду поздно, - донёсся голос дочери из прихожей.
Это означало, обед, ужин можно не готовить. Я тоже вернусь домой поздно, работа такая. Дверь в прихожей хлопнула, Олеся ушла за знаниями в институт. На кухне я уже навела порядок, теперь в душ и дальше жить по расписанию дня. Переодевшись в домашние брюки и футболку, я взяла пылесос, уборку квартиры закончила в двенадцать дня. На обед я сделала бутерброд – хлеб с маслом, колбасой и чай. До начала моего рабочего дня оставалось триста минут.
Мне случайно подвернулись в интернете курсы - Обучаем рисовать карандашом. За первый курс я заплатила две тысячи девятьсот рублей. Для меня эти деньги немаленькие. Вчера я пообщалась в скайпе с преподавателем, очень талантливый молодой человек, мне так показалось. Посмотрела обучающее видео, получила задание – нарисовать кружку и губы. Даже не знаю, справлюсь с ними или нет. На первый взгляд кажется ничего сложного, на второй уже сомнение закрадывается, на третий можно кричать «караул», я это не сделаю никогда.
Я взяла лист ватмана, простой острозаточенный карандаш, резинку и кружку, как предмет для срисовывания, села за работу, набросала очертания будущего рисунка, нанесла тени, чтобы показать объём. Двухмерная кружка на бумаге стала трехмерной и почти реальной. Внешне она вписалась в наш мир длины, высоты и ширины. Результатом я осталась довольна, но потом, вглядевшись в рисунок, поняла, кружка вышла кривая.
- Чёрт! Такое художество ни в одни ворота не лезет! – воскликнула я и запела.
«…Даром преподаватели
Время со мною тратили,
Даром со мною мучился
Самый искусный маг.
Да-да-да!...»
Пою я не ахти как. Не Пугачёва. С губами тоже у меня не получилось. Срисовывала я их со своих, поставив перед собой зеркало. Вышла кривая усмешка. Всё, на сегодня хватит, Рембрандт из меня никакой и на работу пора собираться. С погодой у нас что? Дождь, снег? На календаре декабрь, но осадки могут быть те и другие. Я выглянула в окно, на улице летали белые мухи, градусник на стекле показывал минус пять. В такую погоду подойдет - пуховая куртка из пропитанного силиконом полиэстера с утеплителем (био-пух синтетически), водолазка из вискозы, пуловер не знаю из чего, но тоже в нем нет ничего натурального, брюки, сапоги, шапка вязанная. На работу я обычно добираюсь на маршрутке, сегодня она немного опоздала из-за непогоды. Возле театра уже собирался народ, я прямиком направилась к дверям, постучала. Будущие зрители с любопытством наблюдали за мной, вероятно думая, кто я такая, в смысле, кем работаю в театре. Дверь открыла мне уборщица Даша, женщина средних лет, экономист по образованию. Она попала под сокращение, работу по специальности не нашла, теперь моет полы в театре. Даша вечерняя уборщица, я дневная, но сегодня у меня выходной, поэтому буду только запускать зрителей в театр и рассаживать их по местам. Мне повезло, у меня две работы: билетерши и уборщицы.
- Я думала, мне придется самой запускать зрителей, - встретила меня словами Даша.
Я пожаловалась на то, что из-за снега долго ждала маршрутку и направилась в подсобку, сбросила там с себя куртку, шапку, переобулась в туфли. Сегодня у нас спектакль по пьесе Арбузова «Старомодная комедия». В главной роли прима нашего театра Алла Медведева, жена мэра, её партнер по сцене заслуженный артист России Александр Соловьёв. Спектакль для двух актеров, он врач санатория, она кассирша цирка, приехала на отдых. По сюжету они пожилые люди, но Алла Медведева ещё молодая, её гримируют под даму преклонного возраста, этакую модную интеллигентку и оптимистку. Соловьев по возрасту подходит к своему герою. Можно сказать, он играет самого себя только из далекого прошлого. Время и место действие: прошлый век, шестидесятые годы, Рижское взморье, санаторий.
Говорят, театр начинается с вешалки, а вот и нет, он начинается с дверей, для меня, по крайне мере, это так. Я впустила зрителей, проверив у каждого наличие билета, они ринулись сначала в раздевалку, потом в буфет, им перед спектаклем поесть, попить надо. Зазвенел звонок, предупреждая о скором начале спектакля, все пошли в зал, рассаживаться по местам. Я помогала тем, кто заблудился. Были и такие. Начался спектакль, шум в зале стих.
