Повесть "Чужие мои дети, 9 часть

9 ЧАСТЬ

Новогодние праздники выпотрошили содержимое магазинов, а также кошельки граждан, основательно. В том числе и наши с Пашкой! Лихорадка, наконец, улеглась, и жизнь постепенно возвращалась в свою привычную колею.
Начало нового года всегда воспринималось мною болезненно. Казалось, что-то важное ушло из жизни безвозвратно, и от этих мыслей становилось грустно. Там, за невидимой чертой Новогодья, за крутым поворотом, за недосягаемым для взгляда горизонтом, из памяти исчезали события и даты, беды и радости, свершения и потери. Где-то там оставалась целая жизнь длинною в триста шестьдесят пять дней.

В первые дни января я становилась вялой и апатичной, угрюмой и неприкаянной. Пашка от меня не отставал - целыми днями валялся на диване перед телевизором или читал книгу.
Новый год мы отмечали вдвоём, накануне в графике ему поставили дежурство, поэтому тридцать первого декабря он отсыпался.
Лепить пельмени, готовить любимое «оливье» и «рыбу под шубой» мне пришлось одной. К вечеру я так умоталась, что уже не хотела ни Нового года, ни праздничного салюта, вообще ничего. Мною владело только одно желание – лечь и уснуть.

По-моему, Новый год – это праздник, противоречащий человеческой природе. Не понимаю, как можно пить, есть и веселиться глубокой ночью, когда организм бунтует и сопротивляется, призывая ко сну?
А ещё, нелюбовь к Новому году берёт своё начало в далёком детстве…
Припоминаю, как родители брали меня и брата (он младше на два года) в гости и, оставив в детской комнате с хозяйскими малознакомыми детьми, предавались веселью до утра.
Там же, в детской, нам накрывали праздничный стол, считая, что этого вполне достаточно для того, чтобы почувствовать себя счастливыми.
- А почему вы так плохо кушали? – заглядывая в комнату, весёлым голосом спрашивала чья-нибудь заботливая мама.
- А почему вы не играете? Ещё не познакомились? – спрашивал какой-нибудь незнакомый дядя. – Ну, давайте уже – играйте!
Как будто играть можно по чьему-то приказу, а не по велению сердца. Каждый ребёнок знает: игра – дело серьёзное, душевное.

Но кульминацией новогодних детских страданий становилось раннее утро (или глубокая ночь?) когда нас с братом, уснувших в чужой кровати, а то и на полу, сонных и недовольных тащили домой по заснеженным улицам села.
Братишке в данном случае везло намного больше, чем мне – его нёс на руках отец, а мне, как более «взрослой», приходилось шагать самой.
Снег под ногами похрустывал - «хрум-хрум», мороз забирался под тонкое зимнее пальтишко, леденил пальцы рук, прикасался к щекам стужей; глаза закрывались сами собой – «спать, спать, спать»…
Нет, я не осуждаю родителей - они были молодцы, и им хотелось праздника!
И чтобы на столе – холодец с горчицей; салат из чёрной редьки, заправленный пахучим растительным маслом; жареный гусь, истекающий жиром и источающий аппетитный запах яблок; и чтобы в стеклянном графине – вишнёвый компот; и солёные помидоры; и бенгальские огни; и «Голубой огонёк» по телевизору; и песни в исполнении Майи Кристалинской или Марка Бернеса на виниловой пластинке…
Ой, совсем далеко улетела! На часах - почти шесть вечера, нужно поторопиться: будить Пашку, привести себя в порядок, накрыть стол, поздравить Зою Ивановну…
…
В подъезде пахнет специями и пловом – семья Ахмеда готовится к встрече Нового года по-своему, по-восточному. Откуда-то справа доносится волнующий аромат мандаринов.
Прижимаюсь ухом к двери соседки – полнейшая тишина. Неужели Зои Ивановны нет дома? Может быть, ушла справлять праздник к такой же одинокой, как она сама, подружке?
Нерешительно давлю на кнопку звонка и тут же слышу, как Артемон, повизгивая от нетерпения, царапает лапами дверь.
- Артемоша, открывай, я тебе подарок принесла!.. Хозяйка дома или вы с Лёвкой вдвоём?

