Поэтические страсти но не о джентльменах.

Потоптавшись перед дверью редактора, Сидоров набравшись мужества, тихо постучался, и, покусывая обветренные губы, робко вошёл в кабинет.
- Здравствуйте Александр Сергеевич! - промямлил он, поправляя сползающий на глаза поредевший парик.
- Здравствуй, здравствуй! Ну, что опять шедевр сотворил?
- Да, так! О нелёгкой женской доле - и, понуро опустив голову, поэт положил на стол, покрытый стеклом, исписанный лист бумаги.
Александр Сергеевич взял в руки творение мастера, и в воздухе повисла гробовая тишина, как перед отпеванием. Откашлявшись, хорошо поставленным голосом он прочёл:
Стихи о тёте.
Кончилось у тёти, в титьках, молоко.
И послали дети тётю далеко!
От обиды плача, в даль она идёт.
Титьками пустыми жалобно трясёт!
Как же в эти титьки яду нам налить?
Чтоб засранцев этих, взять и отравить!

- Боже, какая прелесть! О нелёгкой женской доле… Слова - то, какие подобрал, шельмец! Грандиозно! Ты знаешь - и он, наклонившись к Сидорову через стол, многообещающе прошептал - На Нобелевскую тянет, не меньше! Особенно концовка замечательная, чувствуется забота о кормящей матери и продемонстрированы методы воспитания подрастающего поколения!
Сидоров уткнувшись взглядом в свои нечищеные стоптанные ботинки, от такой похвалы, чуть не потерял сознание. Теребя в руках мятый носовой платок, похожий на портянку, он заискивающе посмотрел на редактора, и глубоко вздохнув, добавил:
- Это ещё не всё, у меня есть стихотворение о любви. Не откажите в милости, посмотрите. По-моему, достойно получилось.
- Ладно, давай посмотрим, что ты наваял!
Непризнанный талант полез в карман пиджака и извлёк оттуда сложенный вчетверо листок. Аккуратно развернув его, будто это была музейная редкость, молча, протянул его литературному инквизитору. По кабинету пронеслась волна нежных признаний:

За любовь твою продам я Родину -
Для меня ты символ красоты!
Перебью всех мужиков я в городе,
Чтобы только мне досталась ты!

Жемчуга и звёздочки небесные,
Брошу, милая к твоим ногам,
Лишь бы ты ответила согласием,
И сказала: « Дам тебе я, дам! »

- Ну, что я могу сказать? - редактор выдержал паузу и, поправив на переносице очки, резюмировал - Пушкин рядом с вами, мой дорогой - пыль дорожная! Восхищает ваша спортивная форма, просто Илья Муромец: «Перебью всех мужиков я в городе!» - а так и не скажешь. Я, конечно, могу отдать их в печать, но боюсь, что журнал прикроют. Как быть, право не знаю?! Тут до вас приходил ваш собрат по перу, гринписовец, принёс стихотворение о том, как малограмотные дети уморили животное. Не хотите ли взглянуть? Достойное внимания произведение, полюбуйтесь! И он достал из стола исписанный каллиграфическим почерком лощеный лист бумаги - Прочтите сами, я не могу, слёзы наворачиваются, так изящно изложено. Бедный конь…
Сидоров осторожно взял бумагу и, поднеся к близоруким глазам, начал читать:

В деревне Охломоново, почти средь бела дня,
Голодные тимуровцы замучили коня.
Ручонками блудливыми доили три часа,
В истоме млея, жеребец закатывал глаза!

В тот день осеменителю, увы, не повезло -
От перевозбуждения издох он всем на зло.
Но влагой драгоценною наполнен был бидон,
Обогатив белками детишек рацион!

Нелепая ошибочка преподнесла сюрприз:
Ребята семя конское, приняли за кумыс.
Не осознав оплошности, водили хоровод.
Коня, в экстазе сдохшего, забросив в огород.
- Ну, как вам этот шедевр? Это не Родину за любовь шалавы продавать! Повышайте уровень дружище! Напишите, что-нибудь этакое, что никто не пишет. Так сказать затроньте нетронутые темы, ведь надо же чем-то отличаться от остальных пиитов, которых пруд пруди. Терзайте, я буду ждать! - и он жестом указал на дверь.
Ужасно сутулясь, будто он тащил на себе cдохшего от услышанного Пегаса, Сидоров покинул кабинет.
Александр Сергеевич, сладко потянувшись, взглянул на висевшие ходики. Кукушка прокашляла двенадцать раз, дело приближалось к обеду. Достав свёрток с бутербродами и включив электрический чайник редактор стал готовиться к трапезе.
Вставные челюсти уже впились в мякоть докторской колбасы, когда дверь распахнулась, и в кабинет ворвался запыхавшийся Сидоров. Вытаращив рыбьи глаза, он запричитал:
- Есть, есть у меня такое, чего нет ни у кого! - и он сунул под нос подавившемуся редактору исчирканную бумажку - Вот, на злобу дня, о проблемах медицины! Я сам прочту, вы ешьте, не отвлекайтесь! Загадочно улыбнувшись, как Мона Лиза, он начал:
Женский врач Илья Борисович, осмотрев клиентки таз,
К своему же изумлению обнаружил третий глаз!
Он закрыт был ягодицами и как-будто бы дремал,
Но почувствовав неладное удивлённо заморгал.
Женский врач Илья Борисович зрению не доверял,
И любые патологии он на ощупь проверял:
Наклонился ниже к женщине, чтоб потрогать этот глаз,
Вдруг анальное отверстие прошипело: « Не сейчас! »
И тогда Илья Борисович был настолько поражён,
Что слегка рассудком тронувшись, был в психушку помещён!
На приёме психиатра он доказывал не раз, что его вполне здорового,
Сглазил, к чёрту, третий глаз!
Ну, как? - И он гордо взглянул на обезумевшего Александра Сергеевича.
Бутерброд выпал из рук редактора. Представив гинекологическое кресло и сходящего с ума Илью Борисовича, аппетит самопроизвольно исчез. Утирая выступивший пот рукавом пиджака, Александр Сергеевич икнул и, перекрестив рот, жалобно посмотрел на Сидорова.
- Что вы от меня хотите? Денег или общественного признания?
- Денег, только денег! Зачем мне признание? Им сыт не будешь!
Редактор журнала полез в карман и, достав кошелёк, извлёк из него всё содержимое.
- Возьмите Сидоров, талант за деньги не купишь, я откупаюсь! - и, дав понять, что разговор закончен, обхватив голову руками сел на место.
Александр Казимиров