Зяма

Александр Гутин
Рассказик из книги «Пингвины на подоконнике»

-Ты же знаешь, Зяма, что ты мне как родной. Но если что, так оно мне надо? Твой Миша, чтоб был мне здоров вгонит всех в цугундер, я с ним помру насмерть, а потом буду долго болеть. Это же надо натворить такой цорес посреди бела дня и не понимать за что ему говорят?

-Аркаша, я тебе обещаю, как в синагоге, что я этому поцу вырву все ноги, и он будет ходить на руках. Но может что-то можно таки сделать?

-Ай, откуда я знаю, можно или не можно? Если завуч Степанова не написала докладную, как это у нас любят сам знаешь куда, так может и можно. А если написала, так ты что думаешь, я приду в КГБ своими ногами и буду драться с полковником ихних войск?

-Так может она и не написала, как ты думаешь, Аркаша? Она же могла и не написать, может и не так все плохо, Аркаша?

-Могла и не написать, Зяма. Она все могла, Зяма. Но знаешь, что я тебе скажу? Как только человек по фамилии Степанова стоит перед выбором писать или не писать за человека по фамилии Розенбойм, таки они в основном пишут. И пишут подробно красивым почерком, чтоб все могли разобрать. И очень жалеют, что в таких документах нельзя рисовать картинки. Они бы рисовали, Зяма. Они бы так рисовали, что Айвазовский плакал бы у себя в гробу, Зяма.

-И што теперь делать за Мишу, Аркаша? Он же хороший мальчик, он же всегда слушался и хорошо кушает, зачем портить такому мальчику жизнь? Ой, вэй, что делать? Что делать?
-Ша! Зяма, только не надо делать таких нервов. Ты можешь сидеть на тухесе хоть до Хануки, но лучше встать и ногами идти за поговорить. Если надо, сам понимаешь что, так дай ей сам понимаешь что!
-Аркаша, ну что я ей дам? Я же не директор гастронома, я просто бухгалтер, у меня есть чужие деньги, но у меня нет своих денег.
-Я тебя умоляю, Зяма. Это не те деньги, которых у тебя нет! Возьми конфеты из шоколада и поговори с ней как с советским человеком.
-Ой, мне уже все равно лишь бы да…Ты же знаешь, когда Софочка умерла, Миша стал таким неуправляемым шейгицем, что я тебя умоляю…


Зяма Розенбойм в новом коричневом пиджаке и в старом полосатом галстуке постучал в обитую дерматином дверь, на которой кривовато висела табличка с лаконичной надписью: «Завуч».
-Войдите! — раздался женский голос из-за двери, и Зяма зашел.
-Здравствуйте, мадам Степанова !- подслеповато прищурился Зяма, рассматривая сидящую за большим столом, усыпанном бумагами, женщину.

Женщина была наверняка высокая, потому что в сидячем положении голова ее была примерно на уровне головы стоящего Зямы.
Зяма всегда боялся высоких людей, особенно женщин. А ее голубые глаза и высокий рыжеватый шиньон вообще ввел его в состояние полуужаса.
-Здравствуй..те…- повторил он еще раз.
-Здравствуйте, — ответила женщина, раскатывая букву р, как специально. Зяма картавил, поэтому услышав рычащее р, почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Но отступать было некуда.
-Это вам, — выдохнул Зяма и положил на край стола коробку конфет «Птичье Молоко».
-Это что? — строго спросила женщина.
-Это конфетки. Ваши.
-Это не мои конфеты. Это вы мне их положили.
-Ну, да, мои. Но вы, мадам Степанова, сидите тут без конфет, а я подумал, что вам они нужнее, — залепетеал Зяма.
-Послушайте, как вас зовут? Зачем вы пришли? И почему вы меня все время называете мадам? Вы француз?
-Я не француз, нет, нет, я наоборот…
-В каком смысле наоборот?
-Ну, я не француз, — окончательно загнал себя в угол Зяма и осекся.
-Я вижу, что не француз, — ухмыльнулась завуч. -Так что вам надо?
-Мне ничего не надо. Это моему сыну. Миша Розенбойм…ну вы знаете, он в пятом «Б» учится…
-А, понятно, понятно! Это тот, который из двух копеек на уроке труда Маген Давид вырезал? Так вы его отец? Очччень хорошо! Оччень хорошо! Вырастили смену, что надо!
-Да я понимаю…я же как с советским человеком…он ребенок, он ошибся, он больше не будет, я вам говорю как родной…
-А вы знаете, что нарисовано на двухопеечной монете, гражданин Розенбойм?
-Я знаю, я возмещу. Там нарисовано что эта монета двухопеечная. Я заплачу, честно слово….
-При чем тут это! А что нарисовано на обратной стороне? А я вам скажу что! Там нарисован наш советский герб, славу которого несли, несут и будут нести все советские люди! А ваш сын…у меня даже язык не поворачивается сказать…ваш сын осквернил его! И чем? Сионистским знаком! Он ведь пионер! Или уже был пионером? Исключили небось уже?!
-Исключили, — еле прошептал Зяма. -И что, ничего нельзя сделать? Он больше так не будет, я этого поца выпорю так, что он ничего осквернять больше не будет…
-Детей бить нельзя, — неожиданно спокойно сказала завуч. Зяма молчал, уставившись в пол и переминался с ноги на ногу. На стене громко тикали часы.
-Идите, я подумаю, — отрезала завуч и стала что-то быстро писать в бумаге, намекая на конец разговора.
-Я вам буду век благодарен, что хочите, вот что хочите…
-Что хочу? — неожиданно переспросила Степанова. И с интересом посмотрев на Зяму, продолжила: -Хорошо, я запомню.

