Душа в пустыни

Перед вами два романа о судьбах людей, рожденных в странах Востока: в годы правления прославленного халифа Харун аль-Рашида, в завораживающе сказочной атмосфере великого Багдада и в эпоху жестоких завоеваний Османской империи.
История каждого человека, вымышленная или реальная, — есть история любви, обретения самого себя, смысла жизни через это удивительное чувство.
Именно любовь помогает арабской девушке Зюлейке, преданной мужчиной, которому она доверилась, и вынужденной скрываться в пустыне, среди кочевников-бедуинов, найти свое счастье.
Поселившись в душе хладнокровного, безжалостного воина — янычара Мансура, любовь творит милосердие и сострадание, чудесным образом преображает его судьбу.
Создавая эту книгу, я жила сокровенными, зачастую противоречивыми желаниями и чувствами ее персонажей: угнанной в плен турецкими воинами юной черкешенки Мадины, чья страсть рождается из ненависти, багдадских братьев Амира и Алима, прошедших долгий путь от непримиримой вражды до понимания и сочувствия друг другу.
Я далеко не всегда могла предугадать, какие испытания ждут героев, чьи судьбы переплетаются с реальными историческими событиями, но твердо верила, что все закончится счастливо.
Действие обоих романов происходит в непростые, переломные для государств и народов годы. Вместе с тем хочется надеяться, что истории о далеком прошлом помогут читателям отвлечься от проблем настоящего, прикоснуться к тем ценностям человеческой души, которые остаются неизменными во все времена.
Янычар и Мадина
Пролог
1640 год, село Тисма, Валахия
Илинка вышла из дома с ребенком на руках и остановилась, глядя на поблескивающий вдали Дунай, на пятна луговых цветов, напоминающие цветные озера, на солнечные блики, играющие с листвой высоких деревьев. Над гребнями гор поднимались густые облака и медленно таяли в прозрачном голубом небе.
Молодая женщина опустила сына на землю и улыбнулась. Адриану было чуть больше года, и он не так давно научился ходить. Пока мальчик неуклюже ковылял по двору, его мать сидела на куче жердей, из которых ее муж Георг собирался сделать новую ограду. Илинка следила за Адрианом, одновременно наблюдая за птицами, которые то и дело выпархивали из растущих рядом с домом кустарников. Кое-где в траве мелькали хрупкие лютики и нежные ромашки. Молодая женщина решила, что, когда сын станет старше, она поведет его на маковое поле, сплетет яркий венок и наденет на темную головку.
Такой венок подарил ей Георг три года назад. Когда Илинка встретила нежный и страстный взгляд юноши, в ее крови вспыхнул огонь. Она с гордостью украсила себя алыми цветами, и с тех пор они с Георгом не расставались. Сыграли свадьбу, а потом у них родился сын, дитя любви — их первенец Адриан.
…
Адриан споткнулся и упал в траву. Молодая женщина бросилась его поднимать и потому не сразу увидела мужа, который спешил навстречу и громко звал ее по имени.
Илинка выпрямилась и уставилась на него с изумлением и тревогой. Побледневшее лицо Георга было искажено отчаянием и страхом.
— Что делать?! — Он задыхался от быстрого бега. — Там османы, они едут сюда! Адриан! Куда его спрятать?!
Молодая женщина все поняла и крепко прижала к себе сына.
Это тоже была часть дани османам: раз в год они ездили по округе и забирали детей мужского пола от полутора до трех лет. Говорили, будто из мальчиков делают янычар — безжалостных воинов без роду и племени, безраздельно преданных султану, верящих в Аллаха и видящих смысл жизни только в насилии и войне.
Илинка и прежде слышала истории о том, как турки врывались в дома ее соотечественников и творили беззаконие, но тогда она была слишком юной, чтобы осмыслить глубину, непоправимость и ужас горя, выпавшего на долю осиротевших родителей, из чьих рук вырвали детей и, перекинув их поперек седла, увезли в неизвестность.
…
— Вы не получите моего сына! Убирайтесь! Иначе я вас убью!
Возглавлявший отряд турок что-то резко произнес. Один из всадников въехал в ворота и хлестнул Георга плетью. Тот поднял вилы, но не успел ударить — его рубанули саблей, и молодой человек повалился на землю, обливаясь кровью.
