Эльза Триоле. "Розы в кредит". Глава V. "Коррида молодёжи"

Деревенские домики, заново отделанные парижанами, туристский лагерь... Мадам Донзер, парижанка, находила, что летом их деревня приобретает стиль "Сен-Жермен-де-Пре"; но это её утверждение ничего не говорило ни Мартине, ни Сесили. Зато они и без объяснений знали лучше, чем мама Донзер, что молодые парижане плохо воспитаны: задаются, сквернословят, горланят и не способны отличить ячмень от овса. Да уж если таковы парижане, то по сравнению с ними деревенские парни - совсем ручные домашние животные! А городские девицы! Полуголые, растрёпанные, разутые, неряхи, - хотя у них на загорелых телах и всего-то лифчики да плавки! Но ведь достаточно мятого платочка на шее, чтобы создалось впечатление неряшливости! "По совести говоря, нынешнее поколение - несчастье для родителей!" - говорила мадам Донзер своей приятельнице-аптекарше (аптекарше по мужу, ибо не она обучалась фармации, а он); и та отвечала, что это поколение доставляет не больше хлопот своим родителям, чем любое другое из предшествовавших, и что сейчас дети тоже бывают разные. А то, что молодёжь бегает теперь в чём мать родила, так это результат прогресса медицины; посмотрите-ка на них - какие они здоровые, рослые, складные... фруктовые соки, витамины...

- Чтобы глотать витамины, необязательно раздеваться догола, - возражала мадам Донзер.

- Конечно, но когда тело обнажено, витамины лучше усваиваются.

- Может быть, ты скажешь, что Сесиль и Мартина - болезненные девушки?! Твоя аптека на мне не разбогатеет, и я нисколько не сожалею об этом!

- Ты совсем как бабушка; когда она увидела, что твои девочки разгуливают по солнцу без шляп, её чуть удар не хватил! Теперь предоставлен простор природе! Если Сесиль или Мартина принесут тебе ребёночка, то в этом тоже не будет ничего особенного. Ну, не злись! Ты же знаешь, что жена аптекаря привыкает смотреть на вещи просто.

Мартина и Сесиль совсем не выходили из дому, - так много работы было и в парикмахерской, и по хозяйству. Только в воскресенье, после шести часов, когда становилось прохладнее, они шли к озеру. Мартина надеялась встретить там Даниэля. Уже два года жила она воспоминанием о встрече возле озарённого прожекторами зАмка, померкшего, словно на него дунули, как на свечку, при появлении Даниэля. "Мартина, мне хотелось бы пропасть с тобой вдвоём в лесах"... С тех пор она видела его несколько раз, - он заезжал к своему другу доктору, в помощи которого уже не нуждался. Летом он показывался не чаще, чем зимой, - очень уж много было работы на плантациях роз у его отца; а экзамены в Высшую школу садоводства он сдал блестяще. Значит, он совсем уедет в Париж. У Мартины были свои информаторы: аптекарша знала все последние новости от доктора; кроме того, у доктора была служанка Анриетта, когда-то ходившая с Мартиной в школу - она с удовольствием болтала о Даниэле.

На квадратной серой колокольне медленно, без спешки били позлащённые солнцем часы. Шесть ударов упали в тишину затерявшейся в лесных холмах деревни, как в ящик. Даниэля Донеля нигде не было видно. Из туристского лагеря спустились женщины в брюках или хуже того - в шортах; материя так натягивалась у них на ягодицах, что казалось, вот-вот лопнет; а туфли на высоченных каблуках - смотреть смешно! Они приходили в деревню за покупками, волоча за собой, как на поводу, кто одного, кто двух голых загорелых ребятишек, а те в свою очередь волочили куклу или какую-нибудь игрушку на колёсиках. Бакалейная лавка, мясная, скобяная - всё было битком набито. Подруги вышли из деревни. За кладбищем дорога пошла полями, уже посвежевшими, приятными в этот час. Вот и речка, протекающая по неглубокому ущелью, зажатому мягкими, круглыми холмами, похожими на вымя коров, пасшихся там в лугах. Пейзаж напоминал цветную открытку.

Дальше и ручей, и дорога шли через лес. На опушке стоял небольшой зАмок - его не было видно с дороги из-за высоких стен, ограждавших парк. Из туристского лагеря, расположенного высоко на холме, донеслось хрипение громкоговорителя, а затем звуки музыки, растворявшиеся в воздухе, как сироп в воде. Вероятно, из лагеря же выскочила и эта ватага парней и девушек, сбежавшая с холма. Мартина и Сесиль, не сговариваясь, укрылись в кустах, словно им угрожала свора злых псов. С бьющимися сердцами смотрели они, как ватага проскочила мимо них, - потные, гримасничающие, свистящие, кричащие, воющие парни и девушки. Их внимание привлёк, по-видимому, зАмок, и, встав на плечи друг другу, они пытались перелезть через ограду; Боже мой... да ведь среди них находилась и Анриетта! она карабкалась на стену как раз в тот момент, когда показалась разъярённая немецкая овчарка. Анриетта так поспешно спрыгнула, что её юбки накрыли головы державших её парней, и вся пирамида рухнула на землю. Никто ничего себе не повредил, и банда с улюлюканьем скрылась в лесу.

