КЕДРОВЫЕ ОРЕШКИ

Телеграмму принесла мамина знакомая, пожилая, вечно уставшая почтальонка тётя Маруся.
Мама пригласила Марусю пройти в прихожую (не в дверях же стоять!), но Маруся отказалась, сухо сказав «распишитесь в получении» и протянула маме шариковую ручку.
Так и стояли они по обе стороны невысокого порога – по одну Татка с мамой, по другую – Маруся, в неизменной своей синей фуфайке, в синем драповом берете, с пухлой почтальонской сумкой на длинном ремне.
Лишь только захлопнулась за Марусей дверь, мама нетерпеливо развернула бланк телеграммы и, со словами «дядя Андрей умер», опустилась на полированную поверхность трельяжа.
Натка не любила слово «умер», потому что от него веяло искусственными бумажными цветами, зажжёнными свечами и странными непонятными песнями.
Однажды весной, когда на городском рынке только-только появились букеты ландышей, про Наткину бабушку мама сказала то же самое – «умерла».

Глубоко вздохнув, Татка принялась собирать с пола то, что ненароком смахнула мама: рассыпавшиеся помады, расчёски, шпильки…
- Завтра едем в Красноярск, - изменившимся голосом сказала мама и погладила Татку по упругим колечкам белых кудрявых волос.
Татка молча кивнула. И хотя было Татке всего пять лет, но она догадалась, что Красноярск – это очень далеко, может быть дальше, чем Хлебная площадь в её городе, до которой от Таткиного дома – целых восемь остановок на трамвае!
Коричневый чемодан с ободранной по краям краской был извлечён из чулана второй раз на Таткиной памяти: первый раз – это когда ездили к бабушке на похороны, и вот теперь – для поездки в незнакомый город.
Чемодан торжественно взгромоздился на круглом полированном столе, в центре комнаты, раззявив подбитый бархатной тканью красный «рот».
Напрасно Таткина мама давила всей тяжестью худенького тела на крышку чемодана и щёлкала замками!
Чемодан только фыркал, но закрываться не хотел.
Тогда Татка догадалась: она уселась сверху на неподатливую крышку и услышала долгожданный щелчок – чемодан захлопнул красную прожорливую пасть.
Татка никогда не ездила так далеко, чтобы аж до самого Красноярска!
Ей разрешалось гулять только во дворе дома и ни в коем случае не выходить на улицу. Но Татка мечтала выйти однажды за высокие кованые, в налепных узорчатых завитушках, ворота, самостоятельно, прогуляться до ближайшей кондитерской или булочной.
Но мама строго-настрого сказала «только попробуй!», и Татка рисковать не решалась…

Поезд покорил Таткино сердце с первого взгляда, с первого свистка локомотива, с первого клубочка выпущенного дыма!
Татке всегда казалось, что город, в котором она живёт – огромен, как Марс или Луна, но оказалось, что страна, в которой живёт Натка, под названием «СССР», ещё огромнее, ещё прекраснее!
За окном поезда, за считанные минуты, пролетали станции и города, реки и речушки, одинокие сторожки обходчиков, переезды и шлагбаумы, люди и машины.
Но больше всего Натку поразил лес, который появился за окном поезда на второй день путешествия.
- А вот и тайга, - задумчиво сказала мама, глядя в окно.
- Тайга? – переспросила Натка. Это слово ей было знакомо давно: так звали собаку из соседнего двора – добрую, коричневую, с чёрными подпалинами на спине.
Оказалось, «тайга» - это огромный непроходимый лес. Мама сидела напротив Натки за раскладным столиком – строгая, и в то же время печальная.
На голове у мамы – ракушка из светлых вьющихся волос, утыканная, как ёжик - иголками, чёрными шпильками.
На маме – кофта с отложным вязаным воротничком, серая плиссированная юбка, туфли-лодочки.
- А дядя Андрей – твой брат? – Татка водит пальчиком по оконному стеклу.
- Брат.
- А почему он помер?
- Повзрослеешь – расскажу.
Татка недовольно щурится, но, не смотря ни на что, она благодарна случаю за то, что сидит сейчас в этом вагоне, пьёт чай, который всем желающим разносит проводница. Чай очень горячий, поэтому его сначала наливают в гранёный стакан, а потом стакан ставят в железный ажурный подстаканник.
А ещё Татке нравится, что мальчик, который едет в соседнем купе, улыбается ей, и что вагон слегка покачивается, убаюкивая и успокаивая, и что постельное бельё хотя и серого оттенка (не так, как у мамы), но приятно пахнет влагой и хозяйственным мылом.