Щёлкает дверной замок; на пороге, словно большая летучая мышь, в накинутой на плечи вязаной шали, появляется Зоя Ивановна.
- Входи, Юлька.
В квартире – полумрак и тишина, лишь в зале подмигивает голубым оком экран включённого телевизора.
- Зоя Ивановна, вы, случайно, не заболели?
Бабка щёлкает выключателем, щурится от света:
- Хандра что-то напала… Ты знаешь, не люблю я Новый год.
- Да?! Значит, я попала по адресу!
- Почему это?
- Потому что я тоже Новый год не люблю!
- Правда? – слабая улыбка появляется на грустном лице старушки. – Тогда проходи, я чайник поставлю.
…
Мы сидим с Зоей Ивановной на кухне, не зажигая света, да, собственно, свет нам особо и не нужен…
В доме напротив, практически в каждом окне, мигают разноцветьем ёлочные гирлянды; возле подъезда слышатся весёлые подвыпившие голоса; где-то неподалёку ревёт сирена то ли милиции, то ли Скорой помощи.
Чайник, наконец, подаёт свой голос – тонкий, нежный, негромкий, словно боится кого-то или что-то спугнуть.
- Пашка твой дома?
- Дома, в душе моется, после смены весь день отдыхал… Зоя Ивановна, может быть, к нам придёте? Посидим, шампанского выпьем.
- Ещё чего! Может быть, часок телевизор посмотрю – и на боковую. Мне компания Артемона и Лёвки – в самый раз будет.
При этих словах хозяйки Артемон поднимает одно ухо (обо мне ли речь?) и вновь продолжает нехитрое занятие – обгладывание косточки. Лёвке от меня тоже досталось праздничное угощение – хвост мороженной, пойманной в соседнем супермаркете, щуки.
- Зоя Ивановна, я долго не могла выбрать вам подарок, и вот… Не знаю, понравится ли… В общем, с наступающим вас!
Я кладу на стол хрустящий пакет, перевязанный алой лентой.
- Ну что ты удумала, в самом деле? Зачем тратилась? – ворчит Зоя Ивановна, но я чувствую, что старушке приятно.

Становясь взрослее и мудрее, начинаешь понимать, что дарить подарки намного приятнее, чем получать. Видеть радость на лице одариваемого – истинное удовольствие!
Мне вспомнилась любимая, ныне покойная бабушка, которая на свою крохотную пенсию умудрялась покупать для меня сладости и подарки.
Между мной и бабушкой существовала какая-то мистическая, необыкновенная, удивительная связь! Такого взаимопонимания с родителями всё-таки не было. Я до сих пор теряюсь в догадках: почему так? Ведь они, родители, любили не меньше, чем бабушка. Может быть, всё дело в том, что родители помогают нам стать взрослыми, а бабушки надолго оставляют в детстве, всю жизнь опекают, как маленьких? Рядом с бабушками мы имеем возможность долго-долго оставаться детьми.
Бабушка никогда не скажет: «Ты уже взрослый, одевайся сам!» Она поможет и одеться, и обуться. Родители, напротив, постоянно куда-то спешат: вверх по карьерной лестнице, в магазин, к друзьям… Только и слышишь от них с детства: «Ты уже большой, всё делай сам!.. Пора взрослеть, пора становиться умнее». И только бабушкам спешить некуда.
…
- Юлька, ты уснула, что ли? Тебе чай зелёный или чёрный?
- Да, задумалась что-то… Мне чёрный, пожалуйста.
Зоя Ивановна налила чаю; разрезав ленточку, зашуршала пакетом, извлекая подарок.
- Где же ты такую красоту купила? – Старушка заулыбалась.
Не скрою, мне пришлось объехать несколько книжных магазинов города, чтобы найти прекрасно иллюстрированное издание книги «История Петербурга». Кроме книги, в пакете лежали мягкие шерстяные носки ручной вязки.
Взгляд старушки увлажнился, посветлел:
- Спасибо, дорогая… У меня тоже есть для тебя подарок, я сейчас…
Зоя Ивановна ненадолго вышла, оставив меня один на один со своими размышлениями: как всё-таки нелепо ждать чуда только раз в году, в Новогоднюю ночь! А ведь самое настоящее чудо – это когда ты кому-то нужен…

- Гляди, Юлька, это тебе подарок. С наступающим! – Зоя Ивановна держала в руках небольшую коробочку.
- Что это?
- А ты открой, погляди… Нет, подожди, сейчас свет включу, а то в потёмках ничего не разглядишь.
Щёлкнул выключатель...
- Ничего себе! Эта красота – мне?
- Тебе, милая, тебе… Кольцо золотое, высшей пробы, не сомневайся. А камешек – изумруд.
- Но, Зоя Ивановна…
- Никаких «но»! – категорично воскликнула старушка. – Этот подарок – от чистого сердца. Бери, и не сомневайся! Доставь бабке радость…

