О чём поют Звёзды-11

ЧАСТЬ 2 НАЧАЛО


Много-много лет назад в одной обычной простой семье родился мальчик.
Обычный хороший мальчик.
Мама вела домашнее хозяйство, а папа зарабатывал на жизнь строительством, а также изготовлением мебели и прочей домашней утвари из дерева.
Добрые и грубовато-ласковые отношения в семье не омрачались ссорами даже тогда, когда наступали трудные времена.
Впрочем, легкими тогда бывали только времена больших Праздников.
Жизнь простых селян и сейчас не назвать легкой, а много лет назад, когда весь труд был ручной, тем более.
Но люди привыкли к такой жизни (так жили все их предки), и мечтали только об одном - чтобы не было войны, а дети росли здоровыми и трудолюбивыми.
Обычная простая семья, как и другие семьи рядом.
По крайней мере, так все выглядело со стороны - с точки зрения соседей.
И даже родственников.

Мальчик рос тихим, спокойным и любознательным - маме с ним не было хлопот - она спокойно оставляла его во дворе одного, он мог часами наблюдать за жизнью жучков и букашек, любоваться простенькими полевыми цветочками, или мечтательно глядеть на небо, где летали изменчивые мифические создания, которые взрослые почему-то называли облаками...
Поэтому мама часто называла его с улыбкой - тихоня...
Когда он немного подрос, то стал играть со своими сверстниками, но часто отвлекался, завидев что-то для себя необычное, за что его дразнили чудиком...

Став постарше, он любил тихонько сидеть где-нибудь в уголочке, когда по вечерам к папе приходили соседи или родственники, и они заводили разговоры о житейских своих делах.
Ему было интересно, как они рассуждают, какие приводят аргументы в защиту своего мнения, какие цитаты из Писания.
Он как будто изучал взрослых, их отношение к жизни и между собой, словно искал ответы на какие-то свои не по-детски детские вопросы...

Как и все мальчики, достигнув определенного возраста, он прошел обучение в начальной школе при местном Храме.
Кроме обычной грамотности, ребята изучали там основы Веры - всё, что нужно знать простому человеку, чтобы не пришлось потом раскаиваться в нечаянной оплошности...

Священнослужитель, ведший занятия, заметил неподдельный интерес мальчика к Писанию, его сметливость и живость ума, его хорошую память и способность к анализу прочитанного, и поговорив сначала с ним, а потом и с его папой, предложил ему посещать школу, где обучались дети более состоятельных родителей, и где углубленно изучали Писание, и дополнительно - историю Мира и Народа.

Папа зарабатывал неплохо для своего уровня жизни и мог оплатить обучение, но у него были свои планы на сына - тому уже пора было начинать помогать папе в работе, тем более, что его изделия ценились, и заказов было много.
Посоветовавшись с женой, папа решил показать мальчика Церковному Совету, чтобы определиться с выбором.

Вера - дело священное, но в их роду все были ремесленники - кто по железу, кто по дереву, кто по глине или камню, священников не было, и наоборот, была традиция, что Служители Церкви - особая каста, как и правители, как и чиновники, как и воины...

На Церковном Совете, после почти часовой беседы с мальчиком, умудренные мужи удивленно обсуждали возникшую проблему - настолько он поразил их своими знаниями Писания и жизни, что они всерьез задумались об исключении из правил для него...
Но потом решили дело таким образом - обучение в школе еще не означает переход в другое сословие, а возраст его еще так невелик, что прямо сейчас принимать окончательное решение нет смысла - жизнь и Провидение сами расставят всё по местам, а пока пусть первую половину дня он учится в школе, а после обеда помогает папе...
Так закончилось беззаботное детство, и началась серьезная, пока еще подростковая жизнь...

Закончилось беззаботное детство, и началась серьезная жизнь, пока еще подростковая, но уже по общему дневному распорядку.
Ему очень нравилось помогать папе, работать с деревом.
Он быстро освоил инструменты, научился различать породы и их свойства - из этих лучше делать мебель, из других - домашнюю утварь, а из тех можно делать игрушки и даже украшения...

Он обожал запах кедра - даже старая сухая колода, почерневшая от времени, стоило расколоть ее или чуть состругать верхний слой, обнажая розовую древесину, тут же начинала благоухать - другого слова и не подберешь - такой душистый приятный запах шел от нее, хоть и срублено дерево могло быть десятки лет назад.
Ему казалось это просто чудом...

Он не делал для себя деревянных мечей или копий, как другие мальчишки, а вот вырезать фигурку животного или птичку, пусть даже не разукрашивать их, а оставить, как есть - это было для него подлинным наслаждением.
Иногда он украшал папины изделия своей резьбой, а игрушки просто дарил малышам.
Еще он пробовал вырезать цветы, но пока не получалось так, как хотелось бы - с прозрачными лепестками, и чтобы на листочках были видны прожилки...

А вот в школе ему было неуютно, что-то не давало ему покоя - как будто он чувствовал какую-то недосказанность, или недостаточность того, что им рассказывали...
Он задавал вопросы, выслушивал ответы, но удовлетворения не было...
Он сам не читал Писание, оно было рукописное и прикасаться к нему мог только Служитель, и поэтому ему казалось, что где-то что-то упущено...

Но однажды ему повезло (так он подумал сначала) - к Празднику надо было размножить несколько текстов, и ему в числе прочих поручили это сделать, поскольку у него был красивый уверенный почерк.
Вместо обычных занятий они сидели в светлице и переписывали свитки.
Каждый должен был сделать десяток копий с одного текста - аккуратно, без ошибок, буква в букву.
Ему досталось знакомое - то, что они как раз разучивали - и он убедился, что Служитель ничего не упустил, говорил именно так, как и было написано.

В десятый раз переписывая одно и то же, он вдруг почувствовал отстранение, как будто руки его сами по себе водили перо по бумаге, глаза следили за пером, в голове глухо и монотонно звучали переписываемые фразы, а откуда-то изнутри него, из самой середки головы, прямо через его глаза, смотрел на папирус кто-то незнакомый - смотрел на текст и читал его...

Это состояние отстранения, или сдвига сознания куда-то в сторону, длилось секунду-две, не более, но он даже вздрогнул, настолько это было неожиданно и непривычно - почувствовать внутри себя кого-то еще, незнакомого, но не чужого...

Дописав последнюю копию, он покинул светлицу и отправился домой, еще более задумчивый, чем обычно.
Дома, пообедав с родителями, он повеселел, отвлекся от размышлений - все равно было непонятно, что же он почувствовал - и отправился с папой в мастерскую.