Спектакль закончился, зрители ушли и мне, можно было собираться домой. Я направилась в подсобку за одеждой, на полпути меня догнал молодой человек с букетом красных роз. От него пахло дорогим парфюмом, и выглядел он с лоском. Под расстегнутой курткой на нём строгий чёрный костюм, белая рубашка и галстук бабочка. Подбородок чисто выбрит, волосы до плеч, красиво уложены. Он высокого роста, плечистый. Парень – загляденья, только цвет лица у него бледный, глаза красные. Простуда его одолела, сделала вывод я. Совсем юным его не назовешь, лет двадцать пять, может и больше.
- Я могу вас попросить? – сказал он.
Голос у него был приятный.
- Чем могу помочь?
- Вы здесь работаете? - Парень меня внимательно рассматривал, от этого мне стало не по себе. Можно подумать, лицо у меня грязное или нос со ртом поменялись местами, поэтому вызвала у него такой интерес.
- Работаю, - ответила я.
- Передайте, пожалуйста, этот букет Алле,
- Какой?
- Медведевой.
Поняла. Передо мной стоит один из поклонников нашей примы.
- От кого? – спросила я, беря букет в шуршащей, нарядной упаковке. Молодой человек молчал, я продолжила. – Что ей передать на словах?
- Она догадается.
Алла находилась в своей гримёрной, искать мне её долго по театру не пришлось. Она уже смыла грим, выглядела молодой, красивой, полной сил жизни. В ней не осталось ни тени от той пожилой особы, которой она была на сцене.
- К вам можно? – спросила я, стоя в дверном проёме.
Дверь в гримерке была распахнута, Алла крутилась возле зеркала, доводя до совершенства свою прекрасную внешность. Я залюбовалась её копной длинных рыжих волос. Даже не представляю, как она их прятала под парик, в котором выходила на сцену.
- Заходите, - сказала она радостным звонким голосом. – Цветы мне?
- Вам. Просили передать.
Алла, улыбаясь, подошла ко мне, взяла букет.
- Мои любимые, - произнесла она, вдыхая аромат цветов. – Обожаю красные розы. От кого они?
- Он сказал, что вы догадаетесь.
Алла резко изменилась в лице, в нём появилась тревога, она направилась к окну, посмотрела в него. Вообще-то, мне можно было уходить, букет вручила, больше здесь делать нечего. Я собралась удалиться из гримерки, но Алла обернулась и сказала:
- Молодой человек, который подарил мне цветы, стоит под окном. Верните ему букет, скажите, чтобы он оставил меня в покое, иначе будет иметь дело с моим мужем.
«Ну и дела!» воскликнула я про себя. Конечно, здесь ничего удивительного нет. Алла красивая, молодая женщина, актриса, у неё естественно есть поклонники. Этот, вероятно, перешёл все границы.
На улице было холоднее, чем днём, я вышла без верхней одежды на секунду, вернуть цветы. Молодой человек тут же подошёл ко мне.
- Не взяла? – спросил он с огорчением. – Этого следовало ожидать. Выбросите их.
- Ваш букет, выбрасывайте его сами, - возмутилась я.
Не знаю, что мне не понравилось. Выбрасывать цветы – кощунство, только мне какое дело до этого. Возможно, сыграла женская солидарность – все мужики одним миром мазаны. И этот здесь ещё стоит… В общем, негодяй он. Но парень не собирался реагировать на моё возмущение, он сказал:
- У меня есть к вам предложение. - Я вопросительно посмотрела на него. - Мне нужна натурщица вашего типа внешности. Я художник. Я вам заплачу.
Неожиданный поворот нашего разговора меня удивил и обрадовал, но не из-за денег, которые он обещал, мне они, конечно, нужны, дочка хотела съездить на каникулах во Вьетнам. Я мечтала побывать в мастерской художника. Долго не раздумывая, я согласилась. Мастерская у него находилась в районе Снеговой пади, мы договорились, что я приду туда послезавтра, после обеда. Днем я мыла полы, вечер свободный, спектакля не было.
- Букет оставьте себе, - сказал он на прощание. – Не хорошо будет, если он окажется на помойке.
