История одесситки...

Ссылку на этот рассказ я получила по почте, сначала прочитала сама, обменялась мнением со своим адресатом, дала пару сылок своим близким подругам, а потом, чтобы не утерять, скопировала себе в Черновик. но так как текст шёл вразбивку, мне пришлось его откорректировать, сами можете убедиться пройдя по ссылке. И потом решила, а почему бы не поставить в дневник и для вас мои дорогие другья, подруги и гости!

Моя любимая Анна.
[Натали Гор]



Глава 1


Это произведение писалось не буквами,
а слезами – у них тоже есть свой алфавит.

У каждого человека есть самые счастливые воспоминания детства. Есть они и у меня, уже достаточно много пожившей на этой земле. Эти самые счастливые воспоминания связаны с Одессой, где мне повезло родиться в роддоме № 2 на ул. Комсомольской, и с
моей замечательной, фактически единственной и бесконечно любимой бабушкой, Анной Константиновной.

Вспоминаю детство - и всегда в воображении одна и та же картина: нам с сестрой-двойняшкой 10 -12 лет, мы сами летим в Одессу из Калининграда. Самолёт всегда делает посадку в столице
Белорусской ССР - городе-герое Минске. В Минском аэропорту уютно и стерильно чисто. В здании аэропорта мы обязательно пьем потрясающе вкусный и очень дешёвый молочный коктейль
- такая сложилась у нас традиция. Внимательно слушаем все объявления, чтобы не пропустить посадку в наш самолёт.

Летим мы к бабушке в Одессу на всё лето, т.е. впереди три летних необыкновенных месяца в самом красивом городе Земли - такой тогда казалась Одесса. Точнее не казалась - такой для нас она была, не могла не быть!

Жили мы с родителями в маленьком закрытом городе Балтийске - военно-морская база на самой западной точке бывшего Советского Союза, куда можно попасть только по пропускам. Папа -
военнослужащий, офицер военно-морского флота СССР, и эта база была местом дислокации его корабля. У отца красивая форма, особенно парадная с кортиком, и сам он в этой форме очень
красивый, как и подобает настоящему русскому офицеру.

Я уже давно понимаю, что все заслуги и достижения нашей семьи - это благодаря папе, и только ему. Ему хватало мудрости и понимания не настаивать, чтобы мы проводили летние каникулы у другой бабушки, его мамы, Евдокии Михайловны. Баба Дуня жила в деревне Харламово, Владимирской области. Папа очень любил свою маму и всю свою большую семью. Видели мы эту бабушку всего два раза.

Запомнилась добрая, большая женщина в переднике, которая в настоящей русской печи, умело и быстро работая ухватами, пекла незабываемо вкусные пироги с черникой и жарила картошку с лисичками. Для нас это были деликатесы! А еще бабушка Дуня очень любила своего младшего сына, гордилась им, и эта
любовь у них была взаимной! У бабушки Дуни мы бывали крайне редко и возможно поэтому не воспринимали её как бабушку. Бабушка была одна и жила она в Одессе.

Отношение отца к тёще было очень уважительным. Перед нашим отъездом в Одессу он сам ловил угрей, коптил их. Копчённый моим отцом угорь - это больше, чем деликатес. Папа еще и сам упаковывал специальным образом угри, чтобы ни один, не дай Бог, не повредился в дороге. Бабушка обожала угри, для нее это был самый ценный и дорогой подарок, еще и безумно вкусный с одесской молодой картошечкой. Всегда один угорь делился на кусочки, которыми бабушка обязательно угощала своих уважаемых соседок.

За нами в Одессу в августе приезжала мама, свой отпуск она всегда проводила с нами и бабушкой. Но однажды за нами приехал папа, был он в Одессе всего неделю. Не знаю почему, но этот его приезд оставил самые яркие воспоминания! Одно из них - бабушка и папа купили на "Привозе" ведро раков. Раки были таких размеров,
что нынешние - это карлики или лилипуты, но точно не раки. Бабушка сварила сразу всё ведро раков, и мы вчетвером, дружно их съели. При слове «раки» я вспоминаю огромную гору крупных раков в маленькой бабушкиной комнатушке. Больше таких вкусных и больших раков я никогда не видела и не ела.

Возвращались мы домой на поезде через Оршу, где у нас была пересадка, т.к прямого поезда Одесса - Калининград не существовало в природе. Город Орша оставил в душе неизгладимые ненавистные воспоминания на всю оставшуюся жизнь. На вокзале всегда безумное количество народа с чемоданами, баулами, кошелками, плачущими детьми и никогда не кончающиеся очереди в кассы. Никогда!

Бабушка, как всегда, упаковала нам в дорогу всё. Еду - много, чтобы дети, исхудавшие в далеком Балтийске, не растеряли в долгой дороге домой с таким трудом приобретённый в Одессе дополнительный вес. Дыни, арбузы, перцы, баклажаны, помидоры, одесский хлеб, повидло, варенье, разные закрутки. Сколько было багажа - уже не помню, но, когда подошёл наш поезд, папа успел посадить в вагон нас с сестрой, погрузить немножко багажа, а дальше … поезд тронулся по расписанию. Вместе с подоспевшими мужиками в набирающий скорость поезд папа закидывал бабушкины дары, сам успел заскочить в последний вагон. Тот свой страх и крик «Папа!» я помню до сих пор.

Со временем до меня дошло, почему в Одессу мы прилетали самолётом, причём всегда, а уезжали только поездом. Не существовало тогда самолётов, которые могли бы поднять в воздух всех пассажиров и нас с щедрыми Аниными дарами.

Глава 2.

Дедушек у нас не было. Папин отец умер очень рано, в 39 лет, от рака горла, оставив молодую вдову с шестью детьми: двумя мальчиками и четырьмя девочками. Это были мои тети и дядя: Антонина, Алексей, Анна, Елизавета, Николай (мой папа), Мария. Как бабушка Дуня перенесла это горе, мне никогда не понять, точнее, никому не понять.

Папиного отца мы не видели даже на фотографии. Есть очень скудные сведения о нем, например, был заядлый охотник. Его ружьё было очень дорогим. Ещё я слышала от родственников, что его считали большим модником в Харламово. В чём это выражалось - не знаю.

Про второго дедушку вспоминать ну очень не хочется. Он уехал из Одессы в другой город, там завёл новую семью, родил ещё одну дочку и женился второй раз, не разведясь с бабушкой. Получилось, что у бабушки не было мужа, но при этом она всегда была замужем! Понятно, что такого предательства она не простила ему до конца своих дней. А ещё этот дедушка больше всего на свете любил пить водку и вино.

Интересная встреча у нас с ним состоялась через много лет, когда мы с мужем, молодожёны, приехали в город Псков и нашли его через адресный стол. Он сам открыл дверь на наш звонок и, конечно, свою внучку не узнал.

Прямо с утра он был занят своим любимым делом - пил водку с соседом и параллельно варил плов для больной жены. Правда, как только ему объяснили, кто перед ним, возлияние тут же прекратилось и соседа быстро отправили восвояси.

Вечером, по поводу нашего приезда, собралась вся его вторая семья. Накрыли большой праздничный стол. Водку всем наливали только гранёными стаканами и под один и тот же тост дедушки: "По коням!" Некоторыми товарищами, дедушкой в первую очередь, она выпивалась с большим удовольствием.

