Аарончик. Лица Чикаго

Написала комментарий к эссе, случайно на телефоне нажала не туда и всё отправилось.  Пока исправляла, пока добавляла, текст зацементировался, и некоторые ошибки остались. Поэтому я решила перенести к себе и исправить.

Разговор шел об одежде. Какую красивую одежду шили в давние времена.

Я видела мамины платья, сшитые ею подростком  в войну своими руками. Машинки не было. Она, засватанная нашим папой, шила сама себе подвенечное платье все вручную, с гофрировкой на груди. Ткань- простой белый штапель, который хорошо драпируется. Со временем штапель благородно пожелтел от времени, как старинный манускрипт. Как же красиво было пошито платье в 1948 году! Мама шила его долго, потому что в нем очень много всевозможных деталечек, подкроечек, делающих послевоенный, из обычного штапеля, предмет подвенечного облачения совершенным, нарядным, изысканным. Просила маму научить меня делать те «гофрированные вафли», не научила. Я тогда была мала. А она рассчитывала каждый сантиметр. Намечала едва заметные точки и соединяла их вручную узором. Точки не должны быть видимыми. Платья давно нет на земле. Оно в земле. Ушло с Мамой. У нас в городе была традиция класть в мешочке в гроб подвенечное платье покойницы. Оно ушло с лица земли в 1978.

А сейчас про Аарончика. 
Раньше техника шитья была изумительной. Доскональной. Обстоятельной. Со всякими каркасными тканями. Забыла правильное ее название. Какие костюмы для мужчин шили! На каждого. А не чохом на среднеарифметическую фигуру. Брюхатого эти костюмы, сшитые индивидуально,  стройнили. Коротконогого делали пропорциональным.

У нас в северном предместье Чикаго рядом с нашим офисом был Alteration store - ателье по переделке ( подгонке) одежды. Ателье до сих пор содержит грек Иоанис Куракакис. Одно время у него работал Аарончик. Так мы звали этого элегантного, очень мастеровитого кравца , портного, который в Киеве назывался Аркадием Кагановским. Он ОДИН, пожалуй, все еще мог очень красиво шить, самостоятельно сконструировав выкройки и переделывать мужские пиджаки. Мог так их посадить на фигуру, что комар носа не подточит. Как он садил рукава! Ни единой морщинки или перекоса.  Мне он переделывал рукава у пиджака. Плечи для меня  были слишком длинны, вернее, широки. Я давно носила-относила этот дорогой пиджак, купленный в уже закрытом магазине «Маршал Филдз», но не могу заставить себя  отдать в салвейнш арми ( армию спасения). Мне он дорог тем, что ушедший из жизни Аарончик приложил к нему свои талантливые ручки.

Все время мне хочется рассказать о нем. Как он жил в Киеве, как его, Мастера (с высокой буквы) мужской одежды, охмуряла молодая швея, как всё-таки смогла выхватить из семьи, женить на себе, родить троих детей, забрав отца у маленькой дочки. Как они этим табунком ехали через Австрию, Италию месяцами там дожидаясь решения их вопроса. Чтобы попасть в Америку. Как он старался водить своих деток по всем странам, где пешком, где поездом, автобусом, чтобы они видели мир, музеи, красивые старинные строения тех стран, через которые они добирались в намечтанную Америку.

Как потом, уже в Америке, они с женой садили их на багажники велосипедов, на переднее сидение, прикрученное к раме велосипеда и ехали с ними за город на пикники. Каждый выходной они проводили с детьми в велосипедных прогулках, пока оба не купили машины.

Как Аарончик заболел- узнал, что у него рак. Как он старался работать на нескольких работах, чтобы заработать побольше. Всегда с добром в глазах, с добром в чудесных умелых  руках. Поняв, что смерть не отступает, не смотря на его усилия отсрочить ее, что она  неизбежна, вначале он думал освободить семью от себя и уже решил поехать умирать к дочери от первого брака в Канаду.

Пришел рано утром ко мне в наш офис посоветоваться. Зная, что я не буду растекаться елеем ни в коем случае. «Ишь ты, какой умный! Дочь оставил ребенком одну, без своей заботы и ласки, променяв ее на Лиду, а теперь собрался с раком сесть ей на шею? Нет, дружочек, это будет очень нечестно ни по отношению к ней, ни по отношению к этим двум сыновьям и дочери, кого ты опять хочешь предать, как ее  предал в детстве. Старшему сыну уже валит к двадцати, и те двое уже подростки , они смогут ухаживать за отцом, давшим им жизнь, вывезшим их в совершенно другой мир, давшим им то, чего лишил старшую дочь от первого брака.  Нечего бегать туда-сюда. И эта жена тебя любит. Родила же троих, чтобы покрепче тебя привязать к себе - не вздумай удирать!

И Аарончик остался. Он на бумагах развелся с женой Лидой, чтобы взять занятые  у банков сотни тысяч долларов долгов на себя, а потом унести долги в могилу…

Жена и дети за ним ухаживали в очередь, когда Аарончик уже не мог вставать. Достойно похоронили…

В разговоре, в который я вступила, говорилось о мастерстве шитья, а не жизни шевца, зачатой-начатой на  киевском Подоле и закончившейся в северном предместье Чикаго. Но, как промолчать о быстро сгоревшей ханукальной свече его жизни?

Когда Михаил Шифутинский поет о портном, о стежках, сделанных им,  у кого грошик стал тяжел, что годы волосы скосили, вытерли его пальто, всегда перед глазами Аарончик, правда, никогда он не был в вытертом пальто. Остался в памяти склоненным над швейной машиной, старавшийся быстро перешить накопившиеся заказы  у Иоаниса, сесть в свою машину и ехать на другую подработку, в другое ателье, а пока едет, съесть в машине свой ланч, чтобы не тратить на еду драгоценного времени…. Сэкономленного Времени, все равно не хватило  Аарончику, чтобы дожить до внуков.