Цветы я забрала домой. Дочка назвала меня легкомысленной, когда я рассказала ей о подвернувшейся работе, отругала:
- Ты не знаешь этого парня. Может он не художник, маньяк какой-нибудь. Надругается над тобой и убьет.
Её слова напугали меня, я признала правоту дочки, решила не ездить в мастерскую, но парень ждал меня возле входа в театр. Он сказал:
- Вы говорили, что освободитесь в три часа дня. Я проезжал мимо, решил заехать за вами. Не передумали?
Я насторожилась. Дочка права, парень затеял нехорошее.
- Не помню, чтобы я говорила, когда заканчиваю работу. Мы договаривались, что я буду у вас в мастерской после обеда.
- Признаюсь, я позвонил Звонареву, (главный режиссер театра) узнал, когда вы заканчиваете работу. Я подумал, будет быстрее, если подъеду к театру, заберу вас.
- Сомневаюсь, что нашему главному есть дело до уборщиц.
- Илья Петрович мой хороший знакомый.
- Понятно. Он специально для вас узнал, когда заканчивается мой рабочий день.
- Что в этом такого?
- Ничего. Поехали.
Его знакомство с моим начальством вызвало у меня к нему доверие. Выходило, он не посторонний нашему театру человек, ставший случайно поклонником Аллы Медведевой. Оставалось узнать его имя, а то, собираюсь с ним сотрудничать, как к нему обращаться, не знаю. Эти же мысли пришли в голову парню. Он меня опередил. Пока мы шли к его машине, стоящей на стоянке недалеко от театра, он начал на эту тему разговор.
- Мы позавчера с вами забыли познакомиться. Меня зовут Геворг.
Я удивилась. Имя армянское, но тип лица у моего нового знакомого славянский.
- Мама у меня была русская, я на нее похож, – сказал Геворг, будто прочитал мои мысли.
- Наташа, - немного подумав, добавила. – Наталья Сергеевна.
Я не очень люблю, когда меня называют по имени отчеству, сразу чувствуется немалый груз прожитых лет, Геворг годился мне в сыновья. Пусть сам решает, как меня называть – Наташа, или Наталья Сергеевна. Мы подошли к Ленд Крузеру темно-синего цвета. В машинах я разбираюсь слабо, марку её определила, потому что она написана на лобовом стекле. В ‘этом весь секрет.
Геворг предложил сесть мне на пассажирское место возле водителя. Мы, вырулив на Светланскую, медленно поехали по ней, в центре города большие скорости запрещены, всё должно быть чинно, спокойно и транспорту тоже нельзя нарушать порядок. Свернули на Океанский проспект, Геворг добавил газа, машина поехала быстрее. Но и здесь тоже нельзя было развить первую космическую, на дороге много машин, легко можно врезаться в капот впереди едущей. Проехали Некрасовский путепровод, свернули на Снеговую. Геворг прав, своим ходом я бы добиралась дольше.
Мастерская Геворга находилась в небоскребе из двадцати этажей, мы поднялись на девятый, вошли в квартиру студийного типа. Первое, что я увидела, были картины, они висели на стенах, лежали стопами на полу. Пахло скипидаром.
- Снимайте куртку, проходите. В ванной можно помыть руки, - Геворг превратился в гостеприимного хозяина. - По чашечки кофе и за работу?
- Не откажусь от кофе, - сказала я, вешая куртку на вешалку. Геворг меня опередил, он уже снял верхнюю одежду, а я всё не могла оторвать взгляд от картин, поэтому замешкалась. – Где у вас ванная?
Он показал на дверь, находящуюся рядом с вешалкой, а я её не заметила. Пока я мыла руки, Геворг хозяйничал на кухне. В студии было отведено место для неё. Оно смотрелось уютно по-домашнему. Вдоль стены стояла кухонная мебель, недешёвая, печка, холодильник, круглый обеденный стол со стульями. На окне занавески. Другая мебель в студии тоже была – это диван, кресло, ещё шифоньер.