Два турка спешились и пошли к сараю. Илинка сидела в темноте, забившись в самый дальний угол, и, казалось, боялась дышать. Когда османские воины выхватили из ее рук ребенка, она не закричала, а завыла, так отчаянно и жутко, как будто ее живьем зарывали в могилу.
Мальчик заплакал. Один из турок высоко поднял Адриана, окинул взглядом его крепкое тельце и одобрительно кивнул. Потом зашагал к воротам. Илинка с воплем выскочила следом за ним и замерла, увидев залитого кровью мертвого Георга. Она внезапно упала на землю, раскинув белые руки и разметав длинные каштановые косы, и лежала, такая же неподвижная и холодная, как ее убитый супруг.
Османы подошли и заглянули ей в лицо. Синие глаза Илинки были широко распахнуты и смотрели в огромное небо застывшим, ничего не выражающим взглядом. Хотя на теле молодой женщины не было ни одной раны, она была мертва — она умерла в тот миг, когда поняла, что у нее отняли сына, убили мужа и ей незачем больше жить.
Часть первая
Глава I
1660 год, аул Фахам, Кавказ
Мадина быстро шла по узкой каменистой тропинке. Кругом вздымались громады гор, но они не пугали девушку: она привыкла к ним с детства. Порой казалось, будто вечные снега совсем рядом, — они искрились на ярком солнце, и от них веяло холодом. Однако внизу весело зеленели лужайки, напоминающие о том, что пришла весна.
Дойдя до условленного места, Мадина присела на большой камень и принялась ждать Айтека. Оба знали, что оставаться наедине до свадьбы нельзя — это противоречит обычаям, — но их любовь и влечение друг к другу были сильнее.
Впрочем, жених Мадины не позволял себе ничего лишнего. Легкое пожатие руки, изредка — мимолетный пламенный поцелуй. Подумав об этом, девушка улыбнулась и опустила ресницы. Ее лицо залилось румянцем. До свадьбы чуть больше месяца, а потом они будут принадлежать друг другу!
На повороте тропинки появился Айтек, красивый смуглолицый юноша со сверкающими темными глазами, и сердце девушки затрепетало. Он выглядел таким мужественным в черной черкеске, красиво обтягивающих ноги чувяках , с шашкой и кинжалом на поясе!
…
Юноша не спал всю ночь и, едва дождавшись утра, пошел к отцу. Айтеку исполнилось двадцать два года — возраст вполне подходящий для того, чтобы жениться. Но семья Мадины считалась зажиточной, и молодой человек боялся, что отец девушки может запросить большой калым. Заслали сватов, и, к огромной радости Айтека, его семья получила согласие. С тех пор он мечтал о юной невесте и днем и ночью. Улучив момент, юноша встретился с девушкой, чтобы узнать, нравится ли он ей. Для Айтека была невыносима мысль, что любимую могут заставить выйти за него замуж, то есть подчиниться чувству долга и воле судьбы. Он не находил себе места до тех пор, пока не встретился с Мадиной. Девушка не стала скрывать своих чувств и откровенно призналась Айтеку в том, что тоже его любит.
…
У Мадины заныло сердце. Она уже не раз задумывалась о том, что скоро навсегда расстанется с прежней жизнью, что в эти чудесные, полные безрассудства дни в последний раз вкушает свободу. Что ждет ее в будущем? Наверняка не только радость. Чужой аул, чужая семья, иные порядки, незнакомые люди…
Глава II
К середине XVII века Османская империя, обладавшая огромными территориями на трех материках, продолжала вести бесконечные войны — чтобы завоевать новые земли и удержать прежние. На сей раз турецкая армия отправилась в поход против иранцев, которые претендовали на прикаспийские владения Османской империи. Волей судьбы путь войска пролегал через аул, в котором жила Мадина. Турки не собирались сражаться с черкесами; в худшем случае они забрали бы лучших лошадей и угнали в плен с десяток красивых женщин.
