Баба Вася, сундук и Шельма

Большой сундук, что стоит за печкой-голландкой, каким-то странным образом перекочевал из сказки про Кощея Бессмертного в избу к бабе Васе. На самом деле, бабушку зовут Василиса Петровна, но Таська с Олькой (две любимые бабкины внучки) называют её так же, как остальные – бабой Васей.
Таська с Олькой давно бы открыли сундук, да бабка бдит: ключ, подвешенный на замусоленный шнурок, висит на гвоздике в серванте, в самом верху. И что там, в сундуке, неизвестно, но очень хочется узнать!
- Таська, Олька, даже думать не могите! – бабка грозит внучкам длинным, пожелтевшим то ли от времени, то ли от солнца, пальцем в такт ходикам с гирьками. Получается что-то вроде: «Тась-ка, тик-так, Оль-ка, тик-так, не-мо-ги-те!»
Да, бабка бдит…
Скоро бабушка уйдёт на вечернюю дойку, Олька позовёт сестру Таисию, или проще говоря, Таську, они придвинут тяжёлый табурет к серванту и достанут, наконец, заветный ключ. А уж там, в сундуке, богатства – видимо-невидимо! Может леденцы, может петушки на палочке, а может серебро да злато, как в сказке.
Олька старше Таськи и это даёт ей явные преимущества перед сестрой: Олька первая измеряет глубину лужи, первая переходит вброд стремительную речку и первой взлетает на забор, опасаясь гусиного клюва. Сначала Олька специально дразнит гусака, а потом, сидя на заборе, словно растрёпанный воробышек, кричит оттуда сестрёнке – «беги!»

… Олька, встав на цыпочки, дотянулась до вожделенного ключа. Озираясь по сторонам, вставила его в замочную скважину и дважды повернула. Ключ скрипнул по-стариковски, дужка замка щёлкнула, и Олька уверенно откинула железную навесную щеколду.
Приподняв тяжёлую крышку, сёстры переглянулись и, не мешкая, принялись изучать содержимое. Так… Ничего интересного… Ни сокровищ тебе, ни золотого Кощеевого яйца.
Отрезы новых тканей, пачка денег, перетянутых резинкой, небольшая, но красивая икона, пожелтевшие фотографии… Ни конфеток в железной коробочке, которые бабушка почему-то называет «монпасье», ни злата-серебра, ни петушков на палочке.

Олька вдруг по-мышиному пискнула и замерла, уставившись круглыми от ужаса глазами на неизвестный объект за Таськиной спиной. Таисия повернулась…
Баба Вася, прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки, смотрела на Таську с Олькой с какой-то странной задумчивостью, и даже с грустью.
- Нашли, чаво искали? – равнодушно спросила баба Василиса.
- Ба, мы сейчас всё на место положим… Мы боле так не будем! – в боевом Олькином голосе на этот раз послышались жалобные нотки.
Бабка и ухом не повела…
- Таисия, подай-ка мне вон ту кумачовую тряпицу.
Девочка повиновалась.
Бабка развернула свёрнутую конвертиком ткань.
- Скока-ж можно нехристями ходить? – Будто сама себе задала бабка вопрос. – Гляньте, голубы мои, крестики вам в храме сама выбрала. Завтра воскресенье, в соседнее село в храм поедем – крестить вас, окаянных.
- Ба, а коли мамка заругает?
- А мы мамке вашей не скажем, - хитро улыбнулась баба Вася.
Олька наморщила чуть вздёрнутый, с широкими ноздрями, загорелый нос:
- Мамка сказала, что если ты, бабуля, станешь нас в храм звать да крестик на нас наденешь, то мы к тебе в гости больше не приедем. А мамку с работы выгонят, потому как она – партийная.
Что значит «партийная», ни Олька, ни Таська наверняка не знали, но предполагали, что мамка сидит в кабинете за красивой партой точно так же, как Олька - на уроках в школе. Только парта эта – новая, свежекрашенная, с откидной крышкой, а не такая, как у Ольки – исписанная, исцарапанная, с облупившейся зелёной краской…

- Вы мамке не сказывайте, всё и обойдётся, всё сладится, - улыбается баба Вася. – Коли мамка партийная, так что с того?.. Дети должны страдать?.. Не бывать тому! Я уж вам и крёстных нашла, и подарки приготовила.
- Какие подарки, ба?
- Загодя говорить не стану, потерпите до завтра. А теперя – вечерять, да по кроватям.
Сколько себя Таська помнит, бабка Вася всегда спала в задней комнате, рядом с огромной, занимавшей чуть ли не половину комнаты, русской печью. Внучкам стелила на высокой, с железной блестящей спинкой, кровати с белым подзорником, мягкой периной и огромными подушками. Таська и Олька тонули в пуховых объятиях точно также, как тонет деревянная ложка в густой деревенской сметане; как тонет оса в чашке со свежим мёдом; как тонет гребень для волос в стоге сена – поди отыщи!
- Я боюсь, - зевая, прошептала Олька.
- Чего боишься?
- Креститься боюсь. Мамка узнает – заругает, и бабе Васе влетит.
- Не бойся, Олька! Я тоже боюсь.