Аромат кофе уже перебил неприятный запах скипидара. Геворг ставил кружки на стол, я рассматривала картины. Не знаю, нравились они мне, или нет. Я понимала, картины написаны талантливо, но то, что Геворг изобразил на них, меня пугало. Это огромные насекомые, у которых вместе с многочисленными лапками были ещё руки. То есть Геворг изобразил мутантов. Я задумалась: кто в кого мутировал, человек в насекомое, или наоборот. Картина будущего мира – мы под воздействием повышенной радиации теряем человеческий облик, становимся похожими на насекомых? Или насекомые эволюционируют, и на земле появляется новая раса людей? Были ещё картины с упырями. Возле картины голой рыжеволосой наезднице, сидящей на плечах дьявола, я затормозила надолго. Лицо наездницы мне было знакомо.
- Нравится? – поинтересовался Геворг, направляясь ко мне.
Я, пожав плечами, тоже поинтересовалась
- Это Алла Медведева?
- Да. Из-за этой картины мы поссорились. Я приходил мириться.
- Я бы тоже не осталась в восторге на её месте.
- Почему? – Геворг улыбался.
- Голая и на Дьяволе.
- Мы поссорились не из-за этого. Картина попала на выставку, а я обещал Алле никому её не показывать. Отгрузкой полотен занимался мой компаньон, я не знал, что он забрал «Наездницу». Теперь она снова в мастерской. Мне жаль, что так получилось.
- Я вам зачем? То есть, кого вы с меня будете писать? - Этот вопрос я должна была задать сразу, когда Геворг предложил мне позировать, но он пришёл мне в голову только сейчас.
- Не волнуйтесь, обнажённую я вас изображать не буду.
«Слава тебе Господе!» Я едва заметно улыбнулась, продолжила рассматривать картину.
- Скоро придет девушка, она поможет вам переодеться. Я буду с вас писать Морену.
- Кто она такая?
- В древнеславянских мифах богиня Зимы и Смерти.
- Баба с косой?
Всё верно, я только на неё похожа. Что я хотела? Мне давно не двадцать, Афродиту с меня не напишешь.
- Я буду с вас писать богиню.
Разговаривать на эту тему мне больше не хотелось, честно, не возражала бы, чтобы Геворг писал с меня женщину с косой. Я сказала:
- Давайте пить кофе, а то он остынет. Чертовски вкусно пахнет.
Девушка, о которой говорил Геворг, пришла очень скоро, мы не успели ещё допить кофе. Она принесла красивое вечернее платье, декоративную косметику. Никогда не думала, что Морена должна поражать всех своей красотой. По мне она – страшная, безобразная старуха в длинном балахоне с капюшоном, скрывающим её лицо и из-под которого выбились пряди седых волос. Геворг занялся декорацией кресла под трон, Морена должна была сидеть на нём по его замыслу сюжета картины. Я ушла в ванную переодевать платье, когда вернулась, Геворг, одобрительно на меня посмотрев, сказал:
- То, что надо, Стелла.
Стеллой звали девушку. Она начесала мне волосы, сделала пышную прическу, украсив её диадемой, и перешла к макияжу. Мои ресницы её не устроили, она наклеила искусственные, положила тени на веки, жидкой пудрой замазала кожу, нанесла румяна. С губами она долго возилась, сделала контур красным карандашом, покрасила яркой помадой. В мастерской не хватало зеркала, оно висело только в ванной комнате, и я не видела работу Стеллы. Представляла, что буду похожа на гота. Девушка, закончив колдовать над моей внешностью, сказала:
- Я всё. Могу идти?
- Иди, дальше сам справлюсь, - ответил Геворг, рассматривая меня придирчиво, по его лицу я не могла понять, доволен он результатом или нет. Мне не терпелось взглянуть на себя. Я спросила:
- Можно, в ванную? Я быстро.
Геворг дал мне молчаливое согласие.
- Вай! – восхитилась я, увидев себя в зеркале. Такой красоткой, как сейчас, я не была даже в молодые годы.
Трон для Морены был готов. Геворг, посадив меня на него, дал в одну руку серп, в другую череп. Я испугалась.
– Ненастоящий, - успокоил он.
Косы не было, вопреки моему ожиданию. Возле трона лежали черепа и стояли в позе попрошаек упыри - куклы из папье-маше. Красной краской у них была нарисована кровь, вытекающая из ртов. Геворг сфотографировал на смартфон меня на троне вместе со всем окружением.
- Примерно так будет выглядеть картина, - сказал он, показывая фотографию мне на экране телефона. – Теперь за дело.