Прошло десять лет. Зяма Розенбойм шел с работы в последний раз. Потому что завод, на котором он работал бухгалтером, закрылся, и в следующий раз Зяме было идти неоткуда.
Моросил мелкий дождик, падала бурая листва, была осень, и деться от нее было решительно некуда.
Добредя до подъезда пятиэтажки, в которой он жил, Зяма полез в карман пальто за ключами.

-Товарищ Розенбойм?- вдруг услышал он женский голос и обернулся. Перед ним стояла завуч Степанова.
Ростом она оказалась даже выше, чем Зяма предполагал. Рыжий шиньон сменился на каштановый, а глаза были те же, голубые.
-Здравствуйте, — прошептал Зяма, — эээ…
-Не пугайтесь, не пугайтесь, — улыбнулась завуч. — Я к вам по делу.
-Ко мне по делу? — еще больше удивился Зяма.
В последний раз к нему по делу приходил мастер шестого участка, чтобы набить ему морду из-за задержки зарплаты, в которой Зяма был вовсе не виноват.
-Да, про делу. Помните тот случай, с Маген Давидом и двумя копейками? Ну, сын ваш, Миша…
-Помню, — побледнел Зяма. Побледнел Зяма по привычке. Вот уже несколько лет не существовало Советского Союза, потому и герба его тоже не существовало. Но под ложечкой у Зямы все равно неприятно заныло.
-Ну, хорошо, что помните…
-Спорно…
-Погодите, не перебивайте. Помните, что вы сказали, что будете благодарны мне?
-Помню, я вам благодарен. Но у меня ничего нет…
-Есть, Залман Израилевич, есть. У вас много чего есть…
-У меня? !- Поразился Зяма
-У вас.
-Ну, мадам Степанова, если вы вдруг узнали, что я родстенник Ротшильда, таки это не так, мне странно вас разочаровывать, но…
-Стойте, стойте. И перестаньте называть меня мадам Степанова. Меня зовут Ольга.
-Я и так стою…мадам Ольга…
-Ладно, я вам в лоб скажу тогда, Залман Израилевич. Возьмите меня замуж!
-К-к-куда? — словно не расслышал Зяма
-Замуж, — упрямо повторила завуч.
Зяма минуту пытался осмыслить услышанное.
Вот он, сорокавосьмилетний человек, лысоватый, не отличающийся физической крепостью, прямо скажем, бедный, ростом метр шестьдесят пять.

А вот женщина завуч Степанова, статная мадам, ростом примерно метр восемьдесят два-восемьдесят три, лет на десять моложе, лет на сто красивее. И вот она просится к нему замуж. Как это? И главное, где подвох?
-Замуж?…
-Вы не ослышались. Мне очень надо уехать отсюда. Хоть даже и в Израиль. Вы обещали. Сдержите свое слово.
-А кто вам сказал, что я собираюсь ехать в Израиль?
-Никто. Все евреи рано или поздно собираются туда ехать. Так лучше рано. Мы с вами потом разведемся.
-Но…
-Может поговорим у вас дома? — спросила завуч и открыла дверь подъезда, пропуская Зяму вперед.
Через четыре месяца семья Розенбоймов из трех человек, непосредственно глава семьи, его жена Ольга и сын Миша уехали на постоянное место жительства в город Хайфа.

Говорят, что Зяма удачно устроился, даже открыл платный туалет недалеко от автовокзала. Потом разводиться Ольга почему-то не захотела. А еще у них родилась дочка Рита. Вылитая мама. Только ростом невысокая. В отца наверное. Ну, да это и к лучшему.

Взято отсюда:h ttps://a-gutin.ru/?p=762#more-762