Я осторожно извлекла кольцо из коробочки и поднесла к глазам: яркая капля изумруда преломлялась на свету, играла бликами; в самой глубине колечка плескался таинственный свет. Настоящий изумруд я видела впервые в жизни.
- Боже, какая красота!
- Рада, что понравилось… Пусть это колечко останется в память обо мне.
- Спасибо!
- На здоровье… Ну-ка, примерь.
Я надела кольцо на безымянный палец, оно оказалось не по размеру – слишком велико.
- Юлька, ты не расстраивайся… Знаешь что? На проспекте Мира есть хороший ломбард, там ювелир тебе колечко по размеру раскатает, подгонит как надо.
- Хорошо, Зоя Ивановна.
- Ну, вот и славно! Пусть колечко принесёт тебе удачу.
…
Аппетитный запах наваристого борща плыл по детдомовскому коридору так зримо, что текли слюнки.
Мальчишки, расталкивая девочек, бежали впереди всех, как будто самые изголодавшиеся. Старшие дети врывались в столовую ураганом, сметающим всё на своём пути; младшие, под присмотром педагогов, стекались маленькими тихими ручейками.
- А ну, брысь с дороги, мелкотня!
- Сам ты мелкотня. Дулак!
- Тише, спокойнее! Все успеете на обед, - увещевали педагоги, но их голоса тонули в общем невообразимом гвалте, как тонет капля дождя в разлившейся на дороге луже.
- Ура! Сегодня борщ! – Радуется Димка.
- Фу, ненавижу борщ, лучше бы дали лапшу, - возмущается Сашка.
И тут братья не совпадают!
Аромат борща колышется над нашими головами, тускнеет, истончается, смешивается с десятками других запахов, привнесённых в столовую.
Аппетит заразителен!
- А можно добавки?
- Можно.
Стук нескольких десятков алюминиевых ложек, словно барабанная дробь, разносится по столовой.
Яркое зимнее солнце добавляет красок в общую картину: жёлтые лужи растекаются по паркету, кляксами стекают по стенам, пляшут на столовых приборах, красно-оранжевыми бликами отражаются в тарелках с борщом.
Каждый принимает пищу по-своему: Гуля ест интеллигентно, не торопясь; Наденька осторожно и долго дует на ложку; Митька торопится и отхлёбывает суп шумными глотками; Мишка постоянно озирается по сторонам; Лена вылавливает из тарелки лук и откладывает в сторону с брезгливым выражением лица.

Незнакомая девочка сидит рядом со мной и единственная среди всех ничего не ест.
Глядя на неё, вспоминается сказка «Варвара краса, длинная коса».
Солнечный луч имеет неосторожность запутаться в длинных её волосах, создавая вокруг головы удивительный сияющий нимб. Серо-зелёные озёра глаз, нежно-розовая кожа лица, по-весеннему яркие веснушки на носу и щеках… Я искренне любуюсь девочкой!
Рыжие, с медным отливом волосы, собраны в толстую, едва ли не с руку толщиной, длинную косу, но заплетены как-то неловко, небрежно, словно бы второпях.
«Варвара-краса» невидяще смотрит в солнечное окно, никоим образом не интересуясь происходящим: ни суетой, царящей вокруг, ни супом в собственной тарелке, ни соседками по столу.
Девочка здесь как будто чужая…

Моё сердце предательски ёкает:
- Почему ты ничего не ешь? Не вкусно?
«Варвара-краса» продолжает бесстрастно смотреть в окно.
Я осторожно дотрагиваюсь до плеча:
- Как тебя зовут?
От моего прикосновения девочка вздрагивает так сильно, что я сама пугаюсь.
Смотрит на меня долгим-долгим взглядом, нехотя разжимает губы:
- Меня зовут Полина.
Как же ей подходит это имя! «Полина» означает «солнечная».
Девочка вдруг заговорила:
- Новый год мои родители отмечали у знакомых на даче, у дяди Серёжи и тёти Светы. Я осталась дома с бабушкой. Бабушка старенькая…
Голос девочки шелестит, словно песок в дюнах, словно ветерок – в кроне дерева, поэтому мне приходится наклониться, чтобы лучше слышать.
Полина произносит слова так, словно они, слова, не имеют к ней ни малейшего отношения. Девочки, сидящие с Полиной за одним столом, отворачивают лица, словно страшась или не желая слышать то, что могут услышать. У каждой из них – своя беда, своя непоправимая утрата…