Геворг отвёз меня домой в одиннадцатом часу ночи. Моя работа у него продолжалась месяц, была ежедневной. В театре взяла отпуск, который положен уборщице, приходила на работу только к началу спектакля, запускать зрителей. Стартовали новогодние каникулы, спектакли шли каждый день. За месяц я очень устала, но получила большое удовольствие, мне нравилось изображать Морену. Стелла помогала мне перевоплощаться в неё. Без этой девушки-гримерши сама бы не смогла. В повседневной жизни я крашу только губы и без обводки. Геворг платил мне хорошие деньги за сеанс, набралась не малая сума и я приобрела на лето дочке путевку во Вьетнам. С Геворгом я подружилась, мы общались как старые добрые друзья. Моё обучение рисованию простым карандашом заметно прогрессировало, преподаватель меня хвалил. Я выполняла задания в свободное время, даже ночью могла рисовать.
Сегодня был последний день моего посещения мастерской Геворга. Переодевшись в Морену, я, наконец-то, сама научилась наносить себе грим и делать пышную прическу, села на трон в привычной уже позе, держа в одной руке череп, в другую серп. Геворг встал за мольберт, бросая на меня быстрые взгляды, приступил к работе. По мне картина готова, а он всё находил несовершенства, исправлял их. Сегодня в театре спектакля не было, я могла не спешить на работу. Уже стемнело, мы устали, Геворг предложил закончить сеанс. Дальше он будет работать над картиной без меня. Я направилась в ванную переодеваться, смывать макияж, он остановил меня, взяв за руку. Он был близко, я чувствовала его дыхание.
- Останься, - прошептал он мне в ухо. – Пусть эта ночь будет нашей. Ты же этого хочешь?
Чёрт, я не помню, когда была в последний раз в близких отношениях с мужчиной, кажется при царе Горохе. Дочкин отец бросил меня сразу после её рождения, и все эти годы мне было не до секса и личной жизни. Приходилось вкалывать на двух работах, чтобы содержать себя и дочку, платить за её образование.
Мне нужно было врезать ему между ног коленом и бежать из мастерской, пока он корежился от боли, а я стояла как безумная и таяла от его прикосновения, возбуждаясь и страстно желая близости. У Геворга были жёсткие настойчивые губы, я отвечала на его поцелуи. Он расстегивал мне на спине платья молнию, я возилась с пуговицы на его рубашке, одновременно мы продвигались к дивану, завершили раздевание на нем и тут же занялись любовью. Он только что кончил, но слезать с меня не собирался, смотрел в упор, белки глаз у него налились кровью, как тогда, когда мы познакомились в театре, потом краснота их спала, и я её не видела до сегодняшнего дня. Мне сделалось страшно до жути. Геворг раздвинул губы, обнажив зубы, я увидела два ослепительно белых клыка. Из глотки у него с рычанием вырвалось:
- Я хотел испить твоей крови, как только увидел тебя. - Он придавил ладонями мне руки к дивану, ноги зажал коленями, Сопротивляться я не могла. – Представляешь, как я ждал этого часа?
Я плюнула ему в морду. Он впился клыками в мою шею, прокусив артерию, сосал из нее кровь. Я стонала и умоляла его остановиться. Жизнь секунда за секундой покидала меня. Я умерла. Кровопийца, одев моё остывающее тело в одежду, в которой я пришла, отвёз его в городской парк, посадил на скамейку так, будто я на ней умерла. Вероятно, я шла, почувствовала себя нехорошо, села на скамейку и тут моя жизнь закончилась. Геворг, вызвав по смартфону полицию, скорую и уехал.
Прощание со мной проходило в театре, будто в последний путь провожают актрису, а не простую уборщицу. Я была тронута этим до глубины души. Кстати, только она от меня осталась, парила над телом, лежащим в гробу. Но хоронить меня поехала только дочка, в сопровождение двух мужчин из ритуальных услуг. Они погрузили гроб с моим телом в автобус. Служителям Мельпомены было некогда ехать на кладбище, у них репетиция, они и так много сделали для меня – купили венки. А Даша мыла полы за себя и за меня, тоже не могла оставить работу. На второй работе билетерши меня заменила секретарша главного режиссера.
На кладбище Леся плакала, уговаривала меня проснуться, моя душа, как могла, успокаивала дочку. Гроб с моим телом мужчины накрыли крышкой, опустили его на дно ямы и тут же забросали мёрзлой землёй. Когда могила бала закопана, на неё установили памятник, возле него венки с черными лентами и надписями – «спи моя дорогая мамочка спокойно», «от коллег» и «от главного режиссёра театра Звонарёва».