Этот человек мог в восемьдесят лет зимой, в двадцатиградусный мороз, в домашних тапочках, без пальто за пять минут до закрытия магазина добежать до нужного отдела, чтобы купить заветную бутылку. В его жизни были две вещи, которым он был беззаветно предан: тост "По коням!" и бутылка водки. Надо было видеть лицо дедушки, когда я ему сказала, что водку не пью и не разделяю всенародной любви к этому напитку. Думаю, что после этой фразы он усомнился в нашем с ним родстве. И правильно сделал.

Его жена - тихая и на тот момент тяжело больная женщина - сказала мне, что мою бабушку он вспоминает каждый день, ставя в пример, а их он постоянно упрекает, что не такие чистюли и не умеют, как она, вкусно готовить. В их доме постоянно и по каждому поводу звучала фраза: "Вот моя Нюра...". Гордость за свою первую жену распирала его и во втором браке: такая жена, как Аня поднимала его самооценку.

Глава 3.

Мы знали, что дедушка воевал, возможно, имел боевые награды, которые никто и никогда не видел так как согласно семейной легенде, все их пропил. Однажды на фронте он получил важное задание: привезти на лошади бочку воды для бойцов. Задание он успешно выполнил, даже перевыполнил, - вместо воды привёз бочку вина. За это он чуть не угодил под трибунал и искренне был удивлён такой неблагодарностью. Вино и водка были для него священными напитками.

Для меня всегда было большой загадкой, как могла Аня выйти замуж за такого человека. Брак их был официальным,
у меня дома лежит справка из архива о регистрации брака, более того, работник архива была так добра, что показала мне книгу регистрации.

Запись в книге сделана на украинском языке. Женились они 24 января 1927 года, на момент бракосочетания обоим было по 25 лет. За Аню в книге регистрации кто-то расписался: красивым почерком выведена её фамилия - Бимбас.
Сама она была неграмотной. В книге регистрации было указано, что дедушка работает грузчиком, а бабушка - работник
частного домовладения, то есть прислуга. Также был указан их адрес: ул. Тираспольская, 22. Номер квартиры не записан.

Молодой муж делал карьеру. Оставил работу грузчика и устроился охранником в НКВД, где проработал недолго, но успел для семьи получить комнату 12 кв.м в коммуне на Тираспольской, 22, где родилась наша мама, а потом и мы с сестрой. Именно эта комната долгие годы была самым главным и любимым нашим домашним очагом в Одессе.

Все бабушкино образование - ликбез. На вопрос о том, почему она не училась в школе, хотя бы в начальной или церковно-приходской, всегда был один ответ: "Когда мне было учиться? Я всё время нянчила детей." Для меня всегда была большая загадка, где брала она этих детей? Попытка что-то еще узнать, тут же пресекалась, причём так, что больше не возникало желания ещё о чем-то спрашивать.

Дедушка не присутствовал в тот момент, когда единственная дочь знакомила маму со своим будущим мужем. Судя по фотографии того времени, перед Аней стоял двадцатишестилетний красивый курсант, будущий офицер военно-морского флота СССР. Настоящий русский парень из Владимирской области. Выбор дочери бабушка одобрила, более того, была ему несказанно рада. Она отдавала свою единственную дочку в надёжные руки. Как показало время - в очень надёжные руки. Пока были живы отец и бабушка, всё в нашей семье решалось по-умному, принимались адекватные
решения, приносившие пользу всем членам семьи.

Мы с сестрой родились в декабре и, конечно, из роддома нас забирала бабушка. Папа отбыл к месту службы и был очень далеко от нас. Памперсов тогда не было, не было и стиральной машины. В маленькой комнатушке и на кухне не успевали высыхать наши пелёнки, которые, конечно, стирала бабушка. Она же таскала дрова и уголь из подвала, которыми топила свою печку-грубу, чтобы дети не замёрзли. Понятно, что вся тяжесть первых месяцев с новорожденными детьми придавила, в первую очередь, бабушку.

Через два месяца закончился декретный отпуск, и молодая мама вышла на работу, а нас двоих и всё домашнее хозяйство полностью тащила на себе бабушка. Она всё бросила и поехала с нами к месту службы отца, чтобы помочь молодым родителям поставить своих двойняшек на ноги. И поставила! Уехала она от нас в Одессу, когда
нам исполнилось полтора года.

Глава 4.

Любимое воспоминание детства, любимей нет: самолёт ТУ-104 (возможно, путаю марку самолета) подлетает к
аэропорту города-героя Одессы, высота небольшая, и в иллюминатор видна Одесская область; для меня это не
Одесчина, а идеально квадратные или прямоугольные кусочки разноцветной земли. А ещё это зрелище означает,
что буквально через полчаса нас будет обнимать безумно счастливая наша бабушка, такая любимая бабушка.
Мы и она ждали этой встречи долго, очень долго: 273 дня, - бесконечно длинных, серых, тоскливых, одиноких и грустных.

В день нашего прилета она встанет в шесть утра, а возможно, и раньше, так как этот день означает конец ее долгому и такому страшному одиночеству, тотальному одиночеству. Наденет всё самое новое, красивое, нарядное и поедет в аэропорт встречать нас. Мы прилетим во второй половине дня, а она будет шесть, семь, восемь часов ждать наш рейс. Спрашивается, зачем? Не было сил ждать дома. В аэропорту, ей казалось, время идет быстрее. Она будет встречать и провожать все самолеты, пока не прилетит наш. И так будет всегда. Всегда, и никогда не будет исключений из этого правила её и нашей жизни. А вообще, что такое ожидание шести, семи, восьми часов по сравнению с ожиданием девяти безумно долгих, таких одиноких осенне-зимне-весенних месяцев.

Вот он самый долгожданный и радостный момент. Шасси нашего самолета коснулись взлётно-посадочной полосы одесского аэропорта, ещё чуть-чуть - и мы уткнёмся в такой упругий родной живот бабушки, и начнутся самые лучшие дни и месяцы нашего детского счастья. Понимание этого пришло не сейчас, оно живёт со мной уже очень давно.

Не часто, но бывало, что самолёт выруливал так, что останавливался близко к тому месту, где был выход в город.
А это означало, что, выйдя на трап самолета, можно сразу увидеть бабушку: в толпе встречающих она будет стоять первой, на самом видном месте. На солнце блестят её очки, она прикрывает ладонью глаза от солнца, чтобы не мешало в толпе пассажиров разглядеть наши маленькие фигурки. Она увидит нас, как только мы появимся на трапе: двух одинаковых матрёшек, тепло одетых и уставших после долгого перелета.

Ждать автобус не надо. Как только все пассажиры выйдут из самолёта, мы пойдём, нет - помчимся, - к встречающей нас бабушке. Для меня всегда она была очень красивой, а в этот день, в аэропорту, особенно красивой. В нашейсемье никто и никак на нее не похож, совсем не похож. Почему так - не знаю.

Глава 5.

К нашему приезду бабушка всегда готовилась задолго и очень-очень тщательно. Сказать, что она добросовестный человек, - ничего не сказать. Она большая труженица и чистюля. Живет давно одна в коммунальной квартире на Тираспольской, в той же небольшой комнате в 12 кв. м, с высоким четырехметровым потолком, лепниной и двумя большими окнами со ставнями, которые спасали нас от летней жары. А ещё в комнате была печка, которую бабушка называла грубой, эта печка была из другой, дореволюционной жизни.