Утро в деревне наступает исподволь, украдкой, долго предаваясь неге, словно дитя малое. Сначала сквозь сон Таська слышит петушиную перекличку, чуть позже – птичьи рулады, и наконец, мычание коровы Зорьки. Гремят чугуны и ухваты – это бабка Вася хлопочет по хозяйству.
Бабушка держит внучек в строгости и практически ни в чём не даёт слабины. Намедни Ольга с Таськой и двумя подружками залезли в соседский сад за яблоками. Яблоки оказались кисло-горькими и такими жёсткими, что зубы можно обломать! Даже хуже, чем в бабушкином палисаднике… Прознав про это, бабушка придумала изощрённое наказание: прополоть пострадавшей бабке Авдотье (ветки у яблони сломали!) во искупление греха грядки с луком – «чтоб неповадно было!»
Красная то ли от злости, то ли от жары, обливающаяся потом Олька остервенело дёргает с грядки сорняк, и две её тонкие светлые косички, словно живые, подскакивают на худых загорелых плечах.
- Ну, что, голубы мои, осознали?.. Брать чужое – не моги! – баба Вася глядит на внучек сердито и свысока.
- Ба, мы просто так, попробовать хотели, - лепечет Таська.
Олька только носом от возмущения шмыгнула, и слёзы блеснули в её ярких, как цветы незабудки, глазах…

Председатель колхоза дал бабе Васе самую строптивую, самую непутёвую кобылу по кличке «Шельма».
- Звиняй, Петровна, других нету-ть! Сама понимаешь, страда сенокосная… Ты это, поласковей с ней… Ужо шлея под хвост попадёт – греха не оберёшься.
Шельма, каурая кобыла с крупным задом, нечёсаной гривой и белой звёздочкой во лбу, глянула из-под чёлки лукавым взглядом лиловых глаз, словно понимая, о чём идёт речь…
Баба Вася ещё раз проверила упряжь, ласково похлопала лошадь по загривку:
- Будешь умницей – сахарку дам.
И обращаясь к внучкам:
- Залазьте, девоньки, в телегу.

Баба Вася сегодня нарядная, как никогда! Синяя сатиновая юбка в горох, белая кофта с отложным воротником, на голове – тонкий, с бахромой, платок. И вся бабка Василиса так и светится, так и светится! Ростом высока, кость широкая, тяжёлая, на теле – ни одной лишней жиринки. Спина ровная, фигура статная.
Олька с Таиськой отглажены, отмыты, волосы заплетены в косы и перетянуты яркими лентами.
Олька аккуратно, чтоб не замараться, ставит ножку, обутую в сандалию, на облучок телеги, а после легко взлетает на кучу свежего сена. Поверх сенной подстилки баба Вася загодя постелила самотканое покрывало с алыми розами.
Олька протянула сестре руку:
- Таська, залазь!
Бабка Вася ухватила двумя руками вожжи, уверенно крикнула:
- Но, родимая, пошла!
Шельма медленно тронула с места…
Подле дома с резными наличниками бабка Василиса подсадила будущих крёстных – близняшек Уткиных. Сестрицы – кровь с молоком! Косы – пшеничные, брови – дугой, глаза – серо-зелёные, как вода в озере. Отличались сёстры друг от друга лишь тем, что у одной на голове надета косынка белая, у другой – голубая.
- Ну, с Богом! – бабка Василиса тронула с места…

Грунтовая дорога вывела повозку за околицу села, провела между ельником, подступавшим к дороге почти вплотную, спустилась в небольшой лог, опять услужливо вывела на ровное место.
Жёлто-зелёное разливанное море пшеницы простиралось так далеко, как только можно представить! Оно колыхалось и шелестело под порывами ветра, волновалось, шевелилось и трепетало, точно живое.
Сквозь размеренный стук колёс доносился стрёкот цикад и разноголосая трель жаворонков. Поднимая облако охристо-рыжей пыли, Шельма миновала поле и въехала в тень небольшой берёзовой рощицы. Из чащи пахнуло настоявшимся запахом муравейника, летней прохлады, перезревшей земляники…
Шельма, до того спокойная, вдруг с шумом выдохнула воздух, громко всхрапнула, и задрав хвост, рванула с места в карьер.
- Стой, Шельма! – крикнула баба Вася, и что есть силы натянула вожжи.
Да куда там! Кобылу понесло…