…
В середине дня войско сделало привал, и вскоре над лагерем заструился ароматный дымок готовящегося плова. Для командиров были раскинуты шатры, простые воины расположились вокруг костров. Молодежь, как водится, сидела отдельно: не оттого, что таков был обычай, просто у молодых янычар были свои интересы, свои разговоры и шутки. Души многих из них пока не огрубели от войны, а в сердцах еще жили юношеские мечты. Кое-кого интересовала не только военная добыча, но и окружающая природа, обычаи тех стран, через которые пролегал их путь.
— Я никогда не видел таких высоких гор, — задумчиво произнес молодой воин по имени Бекир, глядя на острые зубчатые гребни. — А может, и видел…
— Ты что, не помнишь? — сказал другой, зачерпывая пригоршню горячего рассыпчатого плова и с наслаждением отправляя его в рот.
Обычно питание янычар было довольно скудным — вяленая или сушеная баранина, хлеб, лук да вода, но в сложных, требующих выносливости и сил походах, а также перед важными битвами их кормили вкусно и сытно.
— Может, и не помню! Разве ты знаешь, Ахмед, о том, где родился и к какому народу принадлежишь? — вполголоса произнес Бекир и опасливо оглянулся.
Об этом не принято было говорить — если бы эти слова услышал ага или его приближенные, то молодой янычар вряд ли избежал бы наказания.
Его товарищ равнодушно пожал плечами, но Бекир не успокаивался.
— Вот ты, Мансур! Неужели тебе никогда не приходилось задумываться о том, кто ты на самом деле? — обратился он к другому янычару, и тот спокойно ответил:
— Я — воин Аллаха. Он направил меня на истинный путь и научил всему, чего я не знал.
… Янычары любили поговорить о женщинах — как о небесных девах, так и о земных красавицах. Согласно закону они не имели права жениться, хотя высшие чины, как правило, содержали наложниц и имели детей. Остальные довольствовались случайными связями и нередко брали женщин силой.
Мансур не принимал участия в беседе. Однажды, в Венгрии, он решил последовать примеру товарищей: поймал на улице красивую девушку, приволок в пустой дом и бросил на кровать. Мансур был много сильнее и без труда справился бы с ней, но его остановил ее взгляд, полный такого отчаяния и страха, какие невозможно выразить словами. Заглянув в глаза несчастной пленницы, Мансур подумал о том, что на его душу ляжет несмываемая печать угрызений совести. Он разжал руки и отпустил девушку. Позже, в Стамбуле, вездесущий Бекир показал Мансуру дом молодой христианки, с которой можно легко сговориться за пару десятков акче .
… Едва Мансур начал погружаться в сон, как вдруг что-то дрогнуло, загрохотало, обрушилось сокрушительным потоком! Воины повскакивали, похватали оружие и зажгли факелы. Они метались, не зная, что делать, где искать невидимого врага. С гор слетела лавина камней, преградив дальнейший путь; часть лагеря оказалась погребенной под валунами — несколько десятков человек погибло, многие были ранены.
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага немедленно собрал совет. Воины гадали, что это — деяния Бога, природы или злой человеческий умысел, — и решали, как быть дальше. В конце концов приняли решение подождать до утра, а пока позаботиться о раненых и похоронить мертвых.
…
Мадина присела на камень. Понимая, что нужно поддерживать силы, она развязала узелок, чтобы поесть. От лепешек чуть пахло дымом, и девушка с тоской подумала о доме и о своих родных.
Мадина решила вернуться к аулу. Она сама не заметила, как далеко забрела. Обратный путь мог занять больше суток, тем более идти придется лишь днем: ночью по горам способен путешествовать только безумец!
Горная местность была налита тишиной, камни нагрелись от солнца, которое казалось очень большим и очень близким. Порой Мадине чудилось, будто все, что произошло недавно, это лишь сон. Она просто ходила в горы собирать целебные травы, а теперь возвращается обратно. Дома ее встретят мать и Асият, потом вернутся с охоты отец и братья, и продолжится привычная жизнь. А вскоре она выйдет замуж.
И тут Мадина похолодела. Она вдруг подумала, что ничего этого не будет. Мужчины аула против турок — что трава против ветра, тогда как османы — словно туча ворон над телом измученного животного: они захватят аул и уничтожат все, что захотят уничтожить. В том числе ее будущее, ее счастье.