Тайга!
И эти горы, подступающие к железной дороге близко-близко, и этот тёмный туннель…
Стало вдруг темно и боязно, но Татка не подала виду, что испугалась.
- Мам, а как называется гора?
- Это Уральские горы.
- А море?
- Это не море, это – река Енисей. Состав, спустя двое суток пути, громко отстукивает дробь по пролётам железнодорожного моста, басит громко и даже сердито:
- Ту-ту-уу!
Мама впервые за последние дни улыбается...
У Таткиной мамы хотя и не красивые, но приятные черты лица. Ей очень идёт улыбка, но мама улыбается редко – она работает учителем в начальных классах.
Татка видит огромные буквы за окном, покрашенные синей краской, и пытается прочесть слово по слогам, но успевает прочесть только начало – «Крас», потому что локомотив неумолимо тащит вагоны вперёд и вперёд…

- Хочешь шишку?
Сын дяди Андрея, Ванька, всего на два года старше Татки, а ведёт себя так, как будто – на целых пять.
Татка берёт протянутую кедровую шишку - довольно тяжёлая!
- Смотри, как надо орехи лущить.
Ваня забирает шишку обратно и достаёт из плотно сжатых коричневых «крылышек» небольшой орешек.
- Ты ела кедровые орехи?
- Нет, ни разу.
- Ешь, они полезные. А то ты совсем бледная, как поганка!
- Не обзывайся! Татка слегка выпячивает нижнюю губу – обижается.
Ваня кажется ей слишком грубым и резким, она даже немного его побаивается, но всё-таки лучше общаться с Ваней, чем сидеть в комнате со взрослыми.
И Таткина мама, и Ванина - тётя Нюра - все ходят в чёрных платках третий день, и разговаривают тихо, а на детей почти не обращают внимания.
В доме до сих пор пахнет свежеструганным деревом, кислыми щами и блинами. Но больше всего Татку раздражает запах незнакомых людей, побывавших в доме в невероятном количестве.
Татка которую ночь не может нормально спать: сначала под ногами качался пол, как будто она всё ещё ехала в том самом поезде; потом Татку замучили комары.
Каким-то образом эти гнусные насекомые просачивались сквозь марлю, натянутую на форточку, и жалили нещадно!
Таткина белая кожа мгновенно покрылась зудящими красными точками.
Тётя Нюра натёрла Татку вонючей мазью, вздохнула:
- Аллергия.

Татка ковырнула из шишки очередной орешек… Как ей понравился и этот аромат, и этот вкус – нежный, слегка маслянистый! От орешков чуть-чуть пахло жареными семечками.
- Завтра утром поедем в Кедровую Падь, - Ваня испытующе смотрит на Татку угольно-чёрными, слегка раскосыми глазами. Волосы у Вани – чуть светлее глаз; нос - широкий, короткий.
- А зачем?
- Мамка сказала, тайгу вам надо посмотреть. Кедровых орехов наберём, грибов.
Ваня очень похож на мать – такие же широкие скулы, смуглая кожа, низкий голос. И кость у Вани широкая, крепкая.
Таткина мама сказала, что Нюра, жена дяди Андрея – эвенкийка.
Тётя Нюра носит красивые мягкие тапочки – олочи, просторное платье, расшитое орнаментом, а густые чёрные волосы заплетает в косы и укладывает вокруг головы…
Татку вновь натёрли вонючей мазью, обули в Ванькины сапоги, на два размера больше.
- Не хочу в мальчишечьей одежде ходить, - заупрямилась Наташка. – Он только свитер надел, а я – как чучело огородное!
- Ваня привычный, а ты нет. Вон какая бледная да слабенькая.
- Татка и вправду часто болеет, - вздыхает мама.
И тётя Нюра, вдобавок ко всему, напялила на Таткину голову шапочку.
А шапочка ей понравилась - она оказалась очень мягкой, а по краю оторочена рыжим пушистым мехом.
- Друг дяди Андрея отвезёт нас к лесной сторожке, - сказала тётя Нюра. – Мы и орехи соберём, и грибы поищем. А после обеда нас привезут обратно…