Поля напоминает яркую бабочку, случайно залетевшую в окно теплицы: здесь жарко и душно, и хочется на свободу, но выбраться отсюда не так-то просто. Бабочке предстоит долго биться о стёкла, прежде чем она найдёт путь к свободе или пока не обломает яркие крылья и не погибнет…
Об алюминиевые подносы звенят тарелки и стаканы – дежурные убирают грязную посуду; столовая пустеет.
Полина находит на столе кусочек хлебного мякиша, накрывает его указательным пальчиком, задумчиво катает по столу туда-сюда.
- Когда родители возвращались в город, в их машину врезался Камаз… А мы с бабушкой об этом ничего не знали, мы смотрели телевизор… А потом в дверь позвонили, и бабушка сказала, что это, наверное, соседка пришла…

Серо-зелёные озёра глаз переполняются влагой, готовой вот-вот выйти из берегов; нижняя губа мелко подрагивает; голос предательски дрожит.
Я накрываю своей ладонью узкую, с длинными пальчиками, ладонь Полины. Получается своеобразный бутерброд: сверху – моя рука, под моей – ладонь девочки, а в самом низу – хлебный мякиш.
- Полина…
- Подождите, я почти всё рассказала… Когда в прихожей закричала бабушка, я выбежала и увидела её лежащей на полу. Незнакомая тётя сказала «звоните в скорую», а дядя милиционер сказал «поздно»… Меня в Детский дом привезли вчера, и я здесь ещё никого не знаю.

Полина осторожно высвобождает ладошку из-под моей, отодвигается, словно боясь уколоться. Солнце в окне сместилось немного вправо, и солнечный нимб над головой Полины померк. Мне хотелось сказать девочке самые нужные, искренние слова, но я не смогла найти ничего подходящего, кроме тех, что сами вырвались наружу:
- Ты знаешь, а у нас с мужем не получается родить детей…
- У вас ещё будут дети, – тихо сказала Полина, и столько тепла прозвучало в голосе, что я неожиданно расплакалась. Мне было ужасно неловко лить слёзы в присутствии кухонных работников и девочки, с которой была едва знакома, но поделать с собой ничего не могла…
Я выплакивала горе, с которым не могла смириться душа: трагедию Полины, нашу с Павлом бездетность, осознание человеческой беспомощности перед превратностями Судьбы.
Сможет ли девочка сохранить, сберечь тот свет души, что дан ей при рождении, сможет ли не сломаться и выстоять?
Непременно должна! Потому что имя Полина означает «солнечная».
…
К вечеру разыгралась метель.
Ветер швырял под ноги прохожих снежную позёмку, кидал в лицо пригоршни колючего снега. Шквалистые порывы то пригибали прохожих к земле, то заставляли ускорять шаг; ветер раздувал рекламные растяжки, словно паруса - во время шторма; раскачивал фонари.
Маршрутка гостеприимно приняла меня в свои душные влажные объятия.
Я устало плюхнулась на освободившееся кресло и, убаюканная теплом и мыслью о том, что скоро буду дома, задремала… И чуть было не проспала свою остановку!

Сквозь снежную пелену роящегося снега в тёмном окне кухни едва различаю неподвижную тень – это Пашка дожидается меня с работы.
- Боялся, что в пробке застрянешь. – Он заботливо смахнул с моей шапки и воротника мокрый снег. – Заходи, Снегурочка. Пельмени будешь?
- Разве Снегурочки едят пельмени?
- Голодные - едят! Особенно, если их приготовил Дедушка Мороз.
- Дедушка добрый… А с чем пельмени?
- Сам ещё не пробовал, но могу выдвинуть предположение - с мясом.
- Ты мне лучше валерьянки накапай, с полстакана.
Пашка вздохнул:
- Что, опять?.. Юлька, сколько раз тебя просил: ищи другую работу. Нет больше сил смотреть на твои мучения!