Подруги вылезли из своего укрытия. Ну и Анриетта! Она плохо кончит. Выйдя из кустов, Мартина и Сесиль пошли дальше, огорчаясь тем, что могут испортить свои новые туфли-"балеринки"; дорога становилась всё более пыльной из-за жары и множества пешеходов, двигавшихся в одном направлении - к озеру, к прохладе. Девушки обогнали целый выводок ребятишек, которые нарочно волочили ноги, чтобы поднять пыль; их беременная мать толкала пустую коляску, а отец нёс на руках орущего младенца. Воскресенье... "Обрывки засаленной бумаги..." - с отвращением сказала Мартина. И в самом деле, - вдоль ручья, под деревьями, на смятой траве валялись объедки, оставшиеся от пикников, вдавленные колёсами машин бумажки. Ручеёк шёл до самого озера, куда он и впадал.

Ну и народу же! С озера доносились крики, смех, всплески воды! Озеро, освещённое полыхающими красными лучами заходящего солнца, блестело, как раскалённый металл. Вдалеке маячили неподвижные рыболовы. Наполовину затопленные и сейчас уже никому не нужные лодки плескались в камышах. На берегу было полно машин с широко раскрытой для охлаждения пастью радиаторов; не хватало только высунутых языков, как у сновавших повсюду возбуждённых жарой и сутолокой собак. Комфортабельные, пузатые прицепные домики на колёсах стояли под деревьями; там же виднелись и новенькие оранжевые палатки, раскладные столы, стулья, бронзово-загорелые люди. Мартина и Сесиль, приподняв юбки, уселись прямо на огромный пень. Прямо напротив них, на ярко-зелёном лужке, где запрещалось ставить палатки, паслись коровы деда Маллуара.

Вдруг из воды выскочили на луг и забегали среди коров молодые люди в плавках и кое-как прикрывшие свою наготу девушки. Всё та же самая банда! Ну, конечно! Вон Анриетта! Не сумасшедшая ли? Сидя на пне, Мартина и Сесиль смотрели на корриду, которая разыгрывалась перед ними на противоположном берегу озера.

- Ведь это коровы деда Маллуара! - сказала Мартина. - Только бы никто не начал их дразнить...

Но трое или четверо хулиганов уже пытались взобраться на коров верхом. Коровы мычали, брыкались, сбрасывали парней; те, подзадоривая друг друга, что-то орали. Внезапно прибежал дед Маллуар с сыном - каждый косая сажень в плечах. Мгновенно на берегах озера появились самые различные люди; тут были и потные, покрытые пылью пешеходы, и элегантные господа в чёрных очках, спрятавшие галстук в карман, и мотоциклисты, и велосипедисты со своими девушками, что сидят верхом на багажнике, поджав ноги и крепко обняв кавалера, чтобы не свалиться, эспадрильи, сандалии, белая замша... босые детишки... они выскочили отовсюду, - из воды, палаток и прицепных домиков; из леса выбежали гуляющие. На лугу стоял страшный гвалт; особенно выделялся голос деда Маллуара. Ударом кулака он сбил с ног одного из парней, а зрители с другого берега напрасно кричали ему, предупреждая о грозившей опасности, - целых четверо парней навалились на него сзади, пока его сын расправлялся с пятым. Один из местных жителей поехал на мотоцикле за жандармами, но никто ещё и опомниться не успел, как банда уже улепётывала со всех ног, оставив на поле боя деда Маллуара и его сына.

Перепуганные Мартина и Сесиль не решались идти домой одни и присоединились к семейству с выводком шумливой детворы и с младенцем в коляске. Ах, если бы неожиданно появился Даниэль и спас их... Сесиль была в ссоре с Полем: он стал находить целомудренные поцелуи чересчур пресными.

- Излишек витаминов, - иронически говорила на другой день мадам Донзер аптекарше. - Ваши потребители витаминов - это завтрашние, а то и сегодняшние убийцы. Как себя чувствует отец Маллуар?

- Два ребра сломаны. Он обезумел от злости, а его коровы перестали доиться. Если эти голубчики вернутся сюда, не дорого я дам за их шкуру... Двоих схватили на автобусной остановке, оба парижане, несовершеннолетние, из приличных семей. Один - сын адвоката, другой - сын рантье! По-видимому, пьяные и насмерть перепуганные. Они даже не туристы, и им нечего было тут делать. И приехали они на "позаимствованной" машине.

- Пробы ставить негде! - сказал аптекарь, показываясь в дверях комнаты, где он изготовлял лекарства. - И машину-то водить не умеют. Угроза общественному спокойствию.

- Вот видишь, - торжествующе присоединилась к нему мадам Донзер, - твой муж на моей стороне! А виноватты тут прежде всего родители, которые спускают своим детям всё, что бы они ни натворили, и совсем не умеют их воспитывать!

- Фашисты! - не унимался аптекарь, который был зол на всех за то, что на него свалилось столько неприятностей, когда он вернулся из плена. - У них все повадки фашистские; но фашисты, нацисты по крайней мере хоть во что-то верили. А эти - ни во что! Ничтожества, насильники, презирающие человеческое достоинство!

- Вот видишь! Видишь! - поддакивала мадам Донзер. - Твой муж со мной согласен! Ни религии, ни принципов...

- Оставьте в покое религию, - отрезал аптекарь, - я знаю прекрасных людей, которые ни в Бога, ни в чёрта не верят!

- Людям так трудно договориться! - сказала насмешливо его супруга. - Но есть Бог или нет Бога, надо, чтобы у человека были идеалы.

Она старалась говорить примирительно - зачем, в самом деле, ссориться с мадам Донзер, столь достойной женщиной, которая так хорошо воспитала свою дочь и Мартину-пропадавшую-в-лесах, как будто и она приходилась ей родной дочерью?