Вначале ехали вдоль железной дороги, потом – по лесной, потом - вдоль ручья, потом опять по дороге, которая постепенно превращалась в едва заметную тропинку. Наконец, отыскали небольшую поляну, на которой стояла покосившаяся и потемневшая от времени сторожка.
Татка никогда бы не подумала, что деревья могут быть такими огромными, а лес – таким густым.
- Тёть Нюр, а это - тайга?
- Это, Наташенька, тайга. Нравится?
- Не знаю…
- Далеко от нас не уходите, тут зверья всякого много.
- И волки?
- И волки, и медведи… Ты, Ваня, за Наташей приглядывай, пока мы орехи собирать будем.
Тётя Нюра и Таткина мама достали из сторожки мешки, колотушку, похожую на огромный деревянный молоток.
Тётя Нюра размахнулась и, что есть силы, ударила по раскидистому кедру.
Татка от неожиданности зажмурила глаза… В траву полетели первые кедровые шишки. Где-то в глубине чащи на звук колотушки откликнулось эхо.
Рядом, в листве дерева, тревожно вскрикнула птичка.
Ваня поднял с земли упавшую шишку:
- Хочешь, чего-то покажу? Это близко.
Татка мгновение колебалась, но любопытство оказалось сильнее: раздвигая густую поросль кустарника, двинулась следом за Ваней.

Первые признаки осени уже наметились неяркими мазками: трава пожухла, лист кое-где пожелтел, лёгкая паутина трепетала на ветру, едва цепляясь за ветки.
Пахло прелой листвой, сыростью, грибами…
- Стой, не шевелись, - приказал Ваня. – Видишь дупло на дереве?
- Не вижу.
- Да вон же – гляди!
Татка сколько ни всматривалась – ничего разглядеть не могла. И вдруг – то ли показалось, то ли в самом деле промелькнула какая-то тень, будто кто-то зажёг фонарик и вновь выключил.
- Что это? – шёпотом спросила Татка.
- Белки. Видишь, орехи на зиму запасают?
- Ага, кажется вижу… Ваня, пойдём назад, а то нас заругают.
Невдалеке вновь послышался стук колотушки.
- Погоди, я сейчас…
- Ты куда? Я ухожу, - рассердилась Татка и быстро зашагала прочь.
Вдруг из-под ног - точно выстрел грянул - хлопнув крыльями, взлетела то ли птица, то ли незнакомое чудище.
Татке на миг показалось, что глаза чудовища горят огнём, а острые когти сейчас вопьются в Таткину кожу и расцарапают в кровь.
- Ма-ма-аа, - закричала Татка, шарахнулась в сторону, запуталась в высокой траве, споткнулась об упавшее дерево, вскочила и бросилась в чащу.
- Стой! – крикнул вдогонку Ваня, но девочка его не слышала.
Не разбирая дороги, она бежала напролом, словно зайчишка, почуявший лису…
Первой Татку обнаружила тётя Нюра: та стояла у небольшого болотца, едва не увязнув в его бурой, дурно пахнущей, воде.
Тётя Нюра схватила Татку, прижала к себе и, ревущую, потащила к сторожке…