Таська зажмурилась. Сёстры Уткины ойкнули и одновременно вцепились в деревянный остов телеги. Олька закусила нижнюю губу и округлила глаза, отчего стала похожа на испуганного кролика.
Шельма летела по лесной, заросшей невысокой травой дороге, во весь дух! Телегу подкидывало и подбрасывало на каждой кочке.
- Тпр-у-у! Стой, дура! – Крикнула баба Вася и крепко выругалась.
Лес неожиданно расступился и путешественники, к счастью своему, оказались на открытом пространстве. И тут случилось чудо – Шельма вдруг пришла в себя… Ещё тяжело вздымались её бока, ещё прядала она ушами и скалила жёлтые зубы, но шаг лошадиный становился всё тише, спокойнее, дыхание – ровнее.
Таська взглянула на бабушку – руки у бабы Васи слегка дрожали, красивый платок сбился на затылок, волосы, собранные при помощи шпилек в небольшой, с проседью, пучок, растрепались.
Таська хотела заплакать, но потом передумала.
- Што, девоньки, испужались?.. Слава Тебе, Господи – обошлось!
Баба Вася поправила на голове платок, достала из кармана кусочек сахара, спрыгнула с телеги:
- Не шали более, дурёха… На-ко тебе сахарок, угощайся.
Шельма повела мордой, потянулась губами и аккуратно подобрала с бабкиной ладони кусочек сахара.
Дорога пошла под горку. Впереди, полыхая в лучах восходящего солнца, показались маковки храма…

Странное чувство охватило Таську с Олькой, когда они перешагнули высокий порог церкви! Робость и любопытство, ощущение чего-то манящего и в то же время запретного, чувство присутствия мистического, необъяснимого, невидимого глазу, сказочного и непонятного!
Однажды Олька наткнулась на маленькую иконку, спрятанную в недрах необъятного шкафа.
- Дочка, положи на место! – прикрикнула мать.
- Ты что, молиться будешь? – удивилась Олька.
- Сказано тебе, положи! – мать ещё пуще рассердилась.
А потом, словно извиняясь, добавила:
- С Тасей дальше двора не ходите. Приду с партсобрания – ужинать станем.

И вот теперь Олька с Таськой видят вокруг такое количество икон, что голова идёт кругом!
Батюшка нараспев что-то говорит на непонятном языке и кроме отдельных слов - «Господь», «во имя Отца и Сына» - девочки ничего не понимают. Батюшка размахивает железным горшочком, привязанным к длинной верёвке, и от каждого взмаха руки из этого волшебного горшочка вылетает облачко прозрачного дыма. Облачко пахнет смолой и тлеющими угольками. Олька с Таськой стоят смирно, смотрят во все глаза и ничего не понимают в таинстве Крещения…
Батюшка обмакивает пёрышко в масло и рисует на животах Ольки и Таськи крестики. Ольке невыносимо щекотно, она смеётся громко и так заразительно, что Таська подхватывает радость сестры, смеётся, трясёт выгоревшими на солнце кудряшками… Сёстры Уткины тут же одёргивают сестёр, батюшка смотрит строго и печально, а баба Вася, стоя у самой двери и понимая свою беспомощность, громко вздыхает, укоризненно качая головой…

- Вот вам подарки, голубы мои, - баба Вася достаёт из сумки четыре пакета. – А это теперича ваши крёстные мамки – Маша да Наташа. Спасибо, девчата, что согласились.
Сёстры Уткины благодарно кивают головой, разворачивают свёртки. Олька с любопытством глядит через плечо: у каждой из девушек в пакете – духи «Красная Москва» и платочек с тесьмой по краю. Таська разворачивает свой подарок и млеет от восхищения: кроме новенького пенала с ручками, там лежит коробка цветных карандашей, пачка вафель и три большие конфеты «Гулливер». Больше всего Таська обрадовалась пеналу – в этом году она идёт в первый класс!
- Спасибо, бабуля! – пропела Олька.
- С праздником! Слава Богу, крещёные… Теперь Господь хранит вас… Уговор-то помните? Мамке – ни гу-гу!
- Ла-а-а-дно, - отмахнулась Олька.
Таська дотронулась до крестика – он был надёжно спрятан под платьем и приятно холодил кожу…

Мамка вышла из машины нарядная: на голове – высокий шиньон, в руках – лакированная сумка, на ногах, под цвет сумке, белые лакированные босоножки на высоком каблуке.
Олька, как всегда, успела первая… Она подбежала к матери, обхватила руками, уткнулась лицом в юбку…
- Оля, Тася, я – за вами. Собирайтесь домой!

И в этот самый момент Таська поняла, что не сможет хранить и прятать в сердце ту радость, что рвётся из груди.
- Мамочка, сейчас я тебе что-то покажу!
Таська метнулась в комнату, достала из-под подушки свой заветный крестик и кинулась в дверь...
Баба Вася угрюмо и в то же время, с чувством превосходства взглянула на сноху.
- Крещёные мы теперь. Так-то вот!
- Тише, мама! – вскинулась молодая женщина и испуганно оглянулась на водителя, ожидающего в машине. – Нас могут услышать.
Молодая женщина подошла вплотную к свекрови и шепнула:
- Спасибо, мама! Я бы никогда на это не решилась.
Молодая женщина наклонилась и легко коснулась губами морщинистой щеки свекрови. Баба Вася что-то быстро смахнула со своего лица. Таська не успела разглядеть, что именно - может быть, пылинку, а может быть, маленькую мушку, нечаянно попавшую в глаза бабе Васе.