Ёжик колючий

Звон капели рассыпается, дробится на мириады солнечных брызг.
Апрельское солнце, просвечивая сквозь штору, оставляет на листе раскрытой тетради яркие кляксы.
Катя накручивает на указательный палец прядь каштановых волос: раз – завиток, два – завиток…
Сердце Кати то громко стучит в унисон с капелью, то замирает на высокой ноте, словно прислушиваясь к новому, незнакомому чувству.
Катя готова отдать Андрею всё, до последней капли: каждую улыбку, каждую минуту своей пятнадцатилетней жизни. И даже – кровь.
Хотя лишней крови у Кати, между прочим, нет.

Катя принадлежит Андрею от макушки - до кончиков пальцев, но мама думает иначе.
Она считает, что дочка – неотъемлемая часть её самой: и Катин носик, и глазки, и даже маленькая родинка на правой щеке.
Именно поэтому мама так бесцеремонно отворяет дверь в Катину комнату:
- Котёнок, сходи за хлебушком, а?
Вот так всегда! Только-только размечтаешься и – бац! - с облаков на землю.
То хлеб закончился, то посуду надо помыть, то вынести мусор…

У Кати есть, как минимум, две причины не идти в магазин: первая – лень, и вторая – тоже лень.
- Мам, я сейчас не могу, я к контрольной готовлюсь.
И Катя старательно чертит абракадабру, прикрывая тетрадь ладошкой.
Было бы хорошо, если бы мама надела свой бежевый плащ, чуть подкрасила губы и отправилась в Гастроном, что находится за сквером.
- Неужели и я когда-нибудь стану такой занудой, как мама?
Этого Катя боится не меньше, чем заболеть неизлечимой болезнью.
Мама долго-долго смотрит на Катю…
Катя вздыхает и захлопывает тетрадь:
- Ма-аа, ну сейча-аас… иду-уу.
Катя достаёт точилку и снимает с карандаша замысловатую стружку, почти так же, как мама снимает стружку с Кати:
- Дочка, уроки сделала?.. Почему не сделала?.. А бабушке звонила?.. Почему не звонила?
- Н а-до- е –ло -о -ооо! – хочет закричать Катя, что, впрочем, иногда и делает.
Мама при этом затыкает уши и уходит прочь.
А Катя всё ещё тянет время…

Часы на стене – тик-так, капель за окном – дзынь-бульк… Весна!
Мама стоит в дверях и ждёт, руки – в боки.
От неё даже пахнет не так, как от нормальной женщины – не пирожками, не духами, а стерильной чистотой.
Катя давно знает «на отлично», что ангину вызывают стрептококки, что в кишечнике живут бифидобактерии, а туберкулёзные палочки есть в каждом организме.
Знает по той простой причине, что мама работает терапевтом в местной поликлинике.
Кате приходится терпеливо выслушивать мамины нотации на самые скучные темы:
«О вреде никотина и алкоголя», «О болезни немытых рук», «О нежелательной беременности»…
- Катерина, так ты идёшь за хлебом или нет?
Если мамин тон становится безапелляционным, приходится подчиниться:
- Сейча-аас, иду-уу,- лениво тянет Катя.

Она со скрипом отворяет дверь подъезда и жмурится от солнца.
Оно, солнце, словно перевыполняя план по теплоотдаче, греет от всей своей жаркой души.
Остатки снега, словно подтаявший сахар, лежат вдоль обочины, и ещё немного - с северной стороны пятиэтажного Катиного дома.
Проезжающие автомобили поднимают фонтаны ледяной воды, недовольно при этом фырча.
Длинные Катины ноги, обтянутые джинсами, словно циркуль, измеряют расстояние от одной лужи до другой. Голубая куртка «дутик», белая шапочка с помпоном – подходящий наряд, чтобы чувствовать себя комфортно.
Своей худобы Катя сильно стесняется, хотя мама стремится успокоить:
- Ты растёшь, и это – естественно.
Катя старается спрятать в одежде то, чего стыдится: острые локотки, острые колени, и всю свою угловатую долговязую фигуру. Поэтому она не носит короткие платья, а длину рукава предпочитает по локоть.
Катя хочет стать стюардессой – одной из тех, что видела по телевизору.
Стюардессы такие красивые!
Во время полёта они надевают белые перчатки, красивую форму и туфли на высоком каблуке. А вы видели, какие глаза у стюардесс?
Ужас какие красивые глаза!

До поворота к Гастроному остаётся пройти совсем немного, как вдруг Катя видит «его».
Глядя под ноги и перешагивая лужицы, Андрей шагает навстречу.
Он одет в полупальто нараспашку, а длинный, под цвет глаз, серый шарф, крупными кольцами овивает его шею.
У Кати сразу холодеет где-то там, «под ложечкой». Это такое чувство, как если бы в жаркий день съесть большую порцию мороженого.
Кате так страшно – не передать!
Это гораздо страшнее, чем лечить зубы без обезболивания, или примерно так же, как разбить колени при падении с велосипеда.

Катя прячется за тополь, стоящий у тропинки.
В эту минуту ей очень хочется слиться с деревом или стать им.
Тополиная кора кажется шершавой, чуть прохладной и приятной на ощупь.
Кажется, однажды Катя что-то читала про друидов и деревья, которым они поклонялись…
И будто бы, берёза дарит силу, а черёмуха её забирает.
Только вот про тополь Катя ничего вспомнить не может…

На школьный субботник всем учащимся было велено явиться в строгом порядке и без всяких исключений.
Приказ об этом, за подписью самого директора – А. П. Гафаевой, а в народе «Вай-Фаевой», уже вывесили в школьном фойе.
- Молодой человек, вы как будто не на субботник явились, а на заседание парламента, - констатировал факт классный руководитель.
У Андрея действительно был отменный вкус. Он и на субботник явился в длинном шарфе и стильных джинсах.
Андрей виновато улыбнулся и просипел:
- Ангина…

Катя тысячу раз видела Андрея на переменах, в школьной столовой, на улице, но сегодня вдруг взглянула на него другими глазами.
- Выпендривается, красавчик! – съехидничала Машка.
- Ты сама выпендриваешься не по делу.
- Поо-одума-аа-ешь! – у Машки глаза стали подозрительно-узкими. – Ты чё, влюбилась, что ли?
- Не твоё дело.
С этой минуты между подругами пробежала не то что чёрная кошка – целая пантера!