Второй день Татка металась в бреду.
Её светлые кудряшки спутались, выпрямились и стали похожи на белую овечью шерсть.
Тётя Нюра отпаивала Татку какими-то травами, клала на пышущий жаром лоб влажную тряпочку, смазывала кедровым маслом виски, что-то шептала на эвенкийском.
Наткина мама, с красными слезящимися глазами, держала дочь за руку и в который раз спрашивала у Нюры:
- Может, всё-таки в больницу?
- Не надо в больницу. Это – сильный испуг, я вылечу.
И вновь что-то шептала на ушко. Татка, будто сквозь пелену, слышала Нюрин голос и видела, как огромная, в полнеба, чёрная птица наконец-то улетает прочь…

- У вас какой вагон? – в сотый раз спрашивает тётя Нюра.
- Шестнадцатый, - отвечает Таткина мама.
Мама держит Татку за руку, а Ваня идёт рядом, сам по себе, как вполне самостоятельный, взрослый человек.
На кожаном ремне его болтается жёлтый зуб.
- Это – папкин подарок, медвежий клык, - гордо говорит Ваня.
Вокзал гудит, словно пчелиный улей.
Татку ещё качает от слабости, ещё свежи на руках её комариные укусы, но горюет она не об этом. Татка переживает, что Ваня в этом году в гости к ней не приедет, потому что на днях идёт в первый класс.
- Спасибо, Нюра, - говорит Таткина мама.
- Это вам спасибо, что приехали, - отвечает Нюра и отворачивается.
Из её красивых, чуть раскосых глаз, катятся слёзы.
- Теперь вы к нам приезжайте, - говорит Таткина мама и целует Нюру в смуглую щёку. – И не горюйте, всё будет хорошо!..

- Татка, посмотри, кто там пришёл, - кричит мама из кухни.
Татка, не снимая цепочки, приоткрывает входную дверь и выглядывает в образовавшуюся щель – на площадке, в той же самой синей фуфайке, стоит почтальонка Маруся.
- Мамка дома? Извещение вам принесла. Получите, распишитесь.
Посылка оказалась довольно тяжёлой, с сургучной печатью на фанерном боку.
Таткиной маме пришлось повозиться, вытаскивая один за одним мелкие гвозди из фанерной крышки посылки.
Натка от нетерпения елозит на стуле и капризно тянет:
- Ма-ааам, ну скоро уже?
Наконец, мама справилась с задачей и извлекла из фанерного ящика холщёвый мешок.
Татка сразу ощутила тот незабываемый, неповторимый аромат!
И этот запах тайги, и валежника, и прелых листьев, и гнилого болотца, но главное – кедровых орешков!
- Татка, тут для тебя письмо…
И мама прочла Натке вслух:
«Здраствуй Наташа. У миня всё хорошо. Приижай в гости! Кушай арехи, будиш всигда здорова. Твой друг Ваня».
Татка резво соскочила со стула, убежала к себе в комнату, через минуту вернулась, пряча что-то за спиной.
- Давай отправим Ване подарок… Пожалуйста!– говорит Татка, заглядывая маме в глаза.
- Но ведь это – твоя любимая игрушка, - мама задумчиво качает головой.
Заводного медведя, по имени Михайло Потапыч, купили Татке на день рождения.
Был он внутри деревянным, а снаружи – бархатисто-коричневым.
На спине медведя, чуть выше хвоста, зияло небольшое отверстие для ключа.
Стоило повернуть ключ несколько раз, и мишка начинал танцевать, двигая головой и лапами в такт музыке, доносившейся откуда-то изнутри.
- Не пожалеешь? – с сомнением спросила мама.
- Нет, - твёрдо сказала Татка.
Спустя несколько дней, посылка отправилась в город Красноярск.
А Татка за эту зиму и весну ни разу не заболела!
Видимо, кедровые орешки имеют большую силу и умеют творить настоящие чудеса.