В полдень следующего дня девушка подошла к аулу. Она стояла на высоте и пыталась понять, что творится внизу. Вчера вечером она слышала крики и выстрелы — их доносило эхо, но Мадина не знала, чем закончился бой.
На свой страх и риск она спустилась ниже и увидела родную усадьбу. Пустой двор, вокруг ни души. Аул был виден плохо, но девушке чудилось, будто она слышит непривычный шум, крики…
Мадина сошла по крутой тропе и заглянула в ворота. На мгновение отшатнулась, увидев на земле следы крови, а после вихрем ворвалась в дом. Никого! Все перевернуто вверх дном, сундуки открыты, на полу валяются какие-то тряпки.
Девушка побежала в кунацкую . Со стен исчезли украшенные серебром кинжалы и драгоценные шашки, гордость отца, — их лезвием можно было разрубить подброшенный в воздух платок. Кто-то увел лошадей и скот, забрал запасы продуктов. Мадина поняла, что произошло непоправимое. В родной сакле побывали враги, они убили или взяли в плен ее родных и ограбили усадьбу.
…
Девушка не ошиблась. Вскоре она увидела братьев и других мужчин аула. Всего их было человек двадцать, не больше. Значит, остальные погибли? Мадина не заметила среди усталых измученных воинов ни отца, ни Айтека.
— Мадина! — Один из братьев, Азиз, узнал девушку и помахал рукой. — Иди сюда!
Она подбежала, и молодой человек обнял ее за плечи.
— Откуда ты?
— Я скрывалась в горах, потом побывала в ауле.
Мужчины принялись расспрашивать о том, что происходит в селении. Мадина рассказала то, что узнала от Гюльджан.
— Надеюсь, маме и Асият удалось укрыться. Но Керима… Керима убили. Усадьбу ограбили. Гюльджан сказала, что османы заняли весь аул и туда нельзя возвращаться, — тяжело вздохнув, произнесла она.
Азиз резко рубанул рукой воздух и горестно покачал головой.
— Нужно сообщить отцу.
— Он здесь?!
— Да. Он ранен. Пойдем.
Ливан лежал на овчине и тяжело дышал. Когда он увидел Мадину, его лицо просветлело.
— Хвала Аллаху! Ты жива и невредима! Успела убежать?
— Айтек велел мне идти в горы прежде, чем османы успеют подойти к аулу. Как вы, отец?
Он сурово кивнул.
— Думаю, все обойдется. Лучше расскажи, что ты знаешь.
Девушка присела рядом и повторила то, что говорила Азизу и другим мужчинам. Она увидела, как дрогнуло лицо отца, когда он услышал о гибели Керима. Ливан стиснул зубы и помотал головой.
— Что делать, отец? — в отчаянии прошептала Мадина.
— Мы не можем их остановить. Мужчины других аулов — тоже. Турки хорошо вооружены, и их очень много! Впервые в жизни я ощущаю бессилие, — помолчав, промолвил Ливан.
— Остается ждать? — тихо спросил Азиз, и отец сурово ответил:
— Да.
— Где Айтек? — робко осведомилась Мадина. Сердце девушки замерло. Ей казалось, оно никогда не забьется.
… Глава III
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага лично выехал на поиски укрывшегося в горах противника, взяв с собой довольно большой отряд из наиболее толковых и смелых воинов. Следовало преподать горцам хороший урок и обезопасить себя от повторного нападения.
Янычары молча двигались по узкому карнизу, время от времени поглядывая то вверх, на зубчатую стену гор, то вниз, туда, где скалы отвесно уходили в бурную реку. Если сверху снова обрушатся камни, им несдобровать! Но вокруг было тихо и пусто; только птицы кружили в вышине, распластав легкие крылья. Дикая, величественная красота этих мест невольно завораживала взор, заставляла забыть обо всем на свете!
Мансур не привык любоваться красотами природы. Его лицо было сосредоточенно; готовый к любым неожиданностям, он внимательно осматривался по сторонам. Молодой воин уже понял, что здешний народ не склонен к покорности. Пожалуй, еще нигде он не сталкивался со столь бешеным проявлением ненависти и гордости! Когда янычары вошли в аул, глаза горянок сверкали огнем, их лица были каменно суровы, и любое слово звучало как проклятие. Даже древние старики и малые дети смотрели так, будто вот-вот выхватят из-за пазухи кинжал!