Катя стала замечать за собой странные вещи.
Например, после школы она возвращалась домой не привычной дорогой, а той, что возвращается Андрей.
Катя стала сутулиться, потому что Андрей был немного ниже ростом.
- Выпрями спину, Михайлова! – гундосил физрук.
- Ну что же ты, Михайлова, молчишь? – допытывалась математичка. – Кажется, ты сегодня не готова к уроку?
- Ну-с, расскажите нам, голубушка Екатерина Михайлова, о творчестве Салтыкова-Щедрина! – упрашивал учитель по литературе.
- Отстаньте вы все! – хотелось закричать Кате, но она терпела.

Как догадалась мама, что Катя влюбилась? Как?
У Кати что – на лбу написано?!
Или, быть может, она развесила по всей улице баннеры с надписью «Катя плюс Андрей равняется ай лав ю»?
Или про Катю написали в светской хронике журнала «Звёзды Голливуда»?..

Катя, никогда прежде не любившая стихи, теперь не только запоем их читала, но и сама стала сочинять:
«А ты меня не замечаешь,
А ты не смотришь на меня,
Ведь ты совсем-совсем не знаешь,
Как я, Андрей, люблю тебя…»

Мама, в отсутствие Кати, клала на её письменный стол книги про любовь: Ивана Тургенева «Ася», Антона Чехова «Чайка»… Наивная!
Она думает, что у Кати – обычная, как у всех, симпатия, не более того.
Нет, у Кати – чувство особое, не отображённое ни в одной из книг, не изложенное ни в одном учебнике по литературе.
- Как такое может быть? – думает Катя.- Жил человек, жил, и вдруг – раз! – и влюбился.
И весь Земной шар начинает вращаться вокруг одного-единственного человека, и все поступки, мысли, и всё, что происходит – всё для него, всё – о нем!
Катя за неделю перекрасила волосы, поменяла причёску и тонкой стрелкой начала подводить глаза.
Катя сильно изменилась…

- Катюша, деточка, - бабушка начинала телефонный разговор так, будто Катя недавно сбежала из психиатрической лечебницы.
- Ба, как у тебя дела? Здоровье и всё такое?
- Нормально здоровье… А у тебя всё ли хорошо? Мама говорит, что ты… как бы это выразиться… в последнее время совершаешь странные поступки?
- Какие, например?
- Ну-уу, не зна-ааю, - тянет бабушка «кота за хвост». – Мама говорит, ты стала очень рассеянной, постоянно сидишь одна, взаперти, и вообще – мама переживает.
- Это всё?
- Нет, не всё - ты постоянно грубишь матери.
- Ба-аа, что ты хочешь от меня услышать? Чтобы я и тебе нагрубила?
Катя в сердцах бросает трубку.
- Ёжик ты мой колючий, - повторяет мама, пытаясь приласкать дочь, но Катя тут же отстраняется и надолго уходит к себе в комнату.

И вот Катя стоит, прижавшись горячей щекой к стволу тополя, и никак не может решиться сделать первый, самый трудный шаг.
Паника, волной поднявшаяся в душе, прямо пропорциональна приближающемуся к ней Андрею.
- Подожди, остановись! – Хочет крикнуть Катя, но голос ей не подчиняется, будто терпкий древесный запах заполонил всё горло.
Андрей медленно уходит прочь.
Катя так и не решилась сказать главные слова…

- Котёнок, а я суп уже разогрела!.. А где хлеб? – мама недоумённо смотрит на Катю.
- Не называй меня «котёнком», слышишь!? Я тебя сто раз об этом просила!
- Хорошо, больше не буду…
Катя не раздеваясь, навзничь, падает в кровать.
Мама опускается подле, не зная, что предпринять, о чём и как спросить.
Мама привыкла говорить с дочкой на другие, отвлечённые темы: про вирусы и микробов, про ангину и стрептококки… На тему влюблённости мама говорить не умеет.

- Дзынь-бульк! Дзынь-бульк!
Сквозь рыдания Катя слышит, как звенит капель, как перекликаются за окном синички, галдят воробьи, как беспокойно стучит собственное Катино сердце.
И вдруг в эту апрельскую какофонию, будто гром средь ясного неба, врывается трель телефонного звонка.
Катя вытирает слёзы:
- Алло?
- Катя, привет. Это Андрей…
Сердце Кати сейчас выпрыгнет и разобьётся на тысячи мелких брызг.
- Ну… В общем, я тебя сейчас видел там, в сквере, у тополя… Только подойти не посмел. Может быть, погуляем? Погода отличная!
Катя оторопело смотрит на маму, кидается ей на шею, целует в мокрую от слёз щёку:
- Ты – самая лучшая, мамуль, правда-правда! И, кстати, совсем не зануда!
Мама улыбается сквозь недавнюю грусть:
- Надень шапку, дурочка! И смотри там, осторожнее…
- Нет, всё-таки ты – зануда! - Кричит Катя и, надевая шапку, открывает входную дверь.
Вернее, не дверь, а новую страницу в новую взрослую жизнь.