Алла Медведева дала следователю показания, она догадалась, кто это сделал со мной. Геворг был в розыске. Через сорок дней после моей смерти он пришёл ночью на кладбище с лопатой. Раскопав мою могилу, достал тело из гроба, вытащил его наверх, положил на прошлогоднюю сухую листву. Последние дни февраля выпали тёплые, снег на кладбище почти растаял. Я сделала вздох, выдох и начала дышать ровно, спокойно, открыв глаза, увидела ветки деревьев, сквозь них - звёздное небо. Это было великолепное зрелище, достойно преклонения, ибо к вечности иначе нельзя относиться. Я любовалась им недолго, поднялась с земли, как ни в чём не бывала, будто бы только что не была мёртвой и не лежала в гробу.
- Я живая? – спросила у Геворга, наблюдая, как моя душа улетает в небо.
- Теперь ты бессмертна. Мертвые никогда не умирают.
Меня нисколько не напугал его такой ответ, потому что я стала другой, иначе воспринимала мир. Геворг снова взялся за лопату, теперь чтобы закапать могилу. Он сделал всё так, будто её не раскапывали и я по-прежнему нахожусь в гробу. Я ему помогала. Мы уехали на машине Геворга в мастерскую, утром покинули город навсегда. Картины, в том числе и ту, где я изображена в образе Морены, взяли с собой.
Геворг продал их через интернет, деньги у нас были, и они творили чудеса. Мы купили себе паспорта, сменили имена – потому что Геворг в розыске, а я по все документам числюсь мёртвой. Внешне, после воскрешение, я изменилась, никто бы во мне не признал прежнею Наташу. Я помолодела, выглядела на двадцать лет. Кожа стала бледной, бескровной. Мне приходится наносить на неё толстый слой пудры цвета загара, чтобы придать ей хотя бы немного живой вид. Поселились мы в Первопрестольной в съёмной квартире, используя её одновременно и как мастерскую. Геворг много работает – пишет картины, по-прежнему в стиле мрачной готики. Я тоже взялась за кисть, картины у меня выходят не хуже, чем у него и так же пользуются большим спросом у покупателей. Любят толстосумы украшать мрачными картинами свои огромные дома.
По ночам мы выходим на улицу, ловить котов, кошек и пить из них кровь. Без этого нельзя, мы всё-таки вампиры, кровь для нас эликсир жизни. Охотимся мы поодиночке, Геворг идет направо, я налево. У меня есть на примете один подвал в жилом доме, где собираются бродячие коты и кошки. Сейчас я направилась туда, дверь открыта, я вошла, и сразу начался кошачьи крик, они чувствуют беду, моё появление в их царстве им ничего хорошего не обещает. В подвале темно, но я отлично вижу. Эту способность я приобрела, когда Геворг вытащил меня из могилы. Кошки и коты набросились с визгом на меня, цепляясь когтями в ноги, руки. Мне не больно, покойники к боли не чувствительны. Я, разбросав мяукающую свору в разные стороны, схватила с полу кошку или кота. Мне это не важно, пусть будет кошка. Но ей не повезло, оказавшись возле моих ног. Она жалобно пищала у меня в руках, пытаясь вырваться, но ей не удавалось, ни за что не отпущу добычу. Я выбежала с кошкой на улицу, за углом дома свернула ей шею, и с жадностью выпила её кровь, отбросив труп в сторону, вытерла испачканный рот рукавом куртки и пошла домой. Геворга ещё не было, он пришёл позже, тоже сытый кошачьей кровью.
Я обречена на такую жизнь вечно, но во мне осталось много от человека, меня гложет тоска по дочке. Недавно мне удалось найти её страничку в социальных сетях, она выкладывает туда фотографии, и я могу по ним следить за её жизнью. Не так давно она вышла замуж и уже ждет ребёнка. В последнем посте Леся написала:
«Если родится девочка, я назову её именем моей мамы Наташа, которая умерла пять лет назад».
Если бы я могла плакать, затопила всю мастерскую слезами. Но вампиры не плачут, поэтому, читая этот дочкин пост, я вою как волчица, у которой отняли детенышей.