Мысли о жителях селения отвлекли внимание Мансура, потому он не сразу заметил внезапно возникшую на повороте девичью фигурку. Увидев янычар, девушка на мгновение замерла, затем бросилась бежать. Она явно пришла не со стороны аула, должно быть, скрывалась в горах. Джахангир-ага дал команду, и его воины бросились ловить беглянку.
Девушка неслась по тропе, как ветер, рискуя сорваться в реку; ее длинные волосы развевались плащом, а ноги мелькали так быстро, что казалось, будто они не касаются земли. Возможно, ей удалось бы убежать, если бы она не споткнулась о камень и не упала.
Девушка не успела подняться; один из янычар по имени Илькер в несколько прыжков нагнал ее и навалился сверху, пытаясь скрутить беглянке руки. Мгновение спустя он обмяк и распластался на тропе с дико вытаращенными глазами.
Черкешенка повернулась к преследователям. Мансур навсегда запомнил этот миг. Темные глаза полны ярости и вместе с тем какого-то отчаянного, пронзительного света, губы крепко сжаты, волосы разметались по плечам, а рука сжимает окровавленный кинжал. Именно такой янычар впервые увидел Мадину.
Девушка снова бросилась бежать; на сей раз она стала спускаться по каменистой осыпи к узкой береговой кромке. Вероятно, рассчитывала скрыться за большими камнями, загромождавшими берег.
Тогда Ахмед натянул лук. Джахангир-ага одобрительно кивнул — эта дикарка зарезала их воина, стало быть, заслуживает смерти. Возможно, он и не казнил бы ее, ведь женщину можно наказать по-другому, но нельзя допустить, чтобы она сбежала! Стрела сорвалась с тетивы и просвистела в воздухе. И тут же вторая, проделав кратчайший путь, сбила первую и бессильно упала на землю. Стоявший рядом с Мансуром Бекир восхищенно присвистнул. Возмущенный ага не успел произнести ни слова: в следующий миг Мансур кинулся вниз, за беглянкой.
… В ней вновь пробудились силы, она начала вырываться, царапаться и кусаться, но воин все стерпел и не выпустил ее из рук. Противоположный берег темнел вдали, и фигурки янычар на тропе казались игрушечными. Внезапно Мансура посетила странная мысль: не возвращаться назад, подняться по склону, уйти в горы вместе со своей добычей, затеряться среди мрачных сосен и гранитных глыб.
Прижимая к груди легкое девичье тело, он вдруг ощутил жгучее желание обладать этой девушкой. Мансур понимал, что хочет взять ее не так, как хотел взять ту венгерку, а по-другому, с иным чувством: бережно опустить на землю, осторожно раздеть, нежно и страстно ласкать до бесчувствия, до обморока, до потери разума.
Он перенес Мадину по подвесному мосту, хотя это было нелегко, поскольку девушка продолжала сопротивляться. Мансур вовремя отнял у нее кинжал, а без кинжала она была не опасна. Выбравшись на берег, он опустил ее на камни, упал рядом, прижал плечи девушки к земле и приник губами к ее губам, стремясь утолить прежде не испытанный, чудовищный, неодолимый порыв.
Губы пленницы были мягкими, как лепестки цветка, и нежными, как шелк; этот поцелуй мог стать первым поцелуем любви в жизни Мансура. Однако девушка плюнула ему в лицо, и он увидел в ее глазах такое отвращение и ненависть, что его сердце снова превратилось в камень.
Мансур приволок Мадину к поджидавшим на тропе товарищам и бросил ее им под ноги.
— Она тебя не убила? — усмехнувшись, спросил Бекир.
Мансур взглянул на свои искусанные руки.
— Нет.
Джахангир-ага похвалил его. Девушка могла знать, где скрываются другие горцы. Ее следовало допросить сейчас же. Пленнице велели подняться и приставили к ее шее саблю. Руки связали за спиной. Ага жестами объяснил, чего от нее хотят. Девушка молчала. В ее презрительной гордости ощущалась несгибаемая сила. Ага ударил ее по лицу, но пленница продолжала смело и дерзко смотреть ему в глаза.