Рядом с Пашкой тепло, уютно и надёжно. Возле него можно греться, словно у деревенской печки, потому что даже в лютый мороз руки и ноги у Пашки горячие.
С таким рядом - не пропадёшь! Голодного – накормит, замёрзшего – обогреет, грустного – развеселит. Мне иногда кажется, что вместо крови у Пашки течёт раскалённая магма…
Пашка вдруг отложил вилку в сторону, прислушался:
- Юлька, ты что-нибудь слышишь?
- Нет, а что?
- Кажется, за дверью кто-то скребётся.
Я прислушалась:
- Тебе показалось.
Мой Пашка – из породы тех, кто верит только своим глазам, ушам и умозаключениям, и если он составил мнение о предмете, событии или о каком-то человеке, переубедить и поменять мнение будет очень сложно, а если говорить точнее - практически невозможно.

Пашка сноровисто, несмотря на высокий рост и приличный вес, выскочил из-за стола и рванул к двери; через минуту послышался его встревоженный голос:
- Юль, иди сюда!
Не зная, что и думать, выскочила в подъезд, встретившись с испуганным взглядом мужа… Пашка склонился над человеком, скорчившимся на бетонном полу. На мужчине - тонкий трикотажный джемпер, всё - в грязно-бурых пятнах и потёках. Кровь?
Серые, чуть темнее джемпера, брюки, чёрные носки… Какая-либо обувь на ногах отсутствует вовсе.
Крупными, заляпанными кровью руками, мужчина обнимает колени, склонив на них голову. Голова рассечена, и волосы, пропитавшись кровью, спутались, стали похожи на сваляную шерсть.
Незнакомца сотрясала крупная дрожь…
- Юлька, тащи одеяло, горячую воду! Нет, звони сначала в «Скорую»!
- Хорошо!
Я вынесла одеяло, тапочки и стакан горячего чая.
- Мужчина, вы можете говорить? Как вас зовут?
Незнакомец поднял голову, взглянул на Пашку… Его лицо напоминало маску из фильма ужасов: глаза заплыли, левую щёку разбороздил неровный шрам; всё лицо – сплошной багровый синяк. Пострадавший пытался что-то сказать, но распухшие губы не слушались, и глухой булькающий звук вырывался из его груди.
Скорая помощь подоспела примерно через час – попала в пробку и в снежный плен, но этого времени Пашке хватило на то, чтобы немного прояснить ситуацию…

Виктор, так звали мужчину, в этот день получил приличную сумму денег. На радостях решил зайти в магазин, чтобы купить даме сердца угощение: балык, дорогой коньяк, коробку конфет, баночку икры. Вероятнее всего, там, в супермаркете, его и взяли на прицел гопники. Мужчина хорошо одет, покупает дорогие продукты, в руках – кожаный дипломат, отчего не поживиться? Такую удачу упускать нельзя!
Недалеко от дома возлюбленной Виктора раздели, выгребли все деньги, отобрали портфель и жестоко избили.
Придя в себя, мужчина кое-как дополз до ближайшего подъезда, и чуть было не замёрз, но всё-таки попал в спасительное тепло подъезда, благодаря «доброй» тётке.
- Ах, ты свинья подзаборная! – Воскликнула та, увидев ползущего на четвереньках мужчину. - Никакого спасу от вас, алкоголики проклятые, нету!
Виктор привалился боком к батарее и потерял сознание…
…
Какая огромная пропасть лежит между менталитетом деревенским и менталитетом городским! В нашем селе никогда не пройдут мимо упавшего забулдыги или старика (а вдруг прихватило сердце и есть шанс спасти человека?) не оставят замерзать на улице, не перешагнут равнодушно, словно через бревно. Равнодушие – бич современного мегаполиса? Или просто не повезло конкретному человеку?..
Виктор появится у нас в гостях месяца через полтора, с бутылкой дорогого вина и коробкой конфет. Он оставит Пашке свою визитку: «Виктор Селезнёв, адвокат».
- Ребята, спасибо вам! Если бы не вы… Обращайтесь, если будет нужда.
Мы поблагодарили Виктора, но, к счастью, ни разу не воспользовались его предложением…

Кто знает, где он находится – предел человеческой алчности и зависти? Где та черта, перешагнув которую человек перестаёт быть Человеком? Где та межа, граница, точка невозврата, преодолев которую однажды, остановиться уже невозможно? Безнаказанность даёт право таким «нечеловекам» творить новые злодеяния и беззакония.
Ответит ли зло за свои поступки? Восторжествует ли справедливость?

(продолжение следует)