Главным, самым красивым местом в комнате была кровать - никелированная, всегда идеально и нарядно застеленная,
с большой периной и огромным количеством подушек разного размера: от больших до совсем маленьких. Понятно, что летом лучшее спальное место отдавалось нам с сестрой. У Ани не могло быть иначе, сама она спала на небольшом топчане.

Все вещи в ее маленькой комнатке выстираны, высушены, выбиты, вытряхнуты, вычищены, в общем, вылизаны. Окна всегда самые чистые во дворе, блестят, как два алмаза, и не важно, что тюль и шторы очень старенькие, штопанные-перештопанные, но даже с ними окна выглядят нарядно. Они тоже нас ждут. Нигде нас так не любили, не жалели, не берегли, не баловали, не ждали, как в этом маленьком дворце, где жила королева Анна, главным богатством которой было умение любить.

Накануне сделан базар (именно так говорят в Одессе) и приготовлено все самое вкусное и свежее - наше любимое. Меню всегда одинаковое и не меняется много-много лет. Куриный суп, конечно, из домашней курочки и с домашней лапшой, причем курица могла быть куплена живой, чтобы уж никаких сомнений не было в её свежести. Далее фаршированная шейка, молодая картошка.

На сладкое - бисквит, который всегда печётся из шести домашних яиц. Яйца взбивались не миксером или блендером, а вручную, венчиком. Взбивала Аня венчиком быстрее любого самого мощного миксера, потому что для неё всегда было важно, каким будет конечный результат. Как достигалась высота бисквита - он не помещался в рот ребёнка - для меня до сих пор загадка. Ну и, конечно, клубника - крупная, сладкая, сочная, вкусная, ароматная - лучшая на базаре в день покупки и, разумеется, самая дорогая.

Бабушка открывала большим ключом дверь своей комнаты, и ты понимал, что перед тобой открыли ворота в рай - впереди три потрясающе счастливых месяца летних каникул. На всей Земле не было места, где нас ждало столько счастья и любви.

Бабушка давно на пенсии, пенсия у неё не мизерная, а микроскопическая - 43 руб. Такое меню - непозволительная
роскошь, оно не по карману человеку с таким доходом. В то время, о котором я пишу, бабушке никто не помогал, об этом стыдно писать, но это правда.

На следующий день после прилёта обязательной для нас с сестрой была процедура взвешивания. Аня вела нас на улицу Преображенскую, где всегда стояли весы белого цвета, взвешивала, и на маленьких бумажках записывала вес. Второй раз мы взвешивались там же в конце августа. Чем больше была разница между первой и второй цифрами, тем счастливее была бабушка. Эта процедура была ей необходима, чтобы с цифрами в руках отчитаться перед своей единственной дочкой о проделанной работе, хотя всё и так было видно невооружённым глазом: дети поправились, хорошо загорели и выглядят отлично.

Для бабушки здоровый ребенок не мог быть худым. Не мог! Долго не удавалось справиться с моей худобой, и дети во дворе дразнили меня, постоянно обзывая "глистой в корсете". Меня это не задевало, мы регулярно друг друга обзывали. Дети есть дети. Однако это сильно расстраивало бабушку. А ещё она страшно огорчалась тому, что разница между первой и второй цифрами в её секретной маленькой бумажке у меня долго составляла плюс один килограмм.

Глава 6.

Бабушка - единственный человек, кто поздравлял нас с днём рождения подарком. Это тоже был ритуал, который не менялся много лет. На наш день рождения, под Новый год, приходила посылка из Одессы - такой большой фанерный ящик. Мы всегда знали заранее, что будет в посылке (содержимое посылки практически не менялось) и, тем не менее, ждали посылку с огромным нетерпением. Мама открывала посылочный ящик, и можно было сойти с ума от запаха того, что с такой любовью и так аккуратно запаковала бабушка. Самые дорогие конфеты: "Белочка",
"Трюфеля", "Мишка на севере" и другие. Зефир и пастила, шоколадно-вафельный торт. Огромных размеров гранаты, очень спелые, сладкие и вкусные. Яблоки - всегда только сорт Симиренко, - семечки, грецкие орехи и обязательно сливовое повидло. Почему сливовое - не знаю, а вот что очень вкусное - утверждать могу.

Содержимое посылки делилось на двоих поровну, и всю эту вкуснотищу можно было съесть сразу, никто не запрещал. Но хотелось полакомиться одесскими дарами и в Новый год, почувствовать запах и вкус настоящего праздника, растянуть удовольствие, которое повторится ещё раз только через год.

Вспоминая содержимое посылки, аромат, который стоял, когда её открывали, я думаю, что бабушка была духовно богатым и щедрым человеком, если такое себе позволяла. У меня останавливается сердце, когда я думаю о её мизерной пенсии. Доставить двум своим внучкам такую радость человеку со столь скромным доходом было ох,как нелегко. Просто невозможно! Приходилось отказывать себе во всём: в нормальной еде, новой одежде. Её небольшой платяной шкаф всегда был почти пуст. В комнате не было ни телевизора, ни холодильника. С отсутствием телевизора можно как-то смириться, хотя... что делать одинокому пожилому человеку длинными зимними вечерами? А как же летом с двумя детьми без холодильника? Ну как?

В зимнее время экономилось электричество: просто вечером не включался свет. Хорошо, что дворовой фонарь освещал комнату. Когда бабушка приходила платить за коммунальные услуги, то возмущалась даже кассир. В советские времена кассиры стояли на страже интересов государства. Они не могли поверить, что так мало
электричества нагорало за целый месяц.

Понятно, что никаких газет и журналов бабушка никогда не выписывала и не читала: всю информацию о внешнем мире и событиях в СССР она получала, слушая свою старенькую радиоточку. И когда точка рассказывала, как хорошо живут советские люди, это бабушку ужасно возмущало: в точку летел её короткий комментарий: "Всё брехня!" - или фразы типа: "И что ты мне брешешь, я что, в магазин не хожу? Цены не знаю?!"

Отсутствие холодильника диктовало нам определённый режим жизни. Один день Аня ходила на базар и готовила еду. Я помню то время, когда обед из трех блюд ей приходилось готовить на стареньком примусе, который доводил бабушку просто до бешенства, иногда и до слез. В Одессе в начале 1960-х годов ещё не было газа, потом газ, к счастью, провели, что сильно облегчило бабушкину жизнь. В летние месяцы на кухне Аня проводила большую часть своего времени, она не только готовила первое, второе и компот, но и постоянно что-нибудь вкусненькое нам пекла:
бисквит, плацинды. кекс или печенье.

Глава 7.

На следующий день мы ехали на море, там проводили время с утра и до самого вечера. Бабушка плавать не умела, воды боялась панически. Её купание в море заключалось в следующей процедуре: заход в воду по колено, боже упаси глубже, потом три окунания в воду - и быстро на берег.

Мы с сестрой очень долго плескались около берега - дальше нельзя. Когда подросли и сами научились плавать,захотелось плавать до волнореза. Уговорить бабушку на такой заплыв было невозможно, никакие аргументы непомогали, а плавать двум здоровым тётям 13-14 лет с маленькими детками у берега было уже стыдно. Поэтому
поступали так: ждали, когда Аня утомится от жаркого солнца, покормит нас в очередной раз едой из своих бездонных кошёлок и спокойно заснёт, а мы в этот её здоровый дневной сон успеем доплыть до волнореза и вернуться назад. Счастье, когда можно было сделать несколько таких заплывов.

Сумасшедший дом был для бедной Ани, когда она, кроме нас, брала на море наших друзей по двору. Надо отметить, что все мамаши охотно доверяли ей своих детей, она нас с сестрой не доверяла никому и никогда. Вопрос о том, что мы можем сходить на море с кем-то другим, даже не обсуждался в силу его полной бесполезности. Тем, кто ехал с нами на море (это были все желающие дети со двора), выставлялись условия: необходимо было взять свою подстилку, полотенце, что-нибудь покушать и деньги на дорогу.

Боже, что мы устраивали в воде: баловались, брызгались, топили друг друга, ныряли. От нас шарахались все купающиеся рядом. Аня металась на берегу, кричала, угрожала. Но кто её слушал?! Угроза, что мы последний разна море, никого не пугала. Через день, успокоившись, она опять брала нашу банду и везла на море, и повторялось всё то же самое.

Иногда, все вместе дружно ноя, мы могли уговорить её после моря пойти в парк Шевченко кататься на цепочной карусели. На карусели мы так толкали друг друга, что орала не только Аня, но и тётя, которая надзирала за нашей безопасностью во время катания. Кто из них громче кричал, сложно сейчас сказать.

Загорала бабушка быстро и капитально. Этот её темно-темный шоколадный загар нас никогда не удивлял, мы привыкли: самая загорелая на пляже - наша бабушка. Не удивляла нас ещё одна странность: полное отсутствие родственников со стороны бабушки.

О родне была всегда очень скудная информация. Родилась в селе Малый Буялык, Коминтерновского района Одесской области. Отец, Константин Анастасьевич Бимбас, умер рано, в 43 года. В семье было трое детей: Елена, Николай (умер в два с половиной года) и Аня. Мать, Елена Захариевна, осталась вдовой в 33 года с двумя девочками на руках. Известно также, что сестра забрала Аню в Одессу, где устроила работать прислугой в богатую семью. Вот практически все сведения о семье. Вопросы о родне явно не нравились, раздражали, и все разговоры заканчивались очень быстро одной фразой: "Я ничего не помню!" А ещё мы знали, что бабушка по национальности болгарка, и можно было иногда слышать, как она с соседкой говорит по-болгарски.

Глава 8.

Через день бабушка ходила на базар. Главным, самым уважаемым и любимым базаром для неё был знаменитый одесский «Привоз»; благо, что мы жили не очень далеко от него. В этот день она вставала рано, на рынок чаще всего шла пешком. Можно было доехать трамваем, но она всегда экономила. Три копейки – столько стоил билет на трамвай. В старом, потрёпанном кошельке лежала определённая сумма денег: 4 – 5 рублей – столько, сколько она имела право потратить на питание в день на троих, - и ни копейки больше! Кошелёк она всегда крепко держала своих сильных, натруженных и совсем не женских руках.

Желание купить хорошие продукты и отсутствие денег на них диктовало и определенное поведение на рынке. Аня кругами и часами ходила по рынку, отчаянно торговалась с продавцами, ругалась, нервничала, без конца вспоминала приезжих, из-за которых такие самасшедшие (именно так) цены на рынке и ни до чего нельзя доступиться, совершенно при этом забывая, что её внучки такие же приезжие, как и те, которых она в данную минуту так ненавидела.

После многочасового кружения по "Привозу" две её кошёлки были набиты продуктами, за каждый из которых она не уступила ни одной копеечки! Продавец обязан был уступить ей, сделать скидку, или иначе она не покупала товар. Этому принципу она не изменяла никогда, этот принцип ей диктовала жизнь, которая её никогда не баловала, а точнее – была к ней очень жестока.

Большую часть времени на "Привозе" занимала покупка брынзы, которую бабушка обожала, и мы вместе с ней. Корпус, в котором продавались молочные продукты, её капцами был истоптан многократно, пока, наконец, после бесконечных проб и выбивания из продавца нужной цены покупался заветный кусочек овечьей брынзы. С брынзой Аня могла есть всё: любой другой продукт. Брынза была постоянным продуктом в нашем доме.

С "Привоза" с двумя полными кошёлками и после такой утомительной битвы за цену каждой купленной вещи домой Аня возвращалась уже на трамвае. Могла себе позволить: всё купила, в нужную сумму уложилась и на трамвай заработала.

Помню, что хождение с ней на "Привоз" было каторгой. Мне, тогда ребенку, было утомительно без конца ходить кругами по одним и тем же рядам, стыдно, что бабушка постоянно ругалась из-за каких-то копеек, злилась, когда ей не уступали в цене. Сегодня я понимаю, что вот такая битва на "Привозе" 15 дней в каждом летнем месяце, позволяла ей на мизерные денежные крохи устраивать нам рай в Одессе.

У нас с сестрой очень редко, но всё же просыпалась совесть, и мы, зная, что Аня сегодня на "Привозе," шли встречать её к трамвайной остановке на Преображенскую (тогда она называлась улицей Советской Армии), чтобы помочь донести неподъёмные кошёлки ещё три квартала до нашего дома. Сегодня я уверена, что
понятие «совесть» и другие приличные качества у нас обеих тогда полностью отсутствовали.

Бабушка, как и все одесситы, не любила приезжих. Мы с сестрой в эту категорию, по её мнению, не попадали, так как родились в Одессе и просто временно в ней не проживали! Приезжие позволяли себе покупать овощи и фрукты на рынках города, не торгуясь с продавцами, что для настоящего одессита было равносильно
страшному преступлению.

Глава 9.

Иногда бабушка прилетала к нам в Балтийск. Самолетов, как и воды, она боялась панически. Приезд её к нам на месяц означал начало новой жизни. Казалось, что вместе с ней в сером, холодном, чужом для нас Балтийске появлялась тёплая, яркая, солнечная и такая родная Одесса. Мы не будем больше обедать в столовой: нас дома, после школы, будет ждать такой вкусный обед, который не может предложить самый лучший и самый знаменитый ресторан. Меню мы можем выбирать сами, заказывать свои любимые блюда.

Бабушке всё приготовленное из местных продуктов страшно не нравилось. Она признавала только то, что продавали на её любимом "Привозе". Зато мы в восторге от запаха и вкуса домашней еды. Боже, какое было счастье, когда она соглашалась прилететь в Балтийск, как уютно становилось в квартире, как хотелось бежать
домой!

В будние дни все на работе или в школе и, если бабушке не надо было готовить нам обед, то она сама ходила на прогулку. Город маленький, главная улица - проспект Ленина. Все достопримечательности в центре города можно посмотреть за полчаса. Обязательно заходила в продуктовые магазины, а потом дома горько плакала. Она не понимала, как здесь можно жить, что едят её внучки и как питаться, если нет "Привоза" и такого вкусного
одесского хлеба! Балтийский хлеб приводил её в ужас как своим вкусом, так и своим однообразием. Дело в том, что Аня была большая любительница хлеба, с хлебом она ела всё, даже арбуз и дыню.

Летние развлечения в Одессе не ограничивались играми во дворе и походами на море, была ещё и культурная программа. Дворовая компания, и мы в том числе, ходила смотреть все новые фильмы. В приоритете были три кинотеатра: "Зирка", "Родина" и кинотеатр им. М.Горького. Учитывалась, прежде всего, территориальная близость
кинотеатра: далеко от дома многих не пускали, в первую очередь, конечно, нас с сестрой. Иногда можно было видеть такую картину. Идёт компания детей разного возраста, и наша бабушка ведёт за руки нас с сестрой, провожая до кинотеатра, а дети, которые намного младше нас, идут самостоятельно. Нам стыдно, но это бабушку не волнует; ей безразлично, кто и что скажет или подумает, главное - обеспечить безопасность своих детей.

"Любимые" ряды - с первого по третий, стоимость билетов в эти ряды в будние дни была 10 копеек. Вот эти 10 копеек, а нам с сестрой 20 копеек, у бабушки надо было вымолить, выпросить, вынудить, выклянчить, выстонать, вытрясти, выбить любой ценой. И надо отметить, что это всегда нам удавалось. Не было такого, что все пошли смотреть новый фильм, а мы с сестрой - нет.

На афишах города потрясающий французский фильм "Фантомас", каждую серию хочется смотреть два, три, пять, бесконечное число раз. Вот в этой ситуации выпросить деньги на кино, которое уже смотрели, и не один раз, - большое искусство. Если никакие доводы не помогали, врали, что идём смотреть новый фильм, а сами дружной компанией бежали смотреть очередную серию в третий раз.

А ещё летом есть мороженое, да не какое-то там фруктовое по 7 копеек, хочется чего-то поприличнее, и не одну порцию. А еще газированная вода с сиропом, какой дурак без сиропа пить будет - невкусно. Вспоминаю
это и думаю: бедная наша Аня! А с другой стороны - сколько развлечений у советского ребенка? Нисколько!

В кино с нами бабушка летом никогда не ходила, она не могла позволить себе потратить 25 копеек на билет, пусть лучше её внучки насладятся ещё каким-нибудь новым и интересным фильмом. Зимой, редко, но она могла сходить в кинотеатр посмотреть индийский фильм, особенно любила фильмы "Бродяга" и "Цветок в пыли". Любовь к фильмам была такая, что бабушка могла мчаться на другой конец города, чтобы их посмотреть.

Во время сеанса в тёмном зале можно было выплакать своё одиночество, предательство мужа, своё детское
одиночество и недолюбленность, нашу откровенную, такую наглую, бесконечную неблагодарность! Мы никогда её не жалели! Всегда брали, ничего не отдавая взамен. Мы никогда не ценили её беспредельную преданность семье, в первую очередь, двум своим внучкам.

Глава 10.

А ещё, чтобы было понятно, какой подвиг ежедневно совершала Аня, давая нам двоим деньги на кино и мороженое, немного арифметики. Родители ежемесячно присылали бабушке на наше содержание в месяц 100 рублей, то есть на каждого ребёнка в день 1 рубль 67 копеек. Питались мы пять раз в день: первый и
второй завтрак, обед (всегда из трёх блюд), полдник и ужин. В перерывах - фрукты, сколько хочешь. На море, в тот момент, когда нас удавалось вытащить из воды хоть чуть-чуть позагорать, мы постоянно что-нибудь жевали. Во дворе не было ни одного ребёнка, которого кормили столько раз в день, так разнообразно и вкусно, как нас с сестрой.

Иногда Ане надоедало однообразие нашей жизни, ей хотелось чего-то красивого, нарядного и возвышенного. Нас мыли, одевали во все самое лучшее - парадное, также принаряжалась бабушка и мы втроём, держась за руки, шли в город. Жили мы в центре Одессы, поэтому под городом подразумевались Соборная площадь,
Горсад или Приморский бульвар. Там мы с сестрой бегали с другими детьми, а бабушка, сидя на скамейке, отводила душу с такими же старушками, беседуя о своих косточках на ногах, больном колене, камнях в почках и, конечно же, только о народных методах их лечения! Результатом таких посиделок всегда был очередной
чудодейственный рецепт из трав, записанный на клочке бумаги ее таким узнаваемым для меня почерком.

Мечта поехать в город Трускавец полечиться, попить минеральной воды, была просто фантастической и осталась навсегда нереализованной. Раньше мне казалось, что отсутствие денег не позволяет сбыться мечте. Сегодня я абсолютно уверена, что мечта могла и должна была осуществиться, только для этого должны быть в наличии адекватные и благодарные родственники. Мы такими, очевидно, не являлись, а других просто не было.

В какой-то момент пришло понимание, как трудно живётся бабушке на её такую скудную пенсию, и я, фактически ещё ребенок, решила ей помогать. Начала потихоньку собирать деньги. Это, конечно, громко сказано, потому что личных денег нам не давали, но на обед в школе всегда выдавался рубль. Вот с этих денег, экономя на обедах, первый раз собрала три рубля и отправила эти деньги бабушке, вложив в конверт очередного письма. На моё счастье, деньги дошли в целости и сохранности, и бабушка была очень рада такому скромному денежному переводу.

В следующий раз таким же образом я отправила пять рублей, но чья-то жадная, подлая рука, абсолютно понимая, что она делает, эти деньги из конверта вытащила. Этот случай я помню до сих пор и все время пытаюсь представить лицо и внешность этой тети. Уверена, что она была очень несчастной, если сделала такое. Для меня это были уроки понимания того, насколько жестокими могут быть взрослые люди.

Глава 11.

Верила ли бабушка в Бога? Конечно, да, как и все люди её поколения. Её вера в Бога, была деликатной, ненавязчивой. Мы ходили с ней в церковь, точнее, в Свято-Преображенский собор на улице Советской Армии, но бывало это не часто. Собор, сам по себе очень красивый, для нас с сестрой был просто божественным. Ничего подобного в Балтийске мы не видели. Именно в этом соборе бабушка с мамой нас тихо крестили в отсутствие папы, офицера-коммуниста.

В шифоньере у бабушки, так она называла свой шкаф, лежала старая сумка - ридикюль. Именно в этом ридикюле хранились все её документы и самые дорогие для неё вещи. Мы любили, когда бабушка доставала ридикюль, перебирали и пересматривали вместе с ней содержимое волшебной сумки.

В ридикюле лежали наши крестики, понятно, что не золотые и даже не серебряные - медные. Там же, аккуратно завёрнутые в бумагу, наши первые состриженные волосы. Поверить, что эти тоненькие светлые волосики наши, было сложно. Но это правда: мы с сестрой в нежном возрасте были яркими блондинками.

Немного семейных фотографий, совсем немного, среди которых была одна фотография дедушки, сделанная профессиональным фотографом в ателье. На ней дедушка смотрится очень прилично:
в костюме, рубашке и галстуке. Благодаря этой фотографии мы знали, как выглядит наш единственный живой дедушка, и именно по ней я узнала его через много лет при нашей встрече.

Всё это бережно хранилось до смерти бабушки и имело большую ценность прежде всего для неё и всей нашей семьи. Можно сказать, что это был бабушкин семейный архив. Потом ридикюль попал в руки безразличных и бездушных людей, и все эти вещи навсегда исчезли из нашей жизни.

Когда мы, наконец, переехали жить в Одессу, в нашу жизнь вошли два религиозных праздника, которые бабушка очень чтила. Нетрудно догадаться, что это Пасха и Рождество. Эти праздники уже во взрослом возрасте стали и для нас любимыми. К ним бабушка очень тщательно готовилась: генеральная уборка, почти такая же тщательная, как перед нашим приездом, приготовление праздничных блюд … Конечно, всё без нашего участия, мы люди занятые, читай ленивые.

Мама после Пасхи носила на работу бабушкины пасочки и участвовала в таком мини-конкурсе на самыйвкусный кулич. Я не помню случая, чтобы бабушкины паски не занимали первого места, точнее, им не было равных. То же самое касалось и кутьи. Бабушка была счастлива, когда мама приходила с работы и объявляла: «Мама, твои паски были вне конкуренции и единогласно признаны самыми вкусными.»

Кутью мы ели, как и фаршированную рыбу, – пятилитровыми казанами и нам всегда было мало. Думаю, что если бы мы стояли перед выбором: съесть еще одну чашку кутьи и лопнуть либо не рисковать и немножко подождать, то, не задумываясь, выбрали бы первое.

У бабушки было ещё одно интересное качество: она не признавала новых советских названий одесских лиц. Категорично не признавала. Официально мы жили на улице 1905 года, но всегда знали, что наша улица называется Тираспольской. Бабушка называла улицы их настоящими именами. Звучали они
удивительно красиво и совсем необычно для уха советского ребёнка: Преображенская, Ришельевская, Екатерининская, Успенская, Тираспольская, Канатная, Старопортофранковская, Дворянская, Княжеская, Софиевская. Не представляю, как она была бы счастлива, узнав, что сегодня улицам Одессы вернули
их настоящие названия, такие красивые и мелодичные, именно те названия, которыми она всегда их называла.

Глава 12.

Казалось, что Аня будет жить вечно. Но мы выросли, бабушка почти в восемьдесят лет умерла. Проклятый инсульт. Я много лет не приходила в наш дом. Там жили другие люди, и окружающее пространство было мне чужим. И вот я, уже очень взрослый человек, молча стою в нашем дворе-колодце.

Мне больно смотреть на "наши" уже пластиковые окна с грязными стёклами. Я понимаю, что за такими окнами не может быть пространства, в котором жила бабушка. Эта совсем необразованная женщина, даже в преклонном возрасте, сама тщательно убирала свою часть коммунальной квартиры. На её территории все сверкало и блестело. Всегда! И не могло быть иначе.

Смотрю на почтовые ящики … Невероятно, но на "нашем" ящике бабушкина фамилия, с ума сойти! Через столько лет! Он тоже не хочет с ней расставаться. Практически вся ее жизнь прошла в этом доме, и мне трудно представить этот дом без нашей Ани. Умерла бабушка в квартире своей дочери, и в день похорон траурный кортеж повёз её сначала проститься с её домом, только потом мы поехали на кладбище. Мы не могли не сделать этого: Аня и её дом должны были попрощаться уже навсегда.

Тираспольская, 22 - мой самый любимый дом в Одессе. Какой это был замечательный, потрясающий дом! Все нации СССР (по крайней мере, большинство из них) проживали в нашем доме. Конечно, выясняли отношения. Летом все окна открыты и весь дом в курсе того, где, кто, с кем и как объясняется, что-то делит и не может поделить, ругается. Но никогда не было озлобленности, этой сегодняшней злобы! Большинство квартир в нашем доме были огромными коммуналками, в которых в каждой небольшой комнатке могло проживать по пять человек – три поколения одной семьи: родители, дети и внуки.

Сегодня я понимаю, как евреи украшали наш дом, придавали ему неповторимый колорит. Сколько юмора, и какого было в общении соседей. А еще в общении соседей было такое понятие, как уважение к другому человеку. Для нас вполне нормально звучали такие обращения, как: мадам Чудновская; мадам Норейка; мадам Нюра - они нас не удивляли, это было естественно, хотя в Балтийске мы ничего подобного никогда не слышали.

Отношение к детворе было терпимое, порой слишком. Во дворе жили уже довольно пожилые, точнее старенькие, супруги по фамилии Школьник. Мы часто над ними издевались. Могли вставить спичку в звонок и, спрятавшись ждать, когда кто-нибудь из них доползет до двери – коридор в их квартире был длинный.

Подвешивали ведро с водой под дворовой фонарь и ждали жертву. Иногда ждали долго, жертва должна была быть не очень агрессивной, чтобы последствия такой шалости были не столь болезненными для нас. Тут опять идеально подходила чета Школьников.

В квартире супругов Школьник не было туалета, и утром кто-нибудь из них выносил ведро в общественный туалет. Тут же появлялись мы, бежали рядом и, закрыв нос пальцами, начинали громко фукать. Такие маленькие, но уже очень большие гадёныши! Самое приятное, что чета Школьников никогда долго не держала на нас зла и практически не жаловалась родителям или нашей бабушке. Они были не только очень взрослые, но, скорее, очень мудрые и добрые люди. Я пишу этот текст и мне сейчас, через столько лет, ужасно стыдно!

Как-то наша дворовая компания соорудила парашют и с третьего этажа на нём спустила кота. Слава Богу, животное осталось целым и невредимым. Делали мы своё дело тихо, думали, что, спускаясь на парашюте, кот насладится открывшейся сверху панорамой и будет благодарен за доставленное удовольствие. Но он орал, как резанный, нас запеленговали и тут же сообщили кому надо.

За подобное зверство не поубивали никого, и пальцем не тронули, но скандал был громкий - всех сразу загнали домой, из распахнутых окон долго доносился крик взрослых. Закончилось страшным наказанием: сидеть дома! К вечеру тихонько все выползли во двор, но урок усвоили и больше никогда ничего подобного себе не позволяли.

Надо отметить, что, играя во дворе, мы всегда были под чьим-то наблюдением. Часто, со своего балкона третьего этажа за нами следила тётя Соня и, когда мы выясняли между собой отношения, громко смеялись, орали или делали что-то, по её мнению, неприличное, она могла с балкона вылить на нас кастрюлю холодной воды. Это помогало, но ненадолго.

Регулярный надзор за нами позволял тёте Соне знать о нас практически всё! Потом свои умозаключения она докладывала родителям и нашей бабушке, но мы никогда не знали, кто в очередной раз нас заложил. Сегодня я понимаю, что соседи в доме были добрыми и терпеливыми людьми, а ещё и очень порядочными.

Глава 13.

Кроме всяких глупостей и шалостей, в наши головы приходили и вполне здравые мысли. Например, решили собрать деньги, чтобы купить фильмоскоп и вечером показывать прямо во дворе всем желающим мультики. Сходили в магазин, точнее оббегали в центре все магазины, узнали стоимость самого дешёвого фильмоскопа,
высчитали сколько копеек должна сдать каждая квартира, разбились на группы и пошли собирать деньги по подъездам.

Собрали, никто не отказал. И вечерами смотрели мультики, кстати, вместе со взрослыми. Бабушка, человек очень экономный и бережливый, сама пожертвовала свою белоснежную простынь без латок, которая стала экраном. Сейчас трудно поверить и, тем более, представить, что взрослые и дети вечером сидят во дворе и
смотрят мультики.

Потом несколько лет наша дворовая компания устраивала карнавалы. Они были настолько удачными, что слава пошла по всей Тираспольской улице. Другие дворы взяли нашу идею, приглашали нас в качестве почётных гостей и экспертов, но достойно её реализовать не смогли. Копии получались гораздо хуже оригинала!
Карнавал всегда начинался со сбора денег, причем участвовал весь дом. Собранная сумма распределялась на украшение двора, часть денег шла на костюмы и стол.

День карнавала был праздником всего дома, с утра мы все дружно приводили двор в порядок, мыли, чистили и украшали карнавальное пространство. Вечером, когда не жарко, начинался праздничный концерт. Заканчивалось всё большим застольем: за столом вместе сидели маленькие артисты и зрители! Блюда для стола всегда готовила наша бабушка и мадам Чудновская - две кулинарные королевы двора!

Бабушка была не просто кулинарной королевой, она была кулинарный гений! Все, что она готовила, было потрясающе
вкусно - всё и всегда! При её нищете рецепт блюда соблюдался с математической точностью, которая определялась всегда на глаз, а если не было такой возможности, то блюдо не готовилось! Просто приготовит что-нибудь дешёвое: клёцки или струдли. Анины струдли - тоже кулинарный шедевр - вкусные, в семье все их обожали, но сделать, как она, никто не мог.

У нас был настоящий праздник, когда с утра Аня объявляла, что сегодня у нас на обед фаршированная рыба. Фаршированная Аней рыба - очень трудоёмкий и длительный процесс: рыбу нельзя пропустить через мясорубку - это слишком легко, быстро, удобно и неправильно! Рыбу после разделки часами надо рубить секачкой до
нужной консистенции.

Потом она долго варится в пятилитровом казане. Рыбы сразу делается много, поскольку желающих её есть аж пять взрослых человек с очень хорошим аппетитом! И эти пять взрослых акул с утра специально ничего не едят, чтобы фаршированной рыбы влезло побольше. А когда даётся команда «можно есть», от пятилитрового казана в момент ничего не остаётся.

Все счастливы, кроме Ани, которой до слёз жалко своего огромного, долгого и такого тяжёлого труда. Пишу этот текст и не знаю, чего в нём больше - букв или моих слёз. Сегодня точно слёз и огромной боли.

Если бы художник захотел на полотне изобразить жадность, то вполне достаточно было нарисовать нашу семью в момент поедания фаршированной рыбы. Выразительная и говорящая была бы картина.

Глава 14.

В нашем дворе жили две очень интересные личности: подруги тетя Соня и тетя Бая. Тетя Соня была замужем, жила в коммунальной квартире на третьем этаже вместе со своим мужем Нюмой. У них не было детей, вероятно, потому, что тетя Соня имела серьезные проблемы со здоровьем. Жили они с мужем тихо и спокойно, как говорят, душа в душу. Нюма работал носильщиком на железнодорожном вокзале, а Соня была домашней хозяйкой.

Тётя Бая была вдова военного, жила она в отдельной крохотной однокомнатной квартире вместе с тремя своими уже очень взрослыми детьми. Дочка вышла замуж и в эту же комнату привела своего молодого мужа, через некоторое время у них родилась дочь Вика - первая внучка тети Баи. Неудивительно, что летом часть жизни семьи густонаселенной однокомнатной квартиры проходила во дворе.

Кормление маленькой Вики во дворе - целый мини-спектакль: все, кто в это время гулял во дворе, сидел на балконе или торчал в окне, никогда не забудут дежурную громкую фразу тёти Баи: «Вика, открой гараж!» Если это не помогало, подключались другие персонажи, в частности, тётя Соня. Она со своего балкона издавала разные звуки, удивлённый ребёнок открывал рот, и на ура уминалась тарелка каши или супу.

Тетя Соня в жару спала на своем балконе и ужасно храпела, не давая спать всем, чьи окна выходили во двор. Тётя Бая, несмотря на дружбу, сначала с грохотом закрывала свои окна и будила своим демаршем тех, кого не смогла разбудить тётя Соня; потом с таким же шумом их открывала, и в ночи раздавался её отчаянный крик. Разными неприличными словами она поносила свою мирно спавшую подругу, которой ничего не мешало крепко спать и дальше.

Часто демаршем тёти Баи дело не заканчивалось, подключались и другие не спавшие соседи, в частности, и наша бабушка, но эффекта это практически никогда не имело. На следующий день тётя Бая опять не лицеприятно высказывала тёте Соне то, что думает о ней и её сне на балконе, но это не мешало продолжать им свою дружбу и дальше.

Пройдет время, родители Вики не выдержат испытания квадратными метрами и разведутся. Тетя Бая уедет в Америку
вместе со своими детьми. Увы, мне неизвестно, как сложились их судьбы там. Умрет Нюма, а тётя Соня, не выдержав одиночества и тоски, повесится в своей комнате.

Бая, Соня и мадам Чудновская были теми уважаемыми соседками, которых бабушка всегда угощала маленькими кусочками того самого драгоценного, копчённого папой, угря. Это были те немногие соседи, с которыми десятилетиями была тесно переплетена жизнь в одном доме, на мизерных квадратных метрах своих коммунальных квартир.

Всё хорошее когда-нибудь кончается. Стали уезжать соседи, не только в новые квартиры, но и в другие города и страны. Дети выросли, создали свои семьи, нарожали уже своих детей. Старики умерли. И в том, нашем дворе, никого и ничего не осталось от прежней жизни.

Мы научились жить без нашей бабушки. Научились ли? Я по-прежнему постоянно хожу к ней, только теперь на Таировское кладбище. У неё новый красивый памятник. На памятнике, после долгих-долгих раздумий, я сделала такую надпись: "От тех, кого ты так любила". Абсолютно уверена, что о таком памятнике бабушка даже не мечтала, совершенно справедливо считая нас неблагодарными и бессовестными людьми.

Её потрясающее отношение к нам мы считали само собой разумеющимся. Иначе не могло и быть. Понимание пришло
поздно, только с возрастом. Мне есть что сегодня ей сказать, но некому это слушать. Выросли наши дети и внуки, мало кто из них знает лично и помнит этого удивительного человека – мою бабушку. А я живу свою жизнь с абсолютной уверенностью, что меня сзади держит стена из огромной любви бабушки и папы.

Бабушка была очень скромным человеком, фотографироваться не любила, а если честно, то немного было желающих ее фотографировать. Исчезли все бабушкины фотографии, которых и так всегда было очень мало, осталась только одна. По этой фотографии одесская художница, которую тоже зовут Анна, написала замечательный портрет маслом. Я всегда с огромным удовольствием смотрю на этот портрет и радуюсь, хотя бы так, но бабушка опять с нами.

Глава 15.

Казалось, в этой истории можно поставить точку, но проходит много лет и выходит книга Н.А. Калмакана «Малобуялыкские
греки. 200 лет на Одесщине». Этот человек провел кропотливую и уникальную работу – напечатал записи метрических книг Иоанно-Предтеченской церкви. Для удобства пользования книгой сведения представлены пофамильно. И мы, естественно, шерстили страницы с фамилией Бимбас. Аня и вся её семья были в этой книге. Греки, а не болгары наши предки по бабушкиной линии. Вот это новость.

Всё, что рассказывала нам Аня о своей семье, подтвердилось. Но в этой книге была запись, которая переворачивала всё. Совершенно случайно моя дочь, просматривая страницы, касающиеся фамилии Батан, нашла одну удивительную запись, из которой следовало, что Бимбас Елена Захариевна, вдова с двумя дочками, через два года после смерти своего мужа вышла замуж за вдовца с тремя или четырьмя детьми, а возможно и больше (из записи это понять трудно), Батана Георгия Иоанновича. Произошло это событие 08.10.1906 года, когда моей бабушке было 4 года. Оказывается, растил ее отчим. Почему же бабушка никогда не рассказывала, даже не намекала на этот факт?

Дальше ещё интереснее. В 1907 г. Елена Захариевна родила сына, которого назвала в честь своего умершего мужа Константином. Еще через два года рождается опять мальчик, названный Христофором. У бабушки, кроме сестры Елены, есть ещё, по крайней мере, два младших сводных брата. О них тоже нет у нас никаких сведений, причём абсолютно никаких, кроме того, что написано в книге Н.А. Калмакана. Вот, оказывается, каких детей нянчила Аня, будучи сама пятилетним ребенком!

Семьи малобуялыкских греков жили в землянках, детей рожали много – сколько Бог давал. Жизнь была тяжёлой, детство – коротким, и ребенок рано становился взрослым. У бабушки детства не было и, понимая, как оно важно и необходимо ребенку, она сделала всё возможное и невозможное, чтобы наше одесское детство с ней было непередаваемо счастливым, и оно было именно таким.

Глава 16.

Личкаки и Бимбасы – огромные семейные кланы. Думаю, можно утверждать, что они были среди первых переселенцев. Установить родных братьев и сестер, а также родителей и других родственников прадедушки, Бимбаса Константина Анастасиевича, пока не удалось.

О семейном клане Личкаки оказалось больше информации. Известны имена некоторых детей Кира: дочери Дена и Султана, сыновья Николай, Дмитрий, Захарий. Личкаки Скарло Костов, родной брат Кира, тоже имел много детей.

Интересная закономерность прослеживается в именах моих греческих предков – многие из них имеют имена, которые одновременно являются мужскими и женскими: Кир – Кира, Зиновия – Зиновий, Анастас – Анастасия, Султана – Султан. Не зная этого, я своего первого ребенка – дочь, назвала Валерией. Вот так необычно, через столетия, протянулась ниточка, связывающая меня с моими предками.

Первое время не могла читать книги Н.А.Калмакана - это не давали делать слезы. Столько горя на каждой странице, смертность детей просто ужасающая. Вот только одна запись из таблицы рождаемости и смертности в разные годы, это самая страшная строчка. В 1910 году в селе родился 161 человек, умер – 201, из них 39 детей в возрасте до пяти лет включительно.

Душа рвалась в это село, хотелось знать, когда умерла и где похоронена Анина мать и наша прабабушка Елена Захариевна. Увы, старое кладбище - пустыня. В село мы съездили, шесть потомков малобуялыкских греков. В церкви поставили свечки за упокой их душ! Мы благодарны им за их мужество и тяжелый труд, за то, что смогли в таких страшных условиях выжить и дать возможность нам появиться и жить на этой Земле.

В селе Малый Буялык, сейчас оно называется Свердлово, все мы были впервые. Поездка состоялась 24. 07. 2016 года. Село небольшое, очень ухоженное, удивила новая отремонтированная дорога, в Одессе дороги гораздо худшего качества. Территория церкви – замечательный сад из роз, хвойных кустарников и деревьев. В селе живут отзывчивые и открытые люди, которые хотели помочь нам в поиске. Увы, не смогли – слишком большая дистанция отделяет нас от событий, которые нас интересуют, точнее, от того, что мы должны и хотим знать.

Походили по старому и новому кладбищам. Старое кладбище производит удручающее впечатление, от него фактически ничего не осталось. Мы ходили по земле, в которой лежат останки наших предков. Новое кладбище не похоже на сельское: памятники не уступают нашим одесским. На памятниках, красивых и ухоженных, все фамилии из книги Н.А. Калмакана.

А мне не даёт покоя мысль: зачем скрыли от нас эту историю? Такую необычную и удивительную историю нашей семьи? Почему бабушка никогда не ездила на могилы своих родственников? Ей это совершенно не свойственно, она всегда была очень добросовестным, ответственным и обязательным человеком. А может, ездила в тайне от нас и просто об этом нам не рассказывала? С чем связано такое категоричное нежелание
говорить о своей семье и родне?

В Одессе проживает много людей с фамилиями Личикаки (так сегодня она пишется) и Бимбас, нам они приходятся очень дальними родственниками. Пока установить степень родства не представляется возможным. Мы предполагаем, что и потомки сводных братьев Ани тоже живут в Одессе. Попытки как-то с ними связаться успехом не увенчались.

Глава 17.

Сижу у постели своей парализованной мамы. Проклятый инсульт. Мама прожила долгую жизнь, ей уже 87 лет. Мы ведем с ней неспешный и откровенный разговор, рассказываю ей о её предках, о том, что удалось о них узнать. Она, как и мы, ничего о них не знала, а фамилию Личкаки никогда не слышала. Рассказанное её удивляет и очень радует. Наконец, мы хоть что-то знаем о родственниках по бабушкиной линии.

Задаю вопросы, которые меня очень волнуют, и хочу, наконец, получить правдивые ответы на них. До этого у нас не было ни времени, ни желания, ни возможности сделать это. Долго не решаюсь задать один вопрос, ответ на который знаю точно и очень давно. Более того, ответ на этот вопрос знаю ещё ребенком.

А вопрос простой: Любила ли она свою маму? Точно знаю, что не только не любила, но никогда не жалела. Наконец, решаюсь спросить и прошу ответить честно. Ответ честный: Не любила маму. Любила папу, он был добрый! Не сомневаюсь, что после выпитого гранёного стакана водки доброта из дедушки била через край!
Во мне всё кипит, с огромным трудом себя сдерживаю, чтобы ничего не сказать. Просила сказать правду - получила правду, более того, в этом ответе для меня нет ничего нового и неожиданного.

Ответ на мой вопрос и всё написанное выше, соединяясь в моей голове, производит термоядерный взрыв огромной боли и обиды за мою такую любимую, единственную и лучшую на свете бабушку. Бабушку, благодаря которой мы с сестрой знаем, что такое счастливое и беззаботное детство. Бабушку, любви которой хватило бы с головой не на двух - на десять таких же внуков.

Сегодня я имею возможность наблюдать с балкона своего дома, как взлетают и садятся самолеты в одесском аэропорту, и всегда вспоминаю ту маленькую, худенькую девочку, которой так мало было нужно для такого долгого и большого счастья в потрясающем городе Одессе: всего-то, чтобы жила и была здорова её единственная и такая любимая бабушка - Анна Константиновна Бимбас!

Взято отсюда:h ttps://www.chitalnya.ru/work/2763098/
Картинка из интернета, спасибо автору.
Одесский оперный театр.