В этот миг Мансуру хотелось отрубить своему командиру руку или размозжить его череп о камни! Он не понимал себя. Что-то произошло в его душе, нарушилось какое-то невидимое равновесие, и сила внезапно вспыхнувших чувств возобладала не только над разумом, но и над той казавшейся незыблемой верой, какая внушалась ему с раннего детства. Молодой янычар впервые подумал о войне как о непоправимом несчастье, как о страшном горе — для тех, по чьим землям волею судьбы пролегают ее кровавые тропы.
— Наверное, она ничего не знает, — услышал Мансур свой собственный голос. — Должно быть, убежала в горы одна и просто хотела вернуться в аул.
— Она убила нашего воина и заслуживает серьезного наказания, — сурово изрек Джахангир-ага.
— Отдайте ее нам, господин, — произнес стоявший рядом Бекир.
— Вам? Нет. После насилия она потеряет цену, — задумчиво произнес командир, разглядывая девушку. — Я отправлю ее в Стамбул. Такая красавица, если суметь привести ее к покорности, сделает честь гарему самого султана, да будут благословенны дни его жизни!
Мансур до боли сжал челюсти. Он понял замысел своего командира. Джахангир-ага содержал в столице собственный гарем, по большей части состоявший из захваченных на войне пленниц.
— Я отошлю ее в Стамбул вместе с тяжелоранеными воинами и ценными вещами. — Командир сообщил своим подчиненным то, что пожелал нужным сообщить. — Возвращаемся в лагерь. Скоро стемнеет. Продолжим поиски завтра.
Глава IV
1660 год, Стамбул, Турция
День за днем вокруг кипела яркая жизнь. Глазам открывался прежде невиданный, необъятный простор: бесконечные равнины и небо, которое не охватишь взглядом! Несмотря на жестокие потрясения, Мадина была слишком юной, чтобы без конца грустить, и смотрела на мир широко распахнутыми, ненасытными глазами. Она не могла представить, что земля столь многообразна и живописна!
Девушка шла пешком, иногда ехала в повозке. Караван двигался долго; за время путешествия Мадина научилась понимать язык тех, кто ее пленил, и понемногу складывать труднопроизносимые, незнакомые слова в короткие фразы. Конечно, она пыталась бежать, но караван хорошо охранялся, и девушке сразу дали понять, что если она не будет вести себя смирно, то ей не поздоровится. Мадина знала, что непокорных невольниц не бьют плетью, дабы они не потеряли цену, а поят неведомым зельем, после чего они становятся слабыми и безвольными. О нет, она предпочитала сохранить силу тела и ясность ума — так будет проще избежать той участи, которую уготовила ей судьба!
…
Девушке хотелось пить и есть, а еще больше где-нибудь присесть: в последнее время Мадина часто уставала, быть может, от перемены климата и не спадавшей даже ночью жары.
Старуха приковыляла обратно и сказала:
— Мне прочитали бумагу, которую прислал господин. Он велел устроить тебя в гареме и дожидаться его приезда. Ты понимаешь мои слова?
Девушка нехотя кивнула, тогда старуха продолжила:
— Тебе нужно вымыться, ты слишком грязная. Я дам тебе другую одежду. Еще я должна тебя осмотреть, чтобы узнать, нет ли у тебя телесных пороков. Меня зовут Шади, ты должна меня слушаться. Как твое имя?
— Мадина.
Старуха отвела девушку на задний двор, велела раздеться и влезть в бак, полный нагретой солнцем воды. После купания она протянула Мадине новую одежду: цветные шаровары, тонкую и легкую, как паутинка, рубашку, блузку из стеганой ткани темно-зеленого цвета, туфли без задника из украшенной орнаментом кожи, четырехугольную шапочку красного сукна. Потом напоила Мадину смесью кислого молока с холодной водой, накормила лепешками и фруктами.
— Теперь иди за мной.
Шади привела девушку в застланную коврами комнату во втором этаже дома, велела снять одежду и лечь на низкий, обложенный вышитыми подушками диван. Мадина не двигалась; взгляд ее больших карих глаз прожигал старуху насквозь.
— Что застыла? Не понимаешь?
Шади ударила девушку по лицу и тут же получила ответную оплеуху. В родном ауле Мадину учили уважать старших, но в этом незнакомом и враждебном мире все прежние правила утратили силу. Нужно было защищаться и выживать любой ценой. Старуха вмиг подняла крик, и в комнату ворвался пестро одетый мужчина, за ним еще один. Это были евнухи. Они схватили непокорную черкешенку, скрутили ей руки, связали ноги, и девушка почувствовала на своем теле безжалостное и бесцеремонное прикосновение твердых пальцев Шади.
..
— Мало того, что ты не девственница, так еще и беременна! — сердито заявила Шади. — В письме господина нет ни слова об этом; судя по всему, он был уверен в том, что ты не тронута. Кто сделал это с тобой? Караванщики? Или воины господина?
— Я принадлежала и буду принадлежать единственному мужчине, тому, за которого должна была выйти и выйду замуж! — сказала Мадина. — Он моего народа, он честен, смел и не похож на тех шелудивых псов, о которых ты говоришь!
…
Однажды в маленьком, забранном решеткой оконце, находившемся под самым потолком ее тюрьмы, появилось незнакомое молодое лицо. Мадина встала с ложа и подошла поближе. Незнакомка приложила палец к губам и быстро прошептала:
— Меня зовут Айсун, я одна из наложниц господина. Я слышала, что ты давно сидишь в этом подвале и что скоро у тебя появится ребенок. Это правда?
Мадина кивнула, и Айсун продолжила:
— Никому из нас не позволяют рожать. Мы здесь для того, чтобы служить утехой господину. Он не хочет иметь детей, потому что жизнь воина слишком опасна. Джахангир-ага — высокий начальник, он боится, что его дети могут стать заложниками или погибнуть, если его судьба переменится.
— Отец моего ребенка не ваш господин, — ответила Мадина и, чуть помедлив, спросила: — Давно ты здесь живешь?
Айсун грустно улыбнулась.
— Я не считаю времени. Все восходы и закаты для меня одинаковы. Жизнь ненадолго меняется только тогда, когда приходит господин. Но это бывает редко: он все время на войне, к тому же кроме меня здесь есть другие девушки. Мы никогда не знаем, кого он выберет.
Мадина твердо произнесла:
— Я не хочу так жить! Рядом со мной никогда не будет господина, только человек, которого я люблю и который любит меня.
— Откуда ты? — полюбопытствовала Айсун.
— Я родилась в краю, где горы касаются неба, где лица людей открыты, души чисты, как вода, а сердца свободны, как ветер!
— Ты сильная, — сказала Айсун. — На твоем месте я бы долго не выдержала.
— Просто мне есть для чего жить.
С тех пор юная турчанка тайком навещала Мадину и говорила с ней.
Однажды Мадина сдавленным голосом попросила Айсун кого-нибудь позвать. У нее начались роды. Девушка не хотела вручать свою судьбу враждебно настроенным людям, но она не была уверена в том, что справится сама.
Мадина мужественно выдержала боль и не издала ни единого звука, пока Шади принимала ребенка. Это был мальчик, на вид здоровый и крепкий. Теперь оставалось дождаться господина и его решения. Скрепя сердце Шади принесла все, что необходимо ребенку, перевела Мадину в другую, удобную, светлую и просторную комнату и дала ей в помощь служанку. Неизвестно, что скажет Джахангир-ага, если увидит, что с девушкой обращаются как с преступницей, а младенец умрет от плохого ухода!
…
Она дождалась. Джахангир-ага приехал с войны. Мадина видела из окна, как слуги и служанки высыпали во двор и угодливо кланялись статному человеку с пышным тюрбаном на голове и богато украшенной саблей на поясе.
Вероятно, Джахангир-ага спросил о ней, потому что девушка слышала, как Шади сказала:
— Эта дрянь родила ребенка. Говорит, от какого-то парня из своего аула. Она очень строптива, не знает никаких обычаев, не признает правил — настоящая дикарка!
— Не твоя ли обязанность научить ее всему, что она должна знать и уметь делать, Шади? — Мужчина усмехнулся и приказал: — Приведите девушку!
…
«Нет спасения тому, кто ее увидел, его сердце не исцелится вовек», — подумал командующий янычарским корпусом. И произнес вслух:
— Мои ожидания не оправдались. Эту девушку придется продать.
— А мальчишка? — спросила Шади.
— Вместе с мальчишкой. По крайней мере, будет сразу понятно, какой товар мы продаем. Пусть судьбу и черкешенки, и ребенка решает новый хозяин. В молодости я повидал довольно жестокости, когда мы ездили по городам и селениям, отнимая у гяуров детей, и больше не хочу слышать женские вопли!
…
— Послушай, Бекир, не мог бы ты узнать о судьбе той черкешенки, что убила Илькера? Кажется, Джахангир-ага собирался отправить ее в Стамбул…
Бекир, прослывший своим умением разгадывать самые немыслимые тайны, едва не подпрыгнул от неожиданности и воскликнул:
— Мансур! К твоим услугам десятки прекрасных пленниц, но нет — тебе подавай безумную черкешенку, которая зарезала твоего товарища и наверняка выцарапает глаза тебе!
— И все же я хочу, чтобы ты узнал о том, где она и что с ней, — упрямо произнес молодой воин.
Бекир пожал плечами и ничего не ответил. Прошло несколько дней. Янычарам было выплачено жалованье за несколько месяцев, выданы деньги на новое оружие и одежду. Днем воины совершенствовались в стрельбе из ружья и лука, метании кинжала и владении саблей, а по вечерам, собираясь вокруг огромных медных котлов, в которых варился плов, как всегда, разговаривали о походах и военной добыче, о своих командирах и женщинах.
Все эти дни Мансур томился странным, волнующим, трепетным ожиданием. Если бы Бекир сказал, что о судьбе черкешенки ничего не известно, молодой янычар, наверное, смирился бы и постарался бы ее забыть. Но на исходе шестого дня товарищ подошел к Мансуру и, положив руку ему на плечо, небрежно произнес:
— С тебя бакшиш! Черкешенку привезли в гарем Джахангир-аги еще осенью, а зимой она родила ребенка!
Лицо Мансура исказилось.
— Родила?!
— Да. Кто отец — неизвестно. Часом не ты? Впрочем, ты не умеешь пользоваться случаем…
Глаза Мансура из синих сделались стальными, и Бекир поспешно умолк. Его товарищ был не из тех, кто спокойно сносит насмешки. Он мог ударить сразу, без предупреждения, причем не кулаком, а саблей.
— Джахангир-ага был очень удивлен и огорчен и распорядился продать девушку, — продолжил Бекир.
Глава V
Бекир оказался прав: Мансуру не удалось выбраться в город до полудня, и теперь он почти бежал по узким улочкам Стамбула.
С холма открывался великолепный вид на утопающий в солнечных лучах город. Покрытые свинцом купола сералей и позолоченные верхушки напоминающих огромные стрелы минаретов ярко сверкали на светло-синем фоне бухты, носящей название Золотой Рог. С моря дул освежающий бриз, серебристые листья деревьев на набережной трепетали в неистовом танце, а водную гладь весело бороздили каики .
Брови Мансура были нахмурены, глаза сверкали, губы были плотно сжаты, ноздри вздрагивали. Так он обычно выглядел перед боем. Однако сейчас молодой янычар ощущал себя по-другому: беспомощным, встревоженным и ранимым, — потому что не знал, с кем и с чем придется бороться. Он находился во власти несгибаемой решимости и вместе с тем испытывал смятение, оттого что поддался искушению своей души, своего сердца. Мансур очень хотел увидеть девушку, но в то же время боялся этой встречи и беспрестанно терзался самыми разными мыслями. Может, ее уже купили и увели? Как ему отыскать черкешенку, если он даже имени ее не знает? А вдруг, узнав его, она снова плюнет ему в лицо? А если она вообще его не вспомнит? Порой Мансуру казалось, что он не посмеет посмотреть на девушку и не решится вымолвить